Страница 26 из 34
После ужина летчики эскадрильи собрались в землянке и стали укладываться спать. Завтра чуть свет
опять предстояло идти в воздух.
Дольше всех укладывался Кузьмин. Раздеваясь, он [114] неуклюже возился. Потом что-то уронил.
Послышался глухой удар о дощатый настил, будто упало полено.
Его сосед по нарам, присмотревшись, воскликнул:
— Жора, это что у тебя?!
Кузьмин промолчал.
— Так ты на протезах? Как же летаешь?
— Нормально летаю. Привык!. — ответил Кузьмин с оттенком давней, приглушенной временем грусти.
Его начали расспрашивать. Он коротко и скромно рассказал, что был ранен в воздушном бою еще во
время войны с белофиннами. В госпитале ампутировали ступни обеих ног. После этого он сделал все
возможное, чтобы вернуться в строй.
Кто-то потушил керосиновую горелку. Землянка погрузилась во мрак. Но разговоры утихли не сразу.
Кузьмин рассказывал о том, где побывал раньше, до нашего полка. Он умел тепло и образно говорить о
людях. Почему-то теперь летчики стали обращаться к нему на «вы».
Я лежал в темноте с открытыми глазами, стараясь объяснить себе перемену в отношениях людей. Ничего
особенного не произошло, просто мы лучше узнали Кузьмина. Он был постарше нас не только годами, но
и жизненным опытом. Давно состоял в партии. Оставшись без ног, Кузьмин не захотел спокойной жизни.
Когда над Родиной нависли черные тучи, партийный долг призвал его в боевой строй. Ценой огромных
усилий и труда он заново научился ходить, а потом — летать. И теперь спит рядом. Я слышу в тишине
его спокойное дыхание. Завтра он вместе с нами полетит в бой...
Самоотверженно и храбро сражался с врагом гвардии капитан Кузьмин. Ему было труднее всех. Но он ни
разу не сказал об этом. Летая с протезами, он сбил немало вражеских бомбардировщиков и истребителей.
Скоро его назначили помощником командира полка. 28 апреля 1943 года ему было присвоено звание
Героя Советского Союза.
Выполняя очередное боевое задание, Кузьмин со своим ведущим офицером Морозовым действовал в
тылу противника. Пара истребителей ходила на малой высоте, без запаса скорости. Думаю, что Морозов
тут допустил серьезную, роковую ошибку. Когда на летчиков [115] внезапно навалилась большая группа
«фокке-вульфов», драться с ними пришлось в невыгодных условиях.
На горящем самолете Кузьмин сколько мог тянул до линии фронта. Но мотор заглох совсем, когда до
земли оставалось каких-нибудь полтораста метров. Скоро должны были взорваться бензобаки, и летчик
выпрыгнул. Белый купол парашюта заполыхал на ветру, его лизнуло пламя горящего самолета.
Тело Георгия Кузьмина упало в траншею переднего края наших войск. На другой день пехотинцы
привезли нам его партийный билет...
* * *
— Ваня, вас можно на минутку?
Невысокий, черноволосый офицер отделяется от группы летчиков и шагает вслед за девушкой, которая
тоже одета в летную форму.
— Слушаю вас, Лилечка.
Лиля упирается взглядом в грудь летчика, украшенную несколькими боевыми орденами, и умоляюще
произносит:
— Возьмите меня в напарники.
Летчик молчит, и девушка пускает в ход средство, подсказанное ей наивной и милой женской хитростью:
— Боевые сто граммов буду отдавать вам каждый вечер, ведь сама-то не пью.
Иван Борисов долго соображает, как бы поделикатнее отказать, чтобы не обидеть девушку...
Их было четыре в нашем полку. Четыре девушки-летчицы. Они составили женское звено, которым
командовала гвардии старший лейтенант Беляева. В звено входили Катя Буданова, Лиля Литвяк и Маша
Кузнецова.
Девчата летали на истребителях, участвовали в воздушных боях. И хорошо воевали. Например, на
боевом счету Лили Литвяк числилось восемь уничтоженных вражеских самолетов. Но этого им было
мало. Хотелось летать с самыми активными воздушными бойцами.
Особенно часто обращалась к летчикам со своей просьбой Лиля Литвяк. А мы всякий раз вежливо
отказывали. И не потому что не доверяли им, просто нам [116] трудно было бы пережить гибель такого
ведомого в бою. А ведь случиться всякое могло.
Со временем Лиля Литвяк все же добилась своего и стала летать в паре с опытным ведущим — гвардии
полковником Голышевым. Много раз ходили они на ответственные задания и всегда действовали
успешно, хорошо понимая друг друга.
Однажды им пришлось вести неравный воздушный бой против десяти вражеских истребителей.
Полковник погиб в воздухе, а его напарница покинула свой поврежденный самолет с парашютом. Но на
аэродром она не возвратилась. Мы так и не узнали, что случилось с замечательной девушкой Лилей
Литвяк...
* * *
На некоторых страницах летной книжки встречается знакомая роспись. Когда я смотрю на нее, то с
сердечным чувством вспоминаю Льва Львовича Шестакова, командира 9-го гвардейского полка, в моем
понимании — идеального командира.
Первое боевое крещение летчик Шестаков получил еще в Испании. Вернулся на Родину с орденами
Ленина и Красного Знамени. Перед началом Великой Отечественной войны сформировал полк и стал его
командиром.
Я много летал с ним в паре, и что ни полет — то наглядный урок. Вот, например, вылет, помеченный в
книжке датой 21 ноября 1942 года. Вели бой восьмеркой против двадцати вражеских самолетов. В первой
же атаке шестеро наших как-то отстали. Мы с командиром оказались вдвоем, сбили самолет противника.
Потом Шестаков ворвался в строй врагов, а я остался совсем один.
К счастью, вижу: наша шестерка все же приближается. Сбавляю газ, чтобы пристроиться где-нибудь на
левом фланге. Но вперед никто не выходит. За мной увязались и так шли до конца боя и до самой посадки
на аэродроме. Потом командир смеялся:
— А я специально вперед не выходил, чтобы дать тебе стажировку в роли ведущего группы.
Меня удивило редкое хладнокровие Льва Львовича, вздумавшего в горячке боя проводить «занятие» по
[117] групповой слетанности и психологические эксперименты.
Подвижный, энергичный, острый на язык, Шестаков всегда был душой нашего полка. Летчики уважали
его и любили, а кое-кто, зная крутой нрав «бати», побаивался, и не напрасно. За оплошность в бою, за
малейшее колебание он наказывал беспощадно, не принимая во внимание прошлых заслуг. Сам Лев
Львович был мужественным воздушным бойцом. Погиб он в конце 1944 года в бою над Проскуровом. На
земле, рядом с его самолетом, нашли обломки двух «юнкерсов». Одна из улиц города Проскурова теперь
носит имя Героя Советского Союза гвардии полковника Л. Л. Шестакова. [118]
В. Толстой. Начало конца
На командный пункт 1-й воздушной армии слетались в тумане. Подходя к месту назначения, маленькие
По-2 ныряли в мутные просветы, торопливо притирались к бугорку у деревни Сырококоренье, а затем
отруливали к большому сараю. Из самолетов вылезали генералы и офицеры, меняли шлемы на
хранившиеся в багажниках фуражки, подтягивали пояса, расправляли перевившиеся в пути лямки
планшетов.
Никто не вспоминал о только что пережитом напряжении и опасном полете. Возбуждение, пожалуй, сказывалось лишь в порывистых рукопожатиях и репликах.
— Давно перешел сюда?
— Сразу же после Кубани. А ты?
— Да уж с месяц как корпус здесь.
— Не знаешь, зачем вызвали?
— Услышим...
Собственно, уже сама встреча такого большого числа командиров авиационных корпусов и дивизий
говорила о важных причинах вызова. Тем более что на этом фронте давно не было активных действий.
Завтра — три года с начала войны. По-видимому, предстоит боевая операция. Операция! Какое емкое
слово! Оно ассоциируется с решительным хирургическим действием...
Обновленные избы, бревенчатые настилы-дорожки вдоль улицы, следы от автомашин и их скопление у
штаба — все вызывало удивление у тех, кто привык к скрытности, кто старался побыстрее замаскировать