Медвежонок Джонни

4

Мне пришло в голову, что мое место может оказаться очень опасным, так как одно дело — попасться на глаза одинокому медведю, и совершенно другое

— привлечь к себе внимание сердитой медведицы, испугав чем-нибудь ее медвежонка.

«Предположим, — подумал я невольно, — что маленький шалун Джонни проберется к этому концу свалки и найдет меня в моем убежище. Он сразу поднимет крик, а его мать, конечно, вообразит, что я напал на него, и, не дав мне возможности объясниться, позабудет все правила вежливости, установленные в парке. Тогда дело может принять весьма неприятный оборот».

По счастью, все банки из-под варенья были в другом конце свалки. Джонни держался возле банок, а Грэмпи не отходила от него далеко. Заметив, что в лапы матери попалась соблазнительная жестянка, Джонни с плачем побежал к ней, требуя ее себе, но тут нечаянно бросил взгляд на вершину холма. То, что он там увидел, заставило его сразу присесть на задние лапы и тревожно закашлять: «Кофф, кофф, кофф, кофф…»

Мать быстро повернулась и стала смотреть в ту же сторону. Я последовал за их взглядом и там — о ужас! — увидел громадного медведя из породы гризли

. Это было настоящее чудовище, которое походило на целый омнибус, закутанный в мех и двигавшийся меж деревьев. Джонни заскулил и спрятался за мать. Грэмпи глухо заворчала, и шерсть на ее спине встала дыбом. Признаюсь, и у меня волосы поднялись дыбом, но я старался не шелохнуться.

Гризли приближался величественной походкой. Его широкие плечи и серебристый мех, колыхавшийся при каждом шаге, производили впечатление такой мощи, что невольно внушали ужас.

Джонни начал скулить еще громче. Я вполне ему сочувствовал, но старался молчать по весьма понятной причине. После минутной нерешительности Грэмпи повернулась к своему плаксивому медвежонку и произнесла несколько слов, которые для меня звучали как короткое покашливанье: «Кофф, кофф, кофф…» Но я могу представить себе, что она в действительности сказала: «Дитя мое, тебе следует взобраться на то дерево и подождать, пока я пойду и прогоню этого нахала».

Во всяком случае, так именно поступил Джонни и такое желание изъявила его мать. Но Джонни вовсе не был склонен отказываться от развлечения. Он хотел видеть, что произойдет, и не удовольствовался тем, что спрятался в густых ветвях сосны, а постарался соединить безопасность с возможностью наблюдения. Он взобрался на самую высокую ветку и там, отчетливо вырисовываясь на фоне неба, вертелся и громко визжал от волнения. Ветка была так тонка, что гнулась под его тяжестью, раскачиваясь в разные стороны при всех его движениях, и я каждый миг ожидал, что она сломается. Если бы при этом Джонни упал в мою сторону, мне пришлось бы поссориться с его матерью. Но ветка, к счастью, оказалась крепче, чем я думал, а Джонни был слишком искусен в подобных упражнениях, чтобы сломать ее или самому потерять равновесие.

Тем временем Грэмпи шла навстречу Гризли, вытянувшись во весь свой рост, с ощетинившейся шерстью, скрежеща зубами. Гризли, насколько я мог видеть, не обращал на нее внимания и прямо направился к свалке, как будто он был совершенно один. Но когда он поравнялся с Грэмпи, она зарычала, бросилась на него и отвесила ему жестокую оплеуху. Озадаченный, он все же успел ответить ей ударом левой лапы и опрокинул ее. Нисколько этим не укрощенная, она рассвирепела еще больше, вскочила и снова бросилась на него.

Они обхватили друг друга и катались по земле, фыркая, рыча и поднимая целые облака пыли. Но сквозь весь этот шум я мог ясно расслышать Джонни, который визжал во весь голос на верхушке сосны и, видимо, ободрял мать, чтобы она поскорее покончила с противником.

Почему Гризли не сломал ее пополам, я так и не мог понять. Через несколько минут, в течение которых мне не было видно ничего, кроме пыли и неясных очертаний дерущихся, они вдруг разошлись, как будто по взаимному уговору, — быть может, согласно правилам медвежьей борьбы, — и остановились, глядя в упор друг на друга, причем Грэмпи касалась сильно утомленной.

Гризли, по-видимому, готов был этим ограничиться. В намерения его вовсе не входило продолжать драку, а тем более обращать внимание на Джонни. Он хотел только одного: мирно пообедать. Но нет! В тот миг, когда он сделал первый шаг по направлению к свалке, а по мнению Грэмпи — к ее медвежонку, она возобновила нападение. Но теперь Гризли был начеку. Одним ударом он свалил медведицу с ног и отшвырнул на громадный, выдернутый с корнями пень. Теперь она была хорошо проучена. Сила полученного удара и жесткий прием, оказанный ей торчащими корнями, похожими на рога, отбили у нее весь воинственный пыл. Поднявшись кое-как, она попыталась скрыться. Однако теперь Гризли сам пришел в ярость и, желая ее наказать, стал гоняться за нею вокруг пня. Грэмпи была подвижнее и устраивала так, что пень всегда оказывался между нею и противником. Джонни, оставаясь на дереве, продолжал проявлять самое живое и шумное сочувствие матери.

Наконец, убедившись, что поймать ее таким способом невозможно, Гризли присел на задние лапы, словно обдумывая какой-то новый маневр. Грэмпи воспользовалась передышкой и, сделав прыжок от пня, успела взобраться на дерево, где скрывался Джонни. Медвежонок спустился немного ниже, быть может, для того, чтобы ее встретить или чтобы дерево не треснуло под их двойной тяжестью.

Сфотографировав эту интересную группу, я решил любой ценой получить снимок с более близкого расстояния. В первый раз за этот день я выскочил из своей норы и перебежал под самое дерево. Но эта перемена места была ошибкой, так как густые нижние ветви совершенно заслонили от меня медведей, сидевших у вершины.

Прижавшись к самому стволу, я всматривался вверх и выжидал момента, чтобы пустить в ход фотоаппарат. Вдруг Грэмпи стала спускаться, скрежеща зубами и угрожающе кашляя. Пока я стоял в нерешительности, сзади меня раздался чей-то голос:

— Сударь, берегитесь! Старая медведица нападет на вас.

Я обернулся и увидел молодого пастуха. Он проезжал мимо верхом на лошади как раз в то время, когда развертывались события.