Реквием по Мечте

Она вышла из дому и присоединилась к женщинам, поставив стул на почетное место, которое всегда держали для нее. На солнышке в ожидании грелась почти дюжина женщин, и когда Сара вышла на улицу, они тут же окружили ее с обычными вопросами о шоу: что, Где, когда – но она только улыбалась и отмахивалась королевским жестом. Посмотрев по сторонам в поисках почтальона, заряженная необузданной энергией, она не могла усидеть на месте, и когда женщина, давшая ей адрес доктора, вышла на улицу и присоединилась к ним, она обняла и расцеловала ее, сказав, что очень ей благодарна, что случившееся с ней – это самая чудесная вещь на свете и что Она сама не верит, но она вообще не думает о еде, и даже если Кто-то поставит перед ней большую тарелку куриной лапши, она не станет ее есть, и вообще, она так хорошо себя чувствует с тех Пор, как перестала думать о еде, теперь она чувствует себя свободной, как птица, и ей хочется порхать, напевая «O by Mir Bist Du Schon», и что это ей вообще ничего не стоило, все прошло через ее медицинскую страховку, и может быть, я пойду танцевать, тут она хотела при сесть и позагорать, но тут же подпрыгнула, будто невидимая сила подбросила ее в воздух, заставляя ее зайцем скакать вокруг товарок и крутить головой по сторонам, выискивая взглядом почтальона, который скоро принесет ей письмо от «Макдик Корп.», где будет написано, в каком шоу она будет участвовать и сколько времени осталось до того, как она наденет свое красное платье, и соседки качали головами и просили ее сесть, сесть и расслабиться, позагорать – хорошо, конечно, что ей так хорошо, но как бы ей от этого хорошо плохо не стало; и они смеялись и шутили, и Сара сидела, ходила, обнималась, целовала и крутила по сторонам головой, пока не пришел почтальон, и когда она направилась к нему со всей своей свитой, он покачал головой: Сегодня для вас ничего нет, – и прошел в подъезд с несколькими конвертами в руке, однако Сара не унывала, рассказывая всем о том, как прекрасно она себя чувствует и что скоро она станет Маленькой Красной Шапочкой.

С улицы Сара ушла последней. Ей не нужно было готовить ужин, поэтому и спешить было некуда. В первую очередь она включила телевизор, потом заварила еще один кофейник, показав нос холодильнику, который мрачно помалкивал, чуя запах поражения. Сара загрузила себя работой, оттирая, выскребая, отмывая, постоянно поглядывая на часы в ожидании ужина. А когда наконец стрелки часов сошлись в прямой линии, она радостно села за стол со своей оранжевой таблеткой. Она бросила ее в рот, запила кофе и вернулась к уборке, напевая и разговаривая с собой, с телевизором и намеренно игнорируя холодильник Время от времени она вспоминала о том, что ей надо выпить воды и выпивала стакан, думая о похудении и zophtic. Постепенно ее энергия начала испаряться, и она осознала, что непрерывно скрипит зубами и двигает челюстью, хотя на это легко можно было не обращать внимание, если сесть в любимое кресло, или, по крайней мере, попытаться это сделать. Она никак не могла усидеть нa месте, вскакивая за тем или за этим, за еще одной чашкой кофе или стаканом воды, чувствуя легкий: зуд под кожей и смутное чувство дискомфорта в животе, однако не слишком сильное, чтобы на него обращать внимание. Ей уже было не так хорошо, как после обеда, однако все равно лучше, чем все последние годы.

Она чувствовала себя живой. Все эти неудобства того стоили. Ничтожная цена. Она думала о зеленой таблетке, и хотя программа, которую она смотрела, еще не закончилась, она вскочила из своего кресла, проглотила таблетку и села обратно. Она выпила еще несколько стаканов воды, решив, что завтра она не станет пить столько кофе. Ну его, этот кофе. Чай лучше. Она выпила еще воды, воображая, как жир в ее теле растворяется и вымывается прочь… прочь… прочь…

Тайрон купил вдвое больше порошка. Чем в первый раз, и к вечеру они с Гарри были готовы к серьёзному бизнесу. Они продолжали контролировать собственное потребление, ограничивая себя маленькими дозами, достаточными, чтобы гарантировать им душевное равновесие, но неспособными притупить их чувства. Им нужно было держаться спокойно, но круто. В течении дня им позвонили несколько раз, что они могли продать половину партии за раз, даже не разбавляя героин сахаром. Сделав себе несколько капель, Гарри позвонил Мэрион узнать, кто звонил и что происходит. Это становилось таким напрягом, что Мэрион предложила Гарри перевезти товар к ней, пока у Тайрона не появится телефон. Гарри не раздумывая принял её предложение, и они продолжили торговлю из её квартиры, пока несколько дней спустя в квартире Тайрона не был установлен телефон. Теперь все шло гораздо легче и быстрее. И они старались держать себя в руках, не превышая дозы, и качество покупаемого ими порошка было настолько хорошим, что они спокойно могли разбавлять его один к четырем, и все равно все оставались довольны. Торчки ждали их дерьма. Тогда они стали разбавлять героин один к пяти, и денег стало еще больше. Теперь счет пошёл на тысячи, И они арендовали депозитную ячейку, в которой прятали выручку. За день у них выходило более штукаря, и они решили, что пришло время расслабиться и прикупить приличной одежды, конечно, когда появится свободное время. Однако свободного времени у них практически не оставалось, они стали давать героин на продажу ребятам вроде Годжита, чтобы те сливали товар по ночам, а по утрам отдавали им половину выручки. Как-то внезапно, по крайней мере, им так казалось, мир перевернулся и окрасился в розовые тона. Теперь наполовину пустой стакан превратился в наполовину полный и наполняющийся все больше и больше.

Однажды вечером Мэрион и Гарри сидели на диване, слушая музыку под кайфом, как обычно, обсуждая планы открытия своей кофейни, когда Гарри вдруг откинулся на спинку дивана с задумчивым выражением на лице, кивнув через некоторое время, словно принял какое-то решение: да, именно так я и сделаю. Что сделаешь? Или я должна спросить, для кого? Для моей старушки. Я тут думал, что бы я мог для нее сделать, ну, типа, подарок какой-нибудь купить, только не мог придумать, что именно, понимаешь, непросто придумать что подарить такому человеку, как она. Ну, что, например, она могла бы хотеть? Все женщины обожают духи. Можно было бы подарить ей что-нибудь изящное в хрустальном флаконе. Не-э, это не покатит. Ты же знаешь мою старушку. Да, наверное, ты прав. хотя надеюсь, ты мой намек понял, – хохотнула она. Тебе я подарю что-нибудь такое позже, – он поцеловал ее в щеку и по гладил шею. Потом, я придумал идеальный подарок. В конце концов я спросил себя, па чем она у меня торчит? И тут же ответил: телевизор, верно? Если кто и торчит на телекс, так это моя мамочка. И вот я подумал: наверное, надо купить ей новый ящик, а то старый был сильно побит и поцарапан после всех этих schleр‘oв к старому Эйбу. Не говори это слово. Какое, schlep? Да. Это напоминает мне об отце и его словарном запасе. Гарри пожал плечами и засмеялся. Похоже, у вас те еще отношеньица, а? Мэрион дернула плечом: я могу не замечать его. Так что там с телевизором? Думаю купить старушке новый. Думаю, я мог бы купить ей за штуку такой, что она в обморок упадет, когда увидит. Я имею в виду, ей точно башню снесет. У нее будет plotz, когда она его увидит! Гарри! Мэрион надула губки, и Гарри засмеялся, обняв ее: прости, но иногда я просто не могу сдержаться, тебя так легко подколоть. Короче, завтра я собираюсь купить ей огромный, супер-пупер цветной телек, который заставит ее забыть все те сотни раз, когда я носил в ломбард ее ящик. Мэрион склонила голову на плечо и посмотрела на Гарри, мягко улыбнувшись: ты очень любишь ее, да? Гарри пожал плечами: наверное. Точно не знаю. Просто мне хочется, чтобы она была счастлива. Понимаешь? Мэрион Кивнула. Ее взор заволокла задумчивость. Я хочу, чтобы она была довольна, и все такое… но иногда я завожусь и чуть не нападаю на нее, словно… я не знаю. Не то чтобы я хочу ее избить, просто когда я вижу, как она торчит в этой халупе, в которой просидела всю жизнь, в одном и том же старом халате, знаешь, да даже если и в другом, я не знаю, что мне делать. Когда я не дома, все нормально, типа я люблю ее и думаю о ней самое хорошее. Но когда я там, в ее квартире, что-то происходит, и я мигом чертовски раздражаюсь и начинаю орать на нее. О, это же так просто. Ты любишь ее и зависишь от нее, и ты не знаешь, как добиться независимости но-нормальному, просто выпорхнув из гнезда, так сказать, поэтому ты срываешь злобу на ней и отталкиваешь ее прежде, чем она догадается сама. Это классический случай, на самом деле. Может и так. Сам я насчет этого не заморачиваюсь. Я просто знаю, что она постоянно достает меня лекциями о том, что я должен «быть поосторожнее»: ты хороший мальчик, смотри, берегись… понимаешь? Она мне дышать не дает. Мэрион понимающе кивала. Гарри пожал плечами. Не знаю. Не важно. Теперь, когда у меня все тип-топ, я мог бы ухаживать за ней, заезжать к ней время от времени, и, может быть, теперь, когда она увидит, что у меня все нормально, она наконец отстанет от меня. Может, мы с тобой могли бы сходить с ней в ресторан, типа. На концерт там какой-нибудь. Что думаешь? С удовольствием, Гарри. Мне всегда нравилась твоя мама. Она всегда такая милая, прикольная и… какая-то настоящая. Неиспорченная. Она живет в Бронксе и любит Бронкс и живет свою жизнь в открытую. Не то что все эти уроды, смотрящие свысока на всех, кто не живет где-нибудь в НьюРошель или в пригороде Коннектикута или Вестчестере, и они мнят о себе слишком много, а когда говорят, то возникает ощущение, будто они прочищают горло, и еще они жрут сыр с бубликами, и каждый воскресный вечер идут в китайский ресторан. Они все такие отвратительные. Нет ничего хуже культурного варвара с претензиями. Эй, да ты прямо завелась, – хохотнул Гарри. Что ж, если начистоту, это меня дико раздражает. Шекспир сказал, типа, будь верен сам себе – вот высшая награда. Может, Полоний был болван, но в этой фразе кроется великая мудрость. Думаю, одна из главных проблем современных людей в том, что они не знают самих себя. Все носятся как сумасшедшие, пытаясь найти себя, свою личность, или одолжить ее, только они сами об этом не знают. Они действительно верят, что они знают, кто они такие, но кто они такие? Просто куча schlepper’oв – Гарри позабавило, как она выплюнула это слово и с каким волнением говорила, – которые понятия не имеют, что такое на самом деле личность и самоидентификация, впрочем, на них можно было бы не обращать внимания, если бы они постоянно не путались под ногами, однако они твердят, что им известно все и что, если ты не живешь, как они, значит, ты живешь неправильно, и тогда они пытаются завладеть твоим личным пространством… Точнее, пытаются про никнуть в твое пространство и жить в нем, и либо изменить его, либо уничтожить, _ Гарри аж заморгал, наблюдая, как в ней закипает ярость, – они просто не могут поверить, что ты знаешь, что ты делаешь, и что ты – личность со своим личным пространством, что ты счастлив и доволен этим. Понимаешь, это и есть проблема. Если бы они могли это понять, то они не чувствовали бы угрозы, а чувствуя угрозу, они хотят уничтожить тебя, пока ты не уничтожил их. Они просто не могут понять своими куриными мозгами, что мы счастливы там, где мы есть, и не хотим иметь ничего общего с ними. Мой мир – это мой мир, и с их миром я не хочу иметь ничего общего. Гарри некоторое время смотрел на нее. Я тебе вот что скажу, малышка, я рад, что все так, как есть. Я ни фига не хотел бы влезать в твое пространство. А то может произойти взрыв. Я только и сказал schlep, и посмотри, что вышло. Представляешь, что будет, если я скажу yeпta, и Гарри засмеялся, обняв Мэрион, и она вдруг расслабилась, поддавшись кайфу и обаянию Гарри, и собственной усталости, ее наморщенный лоб разгладился, и она тоже начала смеяться. Знаешь, малышка, что Конфуций сказал кому-то там перед знаменитой битвой при Ван Тоне? «Зададим им перца». И они снова рассмеялись. Гарри, это просто ужасно, – тут Мэрион вскочила, чтобы снова поставить «Кiпdегtоtепliеdег», вернулась на диван и обняла Гарри, и так они сидели, расслабившись, слушая музыку, обсуждая планы на будущее, и героин продолжал путешествовать по их крови, нашептывая сладкие сны каждой клеточке их тел.