Реквием по Мечте

Саре нужно было идти в магазин. Вообще-то надо было собраться еще четыре дня назад, но она просто не могла заставить себя пошевелиться. не могла заставить себя выйти на улицу. Ей не нравился солнечный цвет. Если, конечно, на улице было солнце. А вдруг там облачно? Здесь, в квартире, почти ночь. А может, и хуже. Ночью включаешь свет и вроде как полегче. А сейчас все серое. Серое. Надо пойти в магазин. Давно пора. Если бы Ада зашла. Может, тогда? А может, ей позвонить? Ада отвела бы ее. Но она бы спросила, почему она не может сходить сама. И что ей ответить? Она не знала. Это же просто магазин. Да. просто магазин. Но она не могла. Она знала, что это все неправильно. даже плохо. Она чувствовала, что это нехорошо. Как можно – БЕРЕГИСЬ! – нетнетнетнет аххххч – Как она может сказать ей? Сказать что? Что сказать??? Нет, она должна пойти. Уже давно пора. Ни туалетной бумаги. Ни сахара. Все кончилось. Она должна выйти на улицу. Просто встать и пройтись по квартире. И все. Встать и выйти через дверь. Маленькая Красная Шапочка. Ма – БЕРЕГИСЬ! – Ничего. нигде. ничего. Она должна. Холодильник меняет форму. Ближе. Огромная пасть. Еще ближе. Она встала. Ее записная книжка. Где? Где? Нашла. Схватила обеими руками. Пошла к двери. Холодильник пошел за ней. Еще ближе. Без формы. Одна большая пасть. ее золотые туфли застучали по кухонному полу. Красное платье помялось. Она дернула ручку двери. Холодильник подобрался еще ближе. Телевизор увеличился в размерах. Экран становится все больше и больше. Она снова подергала ручку. Из экрана вышли люди. Дверь открылась. Она захлопнула ее за собой. Закачалась на высоких каблуках. Каблуки цокали по плитке. Ветер был прохладным. Небо было серым. На солнышке никто не грелся. Она пошатываясь прошла вниз по улице, хватаясь за стену. Остановилась на углу. Машины. Машины. МАШИНЫ!!! Грузовики. Автобусы. Люди. шум. Скорость. Гвалт. головокружение. Она в отчаянии прильнула к столбу светофора. и не могла пошевелиться. Включился зеленый. Она словно прилипла к столбу светофора. Костяшки пальцев побелели. Зеленый сменялся желтым. Желтый красным. Снова зеленый. Снова и снова. Многократно. Люди шли мимо. Некоторые смотрели. Пожимали плечами. Шли дальше. Сара не шевелилась. Она смотрела по сторонам. Направо, налево. Подождала зеленого света. Можно переходить. Она прижалась лицом к столбу. Держись. Держись. Шум смазался в однообразный гул. Вспышки света пронизывали ее закрытые веки. Она держалась. Столб был холодным. Она слышала, как внутри столба что-то щелкало. Она держалась… Что это с тобой такое? На нее смотрели Ада и Рея. Ты чего это в столб вцепилась? Сара медленно повернула голову. Посмотрела на них. Сара, ты что-то неважно выглядишь. Сара просто смотрела на них. Женщины посмотрели друг на друга, а затем, подхватив Сару под руки, помогли ей добраться до квартиры Ады. Сара дрожала, они налили ей чаю. Она молча сидела, сжимая руками кружку тупо уставившись перед собой и время от времени наклоняя голову, чтобы сделать глоток. А мы-то думали, что ты Сара Никого-не-боюсь. Ада и Рея хихикнули, и Сара начала оживать: ох, если бы, если бы. А может, ты какую-нибудь заразу подхватила? Может, тебе сходить к врачу? Он выпишет тебе противо-какое-нибудь лекарство. У меня прием только через два дня. Да ты что по расписанию болеешь, что ли? Думаешь, он скажет тебе, мол, держите себя в руках и через пару дней можете болеть сколько захотите? Они засмеялись, а Сара почти нахмурилась. Она не планировала идти к доктору. Несколько секунд она обдумывала этот вариант, потом загнала эту мысль в дальний угол и присоединилась к смеху, попивая чай, пока не опустела кружка.

В приемной, как всегда, было полно народу. Сара сидела молча ,а Ада и Рея болтали. Когда она оказалась в кабинете у доктора, то сказала, что не очень хорошо себя чувствует. А в чем, собственно, проблема? Вы худеете как положено, улыбнулся он ей. с весом все нормально. Со мной – нет. Из телевизора выходят люди, и – БЕРЕГИСЬ! – и Сара стала озираться по сторонам, посмотрела под кресло, на доктора, за его стул. На лице врача застыла натянутая улыбка. что-то не так? Все как-то странно. Все смешалось. Что-то… – Не стоит беспокоиться. Он написал что-то на листке бумаги, отдайте это медсестре и приходите через неделю. До свидания. Она осталась одна, с бумажкой в руке. Несколько секунд она ее разглядывала, а потом заставила выйти себя из кабинета. Отдала бумажку девушке. Он сказал, чтобы я пришла через неделю, а у меня прием через два дня. О, все в порядке. Мы перенесем ваш прием на неделю. Давайте посмотрим. Так как насчет трех часов дня? Сара кивнула. Хорошо. А мои таблетки? Я дам вам запас на неделю. Сара и все ее тело вздохнули с облегчением. Хорошо. Спасибо. Давайте посмотрим, что у нас там. Ясно. Девушка достала бутылку и высыпала из нее горсть капсул, потом отсчитала двадцать одну и пересыпала их в маленькую бутылочку, после чего наклеила на нее ярлычок. Принимайте по одной капсуле три раза в день, как здесь написано. А что это? О, это поможет вам успокоиться. Сара посмотрела на бутылочку.

Как это называется? Валиум. Валлеум? Звучит как болезнь. Девушка засмеялась. Увидимся через неделю. Одну примите сразу же, как доберетесь домой. Сара кивнула и вышла из кабинета. Они все вернулись обратно к Аде домой, выпили по чашке чая с рулетом из чернослива. Сара так и не смогла съесть свою порцию. Может быть, завтра. А сейчас… Она пожала плечами, отхлебнув чая. И так она сидела с Реей и Адой, ожидая, когда таблетка начнет действовать, при этом не зная, какого ждать эффекта. Однако она почему-то была уверена, что вскоре ей полегчает.

Когда она вернулась домой, холодильник и телевизор находились на своих местах и вели себя прилично. Она включила телевизор, поставила бутылочку с таблетками на стол рядом с другими и вдруг, проходя мимо зеркала, обратила на себя внимание. На ней было красное платье! Оно было измятым. На нем были какие-то пятна. Она заморгала, глядя на свое отражение. Она припоминала, что мерила платье каждое утро, но до сегодняшнего дня ни разу не выходила в нем на улицу. Только однажды, когда шла на бармицву ее Гарри. Она встряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями, но потом пожала плечами, улыбнулась и пошла переодеться, прежде чем вернуться в кухню, где приняла одну из новых таблеток и села в свое кресло. Ей было спокойно. Хорошо. Веки ее отяжелели. Но не слишком. Просто расслабились. Кресло казалось мягче. Она в нем утопала. И шоу были ненавязчивыми. И люди в шоу были приятными. Она пила чай. Протянув руку, она пошарила по столу рядом с креслом, но ничего там не нашла. Вообще ничего. Тут она поняла, что пальцы ее хватают пустоту, и она посмотрела на них, на пальцы, хмыкнула и снова стала смотреть шоу- неважно, какое именно. Главное, что оно было приятным. Они все казались приятными… Пока оставались по ту сторону экрана.

Тайрон, как мог, пытался сохранять невозмутимость, но единственным способом узнать, где можно достать хороший кайф, было добраться туда, где он был, а когда ты туда попадаешь, становится стремно. Все, включая его брата, хотели заполучить его деньги, обещая вернуться с отличным дерьмом, обещая достать тонну динамита или забить стрелу… У всех были варианты. Тайрон улыбнулся, усмехнулся, и предложил чувакам поехать в Джерси, поискать лохов там. Несколько часов он ходил крутым перцем, стараясь держаться подальше от подъездов, аллей и темных переулков, в конце концов наткнулся на парня, которого знал, и купил у него пару грамм. Два переодетых фараона тормознули его, когда он пытался поймать такси на улице. Обыскав его, они нащупали пакетики, но не стали вытаскивать их наружу. Вместо этого они вытащили его деньги и пересчитали: ага, двадцатка. Большие деньги, с такими не ходят по ночам, – засмеялись они. Тайрон молчал. У него оставалась еще сотня долларов, однако он решил не говорить о них. Легавые запихнули его в машину, и один из них сел сзади вместе с ним. Тайрон знал, что нужно делать, и сделал это быстро и незаметно, насколько было возможно. Вытащив пакетики из кармана, он закинул их под сиденье. Когда его привезли в участок и спросили, готов ли он, Тайрон кивнул. Когда они зашли внутрь, Тайрон спросил, каким будет штраф, и они улыбнулись: увидишь. Тайрон кивнул и стал ждать долгого и нудного процесса оформления. Обезьянник был переполнен наркоманами и алкашами. Когда ему разрешили позвонить, он набрал номер Гарри, но того все еще не было, поэтому он рассказал Мэрион о том, что случилось и где он находится, попросив, чтобы Гарри внес за него залог. Еще он попросил ее позвонить Элис, и тут его отогнали от телефона. Чуть позже в камеру забросили старого торчка, которому на вид было все сто четыре года. Торчок устроился с комфортом, словно он здесь родился и вырос. На его шее отчетливо виднелись следы уколов, которые он прикрывал галстуком. Галстук был дешевым и старым и выглядел дерьмово. Думаю, дадут полгода на Рикерс-айленд. Он стрельнул сигарету у молодого парнишки, сидящего рядом, и кивнул ему, прикуривая. Бля, да я Рикерс знаю вдоль и поперек. Я там столько раз был. Я там столько раз был, что свое дело наладил. Все засмеялись, а Тайрон сидел и слушал вместе с остальными истории старикана о Реймонд-стрит, о старой тюрьме Томбс, о Рикерс и обо всех тюрьмах штата, особенно о Данаморе, в которой просто как в Сибири, на хер. Уж я-то побывал во многих дырах, но это просто жопа мира. Еще хуже, чем сраная кандальная параша в Джорджии. Я, бля, и там три месяца проторчал. Еще пару часов он трепался о том, как сиживал в Форт-Уорте и Кей-Уай, а вот в Лексингтон, бля, только раз заезжал. Вышел и уже возвращался назад в Яблоко с одним мужиком, а ему, пидору, приспичило в сраный Кливленд, с родственниками повидаться. Мы замутили парегорика, сварили и уже охлаждали, а тут фараоны вдруг начали в двери ломиться и нас обратно в тюрьму законопатили на два с поло виной и на пять за одни следы на руках. Это ли не блядство? Этот козел начал че-то бычить – у него с понятиями не очень – и получил пятеру, а мне два с полтиной дали. С тех пор я в Огайо ни ногой. На хер. Сидящие в камере покатывались со смеху, и Тайрон вместе с ними. И знаете что, в этом сраном Огайо у них смертная казнь за наркоту, а здесь я познакомился с молодым парнишкой – господи, он просто супервор. Он с завязанными глазами тебя обчистит, а ты его даже не увидишь. Теперь смеялись уже все. Кружок ребят подвинулся ближе к старику. Между ними возникло что-то вроде чувства товарищества, когда они слушали пожилого человека со свалявшимися волосами, серой кожей и редкими обломанными коричневыми зубами, рассказывающего о золотых деньках своего прошлого, когда можно было уторчаться за три доллара. Бля, у них такой офигенный кайф был, что ты начинал балдеть, пока он еще был в ложке, хахаха, а когда вмазывался, у тебя аж очко сжималось. О том, чтобы посрать, не было и речи. Ты просто забывал, как это делается. В конце концов ты начинал думать, что очко придумано, чтобы ноги мыть. В камере раздался громкий хохот, вся их негативная энергия и страх уходили в этот смех. До войны эти пидоры немцы присылали кайф такой чистоты – думаешь, ты знаешь, что такое чистый кайф? – и фунт такого героина можно было замутить практически даром, да только у нас и того не было, – и снова взрыв смеха. Наверное, эти пидоры думали, что если они подсадят всю страну, то смогут выиграть войну. Только всем тогда было насрать. Героина было завались, а во всех лекарствах полно опиума. Лаудум. Офигенная тема. Особенно когда кумарит. Просто заглатываешь бутылек парегорика, быстро запиваешь его яйцом и заедаешь хлебом, чтобы удержать его внутри. В те дни можно было практически легально иметь траву. Она тогда росла на пустырях, а пустырей тогда было много, не то что сейчас. Куча эти сраных пустырей по всему, бля, городу – и мало кто знал, что там растет-то. Представляете, что было бы, если бы у вас под носом был целый пустырь травы? Да вы бы друг другу глотки перегрызли. Все смеялись и хотели продолжения. Тогда их периодически поджигали, но перед этим они должны были предупредить жителей – какой-то был закон о пожарной безопасности, я точно не знаю. Короче, они писали объявления на бумаге – в натуре, прям вот так писали объявления, мол, такой-то пустырь будут жечь такого-то числа, представляете, даже время проставляли. Я помню одно, я тогда был молодым щенком – у меня тогда и привычки-то не было, я еще не подсел по-настоящему, – они собирались поджечь пустырь по соседству. Ну и за ночь до этого ребята надербанили сколько смогли, а на следующий день, когда они сжигали траву-мураву, почти весь район собрался в нескольких ярдах от пустыря, со стороны ветра, и все дышат, дышат. То еще зрелище… Сечете, сотни ребят стоят на улице и, типа, делают какие-то дыхательные упражнения и ржут, пожарники смотрят на нас, как на психов, а мы стоим и балдеем. Сокамерники катались по полу, рев от смеха стоял такой, что охранник подошел к камере посмотреть, в чем дело. Тайрон словно впал в транс, слушая старого торчка, сидевшего посреди камеры, словно гуру, и изливавшего на них свою мудрость и сказания о славных делах. Да уж, знавал я везунчиков. Парней, которые… вот был у нас в Данаморе один, так он был что-то с чем-то. Мы его звали Максин-Дырка, он трахал все, что двигалось. Все, куда мог впихнуть свой хер. Он в этой сраной Сибири просидел столько, что и забыл, как вообще бабы выглядят, но вы ж знаете, в тюрьме всегда можно найти хорошую жопу, чтобы поиграться. Короче, Максин-Дырка выходит из тюрьмы и снимает какую-то блядь у Нидл-парка, по-моему, ее звали Гортензия, короче, они поладили – ей, кажись, где-то полтинник был, потому что Дырке тогда под шестьдесят стукнуло, хотя стояло у него будь здоров – короче, пишет он нам, что имеет телку. Ну и естественно, ему никто не верит. Он столько мужиков перетрахал, что забыл, как телке вставлять надо, ну и народ по всей тюрьме давай ставки делать, мол, он в натуре трахает именно телку или нет. Нашли мужика, который откидывался, и тот встретился с Дыркой. Потом написал нам, мол, действительно, тот нашел себе какую-то старую блядь, и даже фотку прислал Дырки и подружки, та с задраной юбкой и мохнаткой наружу. И знаете что? Эта старая блядь ради Дырки даже на панель выходила. Серьезно. Раз-два в месяц она снимала мужиков – из ночлежек Бикфорда – и приносила деньги Дырке, мол, это тебе, детка. Все хохотали и хлопали друг друга по спине: ну ты даешь, мужик. С тобой обоссаться можно со смеху. Да уж, я много чего повидал. Видел, как многие приходили и уходили. Много серьезных торчков накрылось. А я вот здесь. Они все гниют в земле. В этом деле трудно уцелеть. Я видел, как многие отличные ребята получали либо пулю, либо «горячий» втык. Он стрельнул еще одну сигарету. Я вам скажу, как можно уберечься. Я вам скажу, почему я жив, а другие ребята нет. Конечно, мне тоже доставалось упаси боже, но причина, по которой я жив, в том, что я никогда не связывался с блядями. Они как раковая опухоль, нах, как поцелуй смерти. Эй, папаша, ты чего? Что плохого в хорошей киске, хе-хехе? А, кореша? Я тебе вот что скажу – вообще обычно я за советы бабло беру, но сейчас скажу бесплатно. Дыра, она как зыбучий песок – попал, и не вылезешь, засосет. И чем больше ты дергаешься, тем глубже тебя засасывает, пока не потонешь. Бля, а старик-то прав. Я согласен с тобой, мужик. На хер всех сучек, чувак. Они тебе весь мозг протрахают. Точно. Уж лучше я на кайф деньги пущу, чем на блядь какую-нибудь. На лице старика появилось серьезное выражение отцовской озабоченности: вот я и говорю, в этом мире и без того все непросто, но у вас все получится. Уж я-то знаю, потому что у меня все чики-поки. Помните, я рассказывал про парнишку, который был настоящим вором? Он мог бы нормально подняться, как я, но он облажался. Связался с какой-то малолеткой, понимаешь. Я ему все уши прожужжал, чтобы он от нее избавился, но он только ржал, мол, шлюшка высший класс. Она покупала ему классные шмотки и кайф. И он обленился, когда это стало для него работой. Теперь ему надо было контролировать ее, чтобы она приносила все деньги домой и не раздавала бесплатных образцов, понимаете? Понимаем, отец, – ржач – ему ж надо защищать свои вложения. А она начала трахаться еще с каким-то одним мужиком – нет такой бляди, которая не блядует, пацаны, уж вы-то мне поверьте – и ему пришлось идти разбираться, да? Ну и че происходит? Он получает три пули в башку. Вот так вот. Просто жуть. Он был отличным вором. И на хера ему понадобилась эта телка? Я тебе вот что скажу, малыш – ё, даже старик Дырка спалился с этой кошелкой Гортензией. Чи-ерт, только не говори, что у него кто-то увел старуху. Хахаха, не-э. Старая овца спалила барыгу и сказала, что во всем виноват Дырка, и его сбили тачкой. Говорят, он от Бикфор-да долетел аж до Нидл-парка, ха-ха-ха-ха. Я тебе точно говорю, пацан, уж если ты хочешь торчать и не спалиться, держись подальше от шлюх, и тогда не спалишься по-крупному. По мелочи ты всегда можешь загреметь – слышь, ты по-любому будешь гостить здесь вот время от времени. Такова жизнь. Но за время отсидки ты приходишь в себя, соскакиваешь, а потом держишься как можно дольше, вмазываясь иногда по чуть-чуть. Только держись мелких краж. Не лезь в крупняк. Это единственный способ. Так можно долго прожить. В результате ты срубаешь почти то же самое, только не попадаешь на долгие сроки. Я получал серьезные сроки, но это из-за мусоров. Они меня подставили, потому что я не хотел сдавать своего барыгу. Но я им, сукам, не крыса – Тайрон хохотал со всеми, отклоняясь все дальше назад, пока не уперся спиной в стену, глядя на остальных ребят, слушавших старика, молодых ребят его возраста, тянувшихся к рассказчику, ловивших каждое слово, а парни постарше кивали головами и хлопали себя по коленкам, гогоча вместе с остальными. У него что-то вертелось в голове, он только никак не мог распознать что. Что-то было общее между ним и остальными ребятами, сидевшими в камере. Постепенно до него начало доходить, что именно он чувствовал. Да, между ними было что-то общее. Однако он быстро похоронил это чувство, потому что знал, что он и, например, этот гном – небо и земля, впрочем, это относится и ко всем остальным. Он почувствовал, как защекотало в желудке и стало ломить в затылке. Он посмотрел на старика. Смотрел долго. И понял, что старикан выглядит как крыса, в натуре, дружбан. Именно. Как самая сраная в мире крыса. Его кожа была серой, на руках, ногах и шее виднелись дороги от уколов, и он еще сидит тут и треплется о чем-то перед очередной отсидкой. Бля, да чтобы я вот так же… Ни хера, чувак. Я не собираюсь жениться, нах. Ни-ни. Вы не поймаете Тайрона на воровстве стейков из магазина. Нет уж, бля, когда я отсюда выйду, то буду заниматься бизнесом, а не заморачиваться по мелочам. Мы будем работать грамотно. Все поправится, мы купим офигенный чистяк и вернемся к серьезным деньгам, как раньше, нам останется только сидеть и считать их, и мы с Элис заживем как короли. Он посмотрел на старика в углу, который стрельнул у кого-то очередную сигарету, и на окруживших его молодых ребят. Нет уж, я сидеть не собираюсь. Ни дня. Мне и так неплохо живется. И вообще, у меня нет зависимости. Во всяком случае, я не в таком дерьме, как этот урод. Я могу соскочить, когда захочу, и, когда придет время, я сделаю героину ручкой, и – ЛАВ! ЛАВ, ТАЙРОН СИ, 735, собирай свое барахло и на выход. Охранник открыл дверь, и Тайрон проследовал за ним по коридору в другую комнату. Охранник вручил какой-то листок другому охраннику за стойкой, и процесс выхода на свободу начался. Когда он получил все свои вещи и расписался, его отпустили. За дверью его ждал Гарри. Ну и как? Бля… пошли отсюда, чувак. Гарри засмеялся: понимаю. Они поймали такси и поехали к Тайрону. Я приехал сюда сразу же, как узнал. Ценю, братишка. Они хлопнули по рукам. У тебя дома че-нибудь осталось? Ага. Я давненько не ставился. Как сам? Ничего особенного. Но кайф неплохой. Я смог достать только в чеках, но на вечер пойдет. Я могу запросто замутить вес, но пока только в чеках. Поправиться хватит. Тайрон пожал плечами: лучше, чем ничего. Пока так, дотех пор, покаснова не войдем в бизнес. Что с тобой стряслось-то? Чиерт, – Тайрон усмехнулся и покачал головой, – меня приняли два гондона из наркоотдела. И он рассказал всю историю, посмеиваясь, за пару минут, что они ехали до дома. Такси остановилось. Тайрон поблагодарил Гарри, и, обменявшись рукопожатиями, они разошлись. Он по-прежнему ощущал душевную близость с Гарри, это чувство охватило его, когда, выйдя из тюрьмы, он увидел верного друга, и все нарастало, пока они ехали в такси. Это было теплое и хорошее чувство. Он никогда не будет таким, как тот старик. У него отличные друзья. Они с Гарри – настоящие кореша. Очень близкие. По-настоящему. Он представлял, как Гарри спешил к нему в тюрьму, однако его мысли возвращались к старику. Каждый раз, когда он пытался вернуть приятное чувство, возникшее у него на выходе из обезьянника при виде Гарри, его сознание упорно подсовывало вместо него образ старикана. Да пошел ты, старикашка сраный. Я тебе, бля, не торчок какой-то. Ты безнадежный нарик, которому давно пора подохнуть в дерьме. А я нормальный чувак, которому нравится просто хорошо проводить время и денежку поднимать понемножку, чтобы взять чистого героина и начать реальный бизнес… Да, с моей лисичкой, брат. Эллис бросилась ему на шею, едва он переступил порог: малыш мой, я так боялась, что они тебя там всю ночь продержат; и Тайрон обнимал и целовал ее, они радовались и смеялись, а потом Тайрон пошел в ванную: мне нужно поправиться, малышка… отбить этот мерзкий тюремный привкус, который остался в моем маленьком симпатичном ротике…