Призраки зла

— Это ты?

— Нет, это вор, который вытащил у меня ключи из кармана.

Малтрэверс прошел на кухню, где Тэсс чистила над раковиной молодую картошку. — Ты кого-нибудь ждешь?

Тэсс обернулась и кивком указала на вчерашнюю «Ивнинг Стэндард», лежащую на столе. — Посмотри на второй странице внизу. Люэлла оставила сообщение. Она в панике.

Малтрэверс пробежал заметку за считанные секунды.

— Боже, Кэролин Оуэн!

— Ты ее знаешь?

— Это была моя редакторша. Она работала у моих издателей, когда я написал свой первый роман, но ушла от них через несколько месяцев после того, как его напечатали. Я был у нее на презентации «Скимитер Пресс».

— Милый, мне жаль. — Тэсс, огорченная, отвернулась от раковины. — Я и не знала, что вы были дружны. Я ее когда-нибудь видела?

— Не думаю, я сам Бог знает сколько ее не встрепал, но она очень мне помогла, когда я начинал, и нам очень хорошо работалось. Иногда мы вместе выходили на ланч. А что сказала Люэлла?

— Только просила тебя позвонить.

— И она волновалась? — перечитывая на ходу заметку, Малтрэверс направился к двери.

— Определенно, но не сказала, из-за чего.

Девушка, снявшая трубку в «Силлабаб», сначала сказала, что Люэлла занята с клиенткой, но когда Малтрэверс назвал себя, сразу же попросила его подождать — и к телефону подошла Люэлла.

— Гус? Спасибо, что позвонили. Вы видели газету? О Кэролин?

— Кстати, я тоже ее знал. Приятная дама. А вы, оказывается, тоже были с ней знакомы?

— Мы познакомились в шестидесятые годы и очень сблизились. Она была мне почти как сестра. — Люэлла всхлипнула. — Боже, мне нельзя плакать. У меня покупательницы.

— Уверен, они бы вас поняли… А почему вы сообщили о ее смерти мне? Кэролин когда-нибудь говорила вам, что мы знакомы?

— Нет, дело не в этом, — Люэлла шмыгнула носом. — Дело в том, что Кэролин была среди гостей на последней вечеринке у Барри.

— Не может быть! — воскликнул Малтрэверс. — Что вы хотите сказать? Думаете, это как-то связано?

— Не уверена, но… Я не устаю повторять, что это глупо, но правда ли, что это несчастный случай?

— Кажется, полиция считает так, — ответил Малтрэверс. — Почему бы нет?

— Не знаю. С тех пор, как мы встретились, Барри не выходит у меня из головы и… Господи, я начинаю говорить, как неврастеничка. Просто мне это не нравится. Это… беспокоит меня. Вы меня понимаете?

— Честно говоря, не очень, — сказал Малтрэверс. — Но может быть, вы придете поужинать и мы поговорим?

— Вы думаете, здесь есть о чем поговорить?

— Я думаю, что вы так думаете. Этого достаточно.

Люэлла с благодарностью вздохнула. — Если я… выговорюсь с кем-нибудь, может быть, мне станет легче. Вы правда не возражаете?

— Конечно, нет, — заверил он. — Мы живем на Копперсмит, четырнадцать, рядом с Ливерпуль Роуд. Ждем вас в семь. Если поедете на машине, в это время запаркуете ее без проблем.

— Спасибо, тогда до встречи.

Она повесила трубку, а Малтрэверс вернулся на кухню, где Тэсс управилась с картофелем и готовила уолдорфский салат.

— Сделай побольше. Я пригласил на ужин Люэллу.

— А в чем дело?

— Точно не знаю. Кажется, Кэролин была на пресловутой вечеринке Барри Кершоу, и это выбило Люэллу из колеи.

Тэсс пристально взглянула на него. — Что она предполагает?

— Она ничего не уточняла, но, должно быть, думает, что это как-то связано со смертью Кэролин.

— Через двадцать один год. Брось. Это просто совпадение.

— Возможно, ей требуется, чтобы ее кто-то в этом убедил. Ты ведь знаешь ее довольно давно. Она относится к типу людей с гипертрофированным воображением? Мне так не показалось.

— Ты прав, — признала Тэсс. — Истерики совершенно не свойственны ей… Кстати, ты не спрашивал о Барри Кершоу Дженни Хилтон?

— Я мимоходом назвал его имя, но она залегла на дно. — Малтрэверс отщипнул листочек сельдерея с разделочной доски. — Я так и не полюбил грецкие орехи. Поделите мою порцию по-братски с Люэллой. Точнее, она мне солгала, сказала, что не помнит его, это просто смешно. Я не возражал, но это меня заинтриговало.

Тэсс добавила в миску нарезанное кубиком яблоко и продолжала смешивать салат. — И что ты собираешься делать?

— Точно не знаю, — сказал он. — Возможно, поиграю в репортера отдела криминальной хроники и посмотрю, что из этого выйдет. Что бы ни было у Люэллы на уме по поводу Кэролин, она явно уверена, что Кершоу убит и… — Его речь прервал телефонный звонок. — Я возьму трубку. Может, это Майк хочет справиться, как прошло интервью.

Это был не Майк, а сержант полиции, который хотел поговорить о смерти Кэролин Оуэн.

— Как вы на меня вышли? — спросил Малтрэверс.

— Мы вызываем всех, кто значился в записной книжке покойной, и спрашиваем, что они могут нам рассказать.

— Например, что?

— Не была ли она в последнее время чем-нибудь взволнована или удручена?

— Вы имеете в виду суицидальные намерения? Ничем не могу вам помочь. Я ее не видел уже… постойте, около года. Насколько мне известно, бизнес у нее шел нормально, а о ее личной жизни я ничего не знаю.

— Вы знакомы с ее мужем?

— Я знал, что она замужем, но о нем — только то, что писали в «Стэндард». Я писатель. Она работала у моих издателей. Это все. Извините.

— Пожалуйста, мистер Малтрэверс. Нам приходится все проверять.

— Конечно, — Малтрэверс колебался. — В «Стэндард» написано, что вы считаете ее смерть случайной. Это правда?

— Пока да. А вам известно что-нибудь, что заставило бы нас думать иначе?

— Нет, я же сказал, что я ее долго не видел.

— Пожалуйста, если что-нибудь станет вам известно, позвоните мне. — Сержант назвал свое имя и телефон участка. — Простите за беспокойство. Благодарю за помощь.

Малтрэверс повесил трубку и стал обдумывать свое впечатление от телефонного звонка. По размышлении показалось логичным, что полиция обзванивает всех, кто знал Кэролин Оуэн. Возможно, что она совершила самоубийство, и они должны расспрашивать ее знакомых. Если они звонят в алфавитном порядке, то скоро должны дойти до Люэллы Синклер. Интересно, что она им скажет. Она убеждена, что Барри Кершоу убит. Думает ли она теперь также о Кэролин Оуэн?

VI

Маурин Кершоу перестала горевать и возненавидела тот момент, когда бархатные шторы крематория сомкнулись над гробом ее сына. Питаемая маниакальной страстью, эта ненависть сначала извращенно утешала ее, а затем стала пробным камнем, к которому она всегда могла вернуться. Годы проходили, казалось, с ними должно прийти забвение. Но она все также, сидя в одиночестве за чашкой чая и сигаретой, обдумывала свою цель — отмщение, аккумулируя энергию зла. Она родилась и жила в Доклэнд, районе, примыкающем к порту и смыкающемся с настоящими трущобами. Она впитала его приоритеты и символизировала собой стиль жизни, принятый здесь в предвоенные годы. Дешевая мебель, мелочная экономия, жирный блеск яичного флипа за стойкой в пабе на углу. Барри удалось вырваться и проникнуть в чуждый мир Вест Энда, с его неоном, невообразимо роскошными квартирами, людьми, одетыми в костюмы в будни, людьми, у которых есть костюмы, с его элегантными барами и блеском шоу-бизнеса. Но она все равно оставалась его мамулей, и испытывала яростную гордость, когда он подкатывал на белом «ягуаре» и по всей Этрурия Стрит завистливо шевелились грязные занавески. Пропащий пацан, с десяти лет имевший неприятности с полицией, ее сын, теперь снисходительно протягивал для пожатия два пальца соседям, которые раньше предрекали ему конец в Борстэлской тюрьме или что-нибудь еще худшее.

И как бы он ни разбогател, сколько бы звезд ни встречал, он оставался ее Барри. Цветы, подарки, деньги, любовь… Он все хотел купить ей бунгало в Эссексе, отправить в кругосветный круиз, послать младшего, Тэрри, в школу, где учатся мажоры, но принимал ее уверения, что она довольна той жизнью, к которой привыкла. Только раз удалось убедить ее войти в этот его мир. Черный скользкий лимузин доставил ее в какой-то театр, название давно забылось, где она нервозно ступила в атмосферу ярких огней и нарядных людей. Барри сопровождал ее по лестнице вверх, а потом перепоручил одной из девушек, и все вокруг закружилось, ей стало дурно от собственной беспомощности. Девушка сказала, что новое шоу великолепно, и непрестанно показывала ей каких-то знаменитых красивых людей, но никто с ней больше не заговорил. Она понимала, что ее платье, наспех выбранное по каталогу в агонии неуверенности и горячо одобренное соседками, казалось здесь стекляшкой среди бриллиантов. Задолго до того, как она снова спряталась в сверкающий лимузин, Маурин почувствовала, что не принадлежит к этому миру. И поклялась себе никогда не пытаться проникнуть в него.