Убийства — мой бизнес

— И вы на них ответите?

— Обещаю.

Мальчишка, к которому направлялся Музеролль, был внуком его знакомого фермера, что и объясняло этот визит, который мог показаться не совсем обычным для такого известного практикующего врача. Гремилли оставался в машине, пока доктор осматривал больного малыша. Через полчаса он вышел из дома сияющим.

— Извините, что заставил так долго ждать. Пришлось немного поволноваться за парня, хотел было даже звонить одному моему коллеге-педиатру, но, слава богу, тревога оказалась ложной, и я успокоился. Знаете, я так рад, что, если вы, конечно, не очень спешите, предлагаю домчаться до Савиньяк-лез-Эглиз и полакомиться фаршированной гусиной шейкой и сбитыми яйцами с трюфелями у мадам Гужон. Идет?

— Идет.

В пути — километров двадцать — Музеролль болтал почти безостановочно. Делая вид, что он увлечен рассказом о Перигё, он не давал и слова вставить своему спутнику. Однако Гремилли был не так прост. Прикрываясь своей болтовней, Музеролль, скорее всего, разрабатывал тактику своего поведения во время атаки, которую намеревался предпринять полицейский во время обеда.

Комиссар угостил себя гусиной печенкой, фаршированной гусиной шейкой и сбитыми яйцами с трюфелями, запивая все это славным шато-канон, рожденным в один из урожайных годов. К тому же, он забавлялся, наблюдая, с каким нетерпением его сотрапезник ждал, когда же наконец Гремилли начнет задавать ему свои вопросы. Когда подали кофе, у врача не оказалось больше сил терпеть.

— Итак, мой дорогой комиссар?

— Итак — что, мой дорогой доктор?

— Ну как же, а ваши вопросы, которыми вы хотели уложить меня наповал?

— Это вы говорили о вопросах, а не я.

— Значит, не хотите меня ни о чем спросить?

— Почему же… Но вы все равно мне не ответите или будете ходить вокруг да около, а мне не хотелось бы портить концовку этого замечательного обеда дискуссией, которая в лучшем случае ни к чему не приведет, а в худшем вымотает нам обоим нервы. Впрочем, нет, один вопрос я все-таки задам. В ночь, когда произошло убийство, вы действительно работали в своем кабинете до указанного вами часа перед тем, как отправиться к мадемуазель Тане?

— Ничего не поделаешь, придется быть искренним, хватит, пошутили. Нет, в ту ночь, как и всегда один раз в неделю, я пошел к моему другу мэтру Димешо поиграть в бридж.

— Тогда дополнение к моему вопросу: кто были ваши партнеры?

— Как обычно — Катенуа, Лоби и Сонзай.

— Арсизака с вами не было?

— Нет, мы ему простили его желание воспользоваться отсутствием жены.

— Почему не рассказали мне этого тогда, в вашем кабинете?

— Сам не знаю. Из-за вечного желания подшутить, вероятно. Вы на меня обижаетесь?

— Ничего подобного.

— Куда вас отвезти?

— К вам домой, если не возражаете.

— Да нет, но…

— Мне просто хочется, чтобы вы позвонили мэтру Катенуа и попросили его незамедлительно меня принять.

— С большим удовольствием.

Больше они не произнесли ни одного слова и ехали до самого дома Музеролля молча. Встретившая их мадемуазель Тане сообщила доктору, что зал ожидания полон народу. Врач увлек полицейского в свой кабинет и при нем позвонил мэтру Катенуа, который заверил, что будет счастлив познакомиться с месье Гремилли и что он ждет его у себя.

— Вам известен его адрес?

— Улица Сен-Симона.

— Верно.

Музеролль решил сам проводить гостя и, закрывая дверь за собой, признался комиссару:

— Если сказать честно, то вы одолели меня своим молчанием.

Гремилли улыбнулся:

— У каждого своя метода.

Чтобы добраться до дома адвоката, полицейскому надо было пройти всего несколько сотен метров. Он преодолел это расстояние не спеша, подводя итог своей последней встречи. Прежде всего, он не сомневался в том, что приглашение доктора было сделано им без всякой задней мысли. В конце концов, он мог питать к комиссару элементарную симпатию, точно так же, как и комиссар к нему. Именно это-то и было самым странным: наиболее здравомыслящие люди, с которыми комиссару приходилось сталкиваться, испытывали больше неприязни к жертве, чем к преступнику или преступнице. И тем не менее, Музеролль готовил какой-то свой план, который он намеревался реализовать во время обеда и который был сведен на нет молчанием Гремилли. Зачем врачу понадобилось лгать во время их первой встречи? Только лишь из желания поиздеваться над прибывшим из большого города полицейским? Гремилли в это не верил, но и логичного объяснения этому алогичному поведению найти не мог. Он все более и более убеждался в том, что те, кто ему врал, старались это делать так, чтобы их ложь в конце концов была раскрыта. С какой целью? Иногда Гремилли казалось, что его несет на какую-то огромную паутину, из темного угла которой притаившаяся страшная тварь руководит его действиями, заставляя его приближаться все ближе и ближе к роковому месту. Это ощущение буквально выводило комиссара из себя. В очередной раз он поклялся себе, что вынудит зверя оставить свое логово.

Мэтр Катенуа был просто душка. Долговязый, он всем своим сияющим видом показывал, что претензий к жизни у него нет. Окружающие считали его балагуром, а тем, кто выражал свое сочувствие его жене, женщине с ликом флорентийской мадонны, Юдифь отвечала, что лучше жить с весельчаком, чем с выматывающим душу занудой. Помимо прочих общих интересов, Юдифь и Марк питали обоюдную привязанность к лошадям и мечтали провести остаток своих дней, руководя каким-нибудь конным заводом, однако для этого еще надо было выиграть немало процессов. И, следует заметить, адвокат не сидел сложа руки и довольно уже преуспел. Люди верили адвокату безоглядно, и это могло бы служить ему дополнительным, хотя и сомнительным, источником доходов, если бы он не был человеком с кристально чистой совестью.

Марк Катенуа встретил Гремилли с обезоруживающей теплотой, как будто полицейский из Бордо, которого он впервые видел, был его давним другом. Однако это не могло притупить бдительность комиссара, который немедленно насторожился, боясь угодить в ловушку.

— Я признателен Музероллю, что он направил вас ко мне. Кругом только и говорят о вас, и мне не терпелось с вами познакомиться.

Гремилли ответил с излишней сухостью:

— Позвольте сделать маленькое уточнение. Мэтр, это не доктор меня к вам направил, а я его попросил помочь мне встретиться с вами.

— Что ж, пусть будет так! О чем мы будем беседовать? Не думаю, что вы пришли поговорить со мной о вашей карьере, а лошадиный карьер, как мне кажется — и я об этом заранее сожалею, — вас не интересует.

— Нет, мэтр, вы правы, меня больше интересуют преступники, и именно поэтому я пришел поговорить о мадам Арсизак.

— Странная мысль!

— Вы находите?

— То есть, я хочу сказать, что у меня нет ничего общего с этой женщиной, или, правильнее, у меня не было ничего общего с ней.

— Как раз это меня больше всего и интересовало, мэтр.

— Да, ничего. Вот и весь мой ответ. Вы удовлетворены?

— Нет. Вы являетесь одним из лучших друзей Жана Арсизака.

— И именно по этой причине вы считаете, что я должен страдать от того, что он потерял женщину, к которой у него не было никаких чувств? Он поставил не на ту лошадь. Теперь он свободен, и мне непонятно, зачем мне его жалеть?

— Затем, что он находится в довольно сложном положении.

— Дорогой комиссар, плакаться над каждым несчастным — слез не хватит!

— А? Позвольте заметить, мэтр, что у вас несколько необычное представление о дружбе.

— До сих пор это мое представление меня устраивало, и мне жаль, если оно вас шокирует.

— Где вы находились в ночь убийства?

— Вы хотите занести меня в свой список подозреваемых?

— Для меня подозреваемыми являются все, кто хоть близко, хоть далеко приближался к мадам Арсизак.

— В таком случае, я отношусь к тем, кто «далеко», поскольку старался видеть Элен как можно реже и, насколько это было возможно, издалека. Теперь я могу заверить, — что в ночь, когда она покинула нас навечно, я, как обычно, играл в карты у Димешо с Музероллем, Лоби и Сонзаем, после чего я вернулся к себе и нырнул в супружескую постель.