Страница 16 из 115
Дундул потянул Карутана за рукав, сказал:
– Не связывайся. Пойдем.
И неторопливо пошел к носилкам. Карутан последовал за ним, но не выдержал – оглянулся, крикнул:
– Совсем обнаглели, скоты!
Старший стражник тронул коня, догнал Карутана, легонько ткнул в зад древком копья...
Горгий вернулся на корабль. Хмуро посмотрел на матросов, столпившихся у борта.
– Не нравится мне это, – заворчал Неокл. – Сколько хожу но морю – нигде не видел, чтобы торговых людей от торговли копьями отгоняли. Уходить отсюда надо, Горгий.
– Чего испугался? – кинул Горгий, проходя мимо. – Ты ведь и раньше в Тартессе бывал.
– Бывал, а такого не видел. Прежде без помехи торговали. Уходить надо...
Пыльно, жарко у крепостной стены. Кругом полно рабов – разгружают телеги с камнем. Кричат погонщики, мычат быки, скрипят осями колеса, вырезанные из цельного куска дерева. У самой стены звенят острыми теслами каменотесы, ровняют камни под наугольник. Стена – вся в лесах и подмостях: наверху каменщики наращивают по царскому повелению стену. Подносчики камня и извести бредут по лесам вверх-вниз. Там, где мешают известь с песком, рядами стоят корзины с яйцами. Рабам такая работа – праздник: в известь для царской кладки подмешивают только белок, а желток от рабов не уберечь, все равно выпьют.
Стражники, приставленные стеречь рабов, уже по горло сыты яичным желтком. Скучают в тени, поглядывают на солнце – скоро ли гнать рабов к жилью, а самим на отдых.
Толста крепостная стена – два воина в полном вооружении, идя по ней, свободно разойдутся. Высока стена, а станет вдвое выше.
Купец Амбон старается для царя. Сам стоит на солнцепеке, сам смотрит, чтобы работа шла скорее. Два раба держат над ним богато расшитый заслон от солнца.
– Ровнее кладите! – кричит Амбон. – Не сарай строите, а царскую стену! Эй ты, собачий сын, пошевеливайся с известью! Тебе говорю!
Раб и ухом не ведет на крик. Амбон сердится, велит надсмотрщику взбодрить ленивого раба палкой.
– Скорее! – кричит, не жалея голоса. – Шевелитесь!
Подошел домашний раб в короткой одежде, согнулся в поклоне:
– Почтенный Амбон, там тебя купцы ожидают. Почтенный Дундул и еще один...
– Пусть ждут, – отвечает охрипший Амбон. – Некогда мне. Скажи им: царское повеление выполняю. Ну, чего там застряли?!
Жарко Амбону, борода взмокла от пота, завитые колечки распустились, обвисли. Под богатые одежды набилось пыли – дважды уже приказывал рабу чесать спину резной палочкой. Дивятся надсмотрщики – и чего торчит на лесах почтенный купец, все равно ведь ничего не понимает в кладке, только покрикивает: скорее, скорее... А скорее разве бывает? Раб ведь как? Только отвернешься, а он уж бездельничает. Известное дело: рабу лишь бы время тянуть – от похлебки до похлебки.
Старается почтенный Амбон: пусть все видят, сколь ревностно исполняет он царский указ. С каждым уложенным камнем приближается к нему заветное звание. Потому и терпит он пыль и жару, потому и торопит...
Купцы сидели под тенью шелковицы во дворе Амбонова дома. Второй час ждали хозяина, твердо решили дождаться.
– Мух развелось этим летом – погибельно, – сказал, зевая, седобородый Дундул. – И откуда они только берутся?
– Известно, откуда: от стражников, да поглотит их утроба Черного Быка, – откликнулся Карутан. – Их не меньше, чем мух, развелось.
– Одни стражники у тебя на уме. Не задевал бы их – обошлось бы без обиды.
– Обнаглели! – кипятился Карутан. – Помню, отец каждую луну дарил уличному стражнику две монеты, так тот с поклонами пятился, по ночам ходил вокруг двора, оберегал от воров.
– Что поделаешь, другие времена настали. Мой дед при покойном царе в совете старейшин сидел, и царь слушал, что посоветуют.
Тут Дундул подозрительно покосился на откормленного вольноотпущенника, который в углу двора усердно начищал серебряные кошачьи ошейники. Не понравился ему раздвоенный кончик носа вольноотпущенника, и он замолчал, не стал продолжать опасного разговора.
Карутан проследил его взгляд, сказал с усмешечкой:
– Уже и ошейники приготовил для кошек почтенный Амбон. В блистательные выбивается.
Помолчали, пока не ушел вольноотпущенник.
– Слышал я, – сказал Дундул, – будто почтенный Самбак начал выделывать кошачью сбрую. А ведь какой купец был!
– Меня хоть серебром завали, а я постыдным товаром торговать не стану.
– Не зарекайся, – вздохнул Дундул.
Карутан с ожесточением плюнул в бассейн, и тут как раз во двор вошел долгожданный Амбон.
– Хвала Нетону, почтенные, – бросил он, на ходу скидывая одежды, и полез в бассейн.
– Да хранит тебя Черный Бык, – вызывающе ответил Карутан.
Амбон, зажав ноздри и уши, с головой погрузился в воду. Фыркая, вылез на верхнюю ступень. Подскочил раб, обтер хозяина, подал сосуд с благовонием. Амбон понюхал и сказал, хлопая себя по жирной груди:
– Зачем пожаловали, почтенные?
Дундул с достоинством помолчал, прежде чем ответить. Уж очень зазнался Амбон с тех пор, как нашел дорожку в царский дворец. Ждать заставил, как будто должники пришли к нему просить отсрочки. Он, Дундул, ни в чем прежде не уступал Амбону – ни в кораблях, ни в богатстве. Но с тех нор, как посыпались на Амбона царские милости, разбогател он невиданно. Скупает корабли у купцов помельче, целые флотилии отправляет к Оловянным островам. Сам Павлидий благоволит к нему, ловчиле толстобрюхому...
Спокойно рассказал Дундул про наглость стражников.
– Зачем вы ходили к фокейскому кораблю? – сухо спросил Амбон.
– То есть как – зачем? – Карутан выбросил вперед руки, но Дундул дернул горячего купца за рукав.
– Мы ходили по торговому делу, почтенный Амбон, – сказал он. – Ты поставлен в нашем квартале старейшиной и должен защищать купцов. Если стражников не накажут, купцам житья не будет.
– Стражники несли службу, – сказал Амбон, болтая ногами в воде. – Им велено смотреть, чтоб возле фокейского корабля поменьше болталось посторонних...
– Это мы-то посторонние на торговой пристани? – опять вскипел Карутан.
И опять уравновешенный Дундул остановил его.
– Послушай, сказал он, печально глядя на Амбона, – давай говорить как купец с купцом. Сам знаешь – заморской торговлей возвысился Тартесс. Нашими трудами, трудами наших отцов и дедов накоплены его богатства...
– Удивляюсь я тебе, – прервал Дундула Амбон. – Как будто не слушаешь ты глашатаев, что выкликают царскую мудрость. Сущность не в торговле. Сущность – в накоплении голубого серебра. Как ребенку, приходится тебе втолковывать.
У Дундула кадык заходил вверх вниз на тощей шее, лицо покрылось красными пятнами. Однако купец не дал волю гневу.
– Амбон, – продолжал он терпеливо. – Нехорошо стало в Тартессе. Ты что же – не видишь, что склады забиты оловом и медью, а торговать не с кем? Вспомни: фокейские корабли один за другим приплывали в Тартесс. А теперь? Мы поссорились с Гадиром, мы допустили, что Карфаген хочет отнять у нас морскую торговлю. Так дальше нельзя. Или мириться надо с Карфагеном, или идти на него войной.
– Ты, кажется, хочешь давать советы царю Аргантонию, Ослепительному? – высокомерно сказал Амбон.
– А что худого в добром совете? Было время, царь прислушивался к совету купцов. Мой дед сидел в совете старейшин...
– Ты, я вижу, недоволен, Дундул.
– Да, недоволен. Торговли нет, а когда приходит фокейский корабль, стражники не подпускают к нему честных купцов.
– И правильно. Нечего вам там делать. Я беру фокейский товар.
У Дундула и без того глаза были навыкате, а тут и вовсе вылезли из орбит.
– Это как же? – выкрикнул он. – Ты ведь фокейский товар не забрал, свой не дал, за руки при свидетелях с греком не брался – значит фокейский товар свободный! Кто больше платит, тот и забирает! Как же иначе?
– Ты недоволен, Дундул, а это значит, ты сомневаешься.
– Слушай, Амбон, я тебе не гончар какой-нибудь. Мы к тебе пришли требовать, чтоб стражники...