Страница 18 из 115
– Да он всю жизнь душил меня! – Эзул брызгал слюной, бил себя кулачками в грудь. – Он потопил в море мой корабль, он не подпускает меня к Касситеридам! Он меня разорил, да заворотит ему Черный Бык кишки навыворот, да заклюют его голодные цапли!
– Отодвинься, – прервал Миликон яростный ноток брани. – Я пошутил. Если ты завтра сделаешь все так, как я велел, – будешь казначеем.
– Можно ли так шутить, светозарный Миликон, – захныкал Эзул. – Позволь сесть... меня ноги не держат от твоих шуток... Конечно, я все сделаю, как велишь. Разве я когда-нибудь...
– Ты сам будешь ведать погрузкой, потому что грека я вечером увезу на охоту. Ни мне, ни ему не нужно завтра быть в городе.
– Ты не будешь? – Эзул заметно обеспокоился, глазки у него забегали. – Но если...
– Не бойся, – небрежно бросил Миликон. – Ты сделаешь дело без помехи. Завтра людям Павлидия будет не до нас. – Он пропустил меж холеных пальцев завитую бороду. Повысил голос: – Долго еще я буду ждать этого собачьего сына?
Тут из мастерской донеслись крики. Дверь распахнулась, в каморку шагнул молодой человек в короткой, до колен, темно-серой одежде, перетянутой широким кожаным поясом, какие носили тартесские моряки. На его загорелых щеках курчавился юношеский пушок, твердые губы кривились в усмешке.
Он мяукнул вместо приветствия, повалился на корзины, непочтительно спросил:
– Что нового, Миликон?
Верховный казначей прикрыл веками глаза. Его коробило от такой развязности, однако он не одернул юного наглеца.
– Я привык, чтобы ожидали меня, – сухо сказал он, подчеркнув последнее слово.
Юнец заворочался, устраиваясь поудобнее, корзины трещали и скрипели под ним.
– Я очень торопился, – ухмыльнулся он, – но сегодня всюду разъезжают глашатаи, и меня дважды задержала толпа. Я даже выучил великое изречение наизусть. «Сущность не в рыбе иль мясе», – гнусаво затянул он.
– Перестань, – Миликон поморщился.
– А потом, – продолжал юнец, пристраивая одну из корзин себе на кудлатую голову, – потом мне пришлось малость проучить палкой нахальных рабов, загородивших мост носилками. А потом, когда я вошел в мастерскую этого прыткого старичка, – тут он запустил в Эзула корзиной, – я споткнулся о канаты. Твои рабы растянули там канаты, и мне пришлось вздуть одного или двух... Кстати. Миликон, не твои ли носилки были там, подле моста?
– Я терпеливо сношу твои дерзости, Тордул, потому что...
– Потому что побаиваешься моего грозного родителя.
Миликон выпрямил спину.
– Я никого не боюсь, – сказал он высокомерно. – Я столь же светозарен, сколь и твой отец. А ты хоть и предпочел удел простого моряка, не должен забывать, что в твоих жилах течет кровь высокорожденного...
– Пополам с кровью рабыни, – вставил Тордул. – А ваши титулы для меня все равно что плевок.
– Я сношу твои дерзости только потому, что у нас с тобой одна цель.
– Да, – сказал Тордул, – с тех пор, как ты рассказал мне о несчастном Эхиаре, у меня одна только цель: восстановить справедливость, вернуть Тартессу законного царя.
– Этого хочу и я.
– Давно уже слышу. Но дальше разговоров дело не идет. Чего ты ждешь, Миликон? Я перестал тебе верить.
– Я ждал удобного часа. Теперь он настал.
Скрипнули корзины. Тордул вскочил, стал, широко расставив голенастые ноги, перед Миликоном, впился в него напряженным взглядом.
– Настал? Ты говоришь – настал наш час?
– Да. Не знаю только, готов ли ты со своими...
– Мы готовы! – крикнул Тордул. Он подскочил к двери, выглянул, потом заговорил свистящим шепотом: – Тартесс пропах мертвечиной, вот что я тебе скажу! Великая Неизменяемость – ха! Да она только на кладбище и бывает, неизменяемость! Сидят в своих дворцах, провонявших кошками, жрут с серебряных блюд...
– Я сам ем с серебряного блюда, но это нисколько не вредит моему пищеварению, блистательный Тордул, – с тонкой усмешкой сказал Миликон.
– Хватит! – рявкнул Тордул. – Да, я блистательный по рождению, но не желаю носить титула, который теперь продается за деньги любому богатею.
– Деньги нужны казне, – спокойно возразил Миликон. – Это я тебе говорю, как верховный казначей.
– А куда идут эти деньги? На новые дворцы, на кошек, на наложниц? Олово – вот богатство Тартесса. Возим мы его, возим с Касситерид, а кто его нынче у нас покупает? Все склады забиты слитками. Где фокейские корабли? Как можно было допустить, чтобы Карфаген стал на их пути?
– Оставим Карфаген, поговорим лучше о завтрашнем дне...
Но Тордул не унимался. Крупно шагал по каморке, выкрикивал:
– Нашли забаву – голубое серебро! Зачем оно нужно?
– Не кощунствуй, – Миликон сдвинул густые брови. – Ты прекрасно знаешь заветы предков.
– Заветы предков? Да я ставлю корабль олова против самой облезлой из твоих кошек, что наши почтенные предки и сами не знали...
– Довольно, Тордул! Голубое серебро – святыня Тартесса, а народу нужна святыня. Сядь и слушай. Завтра за час до восхода твои люди должны накопиться у западных ворот крепости. Пробирайтесь не по дороге, а левее, где густой кустарник, только без шума, чтобы на сторожевых башнях не услышали. Завтра большая кошачья охота, и многие блистательные отправятся туда со стражниками; именно такого дня я и дожидался. Ты со своими людьми ворвешься во дворец и схватишь Аргантония...
– Я своими руками убью его! – закричал Тордул.
– Пошлешь по городу верных людей кричать на царство Эхиара, а про Аргантония пусть кричат... сам знаешь что.
Тордул нетерпеливо дернул ногой.
– А Эхиар?
– Мои люди доставят его в город. Ты встретишь его с надлежащим почетом.
– За это не беспокойся! – восторженно вскричал Тордул.
– Я еще не кончил. Когда вы ворветесь в крепость, направь часть людей к дворцу своего родителя. Пусть они сомнут его стражу, а его самого возьмут под надежную охрану.
– Это я сделаю, – ответил Тордул, помолчав. – Но... что с ним будет дальше?
– Посмотрим. Думаю, что его государственная мудрость пригодится Тартессу и в дальнейшем.
Они поговорили еще немного, обсудив подробности предстоящего переворота, а затем юный мятежник покинул канатную мастерскую купца Эзула: он торопился к своим людям.
Эзул проводил его за ворота, посмотрел вслед и вернулся в каморку. Отломил кусок лепешки, сунул в редкозубую щель под вислыми усами, пожевал, исподлобья взглянул на верховного казначея.
– А что, светозарный Миликон, если этот сумасшедший и впрямь захватит власть и провозгласит царем этого... Эхиара?
– В Тартессе будет править наместник Карфагена, – сказал Миликон, поднимаясь. – Только Карфаген может покончить с царствованием Аргантония. А мы, – он дернул Эзула за бородку, – мы дадим для этого Карфагену оружие из черной бронзы. Надрубал терпеливо поджидает в Столбах нашего греческого гостя.
Эзул довольно засмеялся, с бороды его посыпались крошки.
– То-то обрадуется греческий простофиля, – сказал он, – и оружие увезет и старого дружка Падрубала повидает. Хи-хи-хи, придется бедным фокейцам с персами палками воевать...
* * *
– Так вот кто бунтарь – Тордул. На чего он, собственно,
хочет? Возвращения порядков, которые были в старину?
– Ну, допустим. А что?
– Да знаете ли, идеализация прошлого более подходит
старикам. Наверное, это чисто возрастное. Представляю себе
старика неандертальца – он обкалывает новый каменный топор
и ворчит: «Разве это кремень, вот раньше кремни были...» А
какой-нибудь наш потомок, дожив до преклонных лет, будет
брюзжать, сидя перед объемным, цветным, стереофоническим,
воспроизводящим запахи телевизором: "Вот раньше, говорят,
передачи были..." Я что хочу сказать: ваш Тордул молод,
ему пристало вперед смотреть, а не назад.
– Но ведь он не мог ничего знать о неотвратимости