Страница 15 из 34
Павлович пошел провожать гостя и долго не возвращался. Я выглянула с балкона на улицу и заметила в
сумерках две фигуры. Друзья ходили по аллее, о чем-то спорили, жестикулировали, иногда
останавливались друг против друга и смотрели на небо.
С этого дня Байдуков зачастил к нам, и поздние прогулки стали регулярными. По правде сказать, мне не
нравились «холостые» визиты Байдукова. Я знала, что он женат, и удивлялась, почему ни разу не пришел
с женой.
Иногда у нас появлялся стройный высокий молодой человек — штурман А. В. Беляков. И снова
начиналась конспирация, тайные беседы.
Но нет ничего тайного, что в конце концов не стало бы явным. Вскоре я узнала — конспирация эта
связана с обсуждением и подготовкой к дальнему перелету. Посвящен в это был Нарком тяжелой
промышленности Серго Орджоникидзе, который обещал летчикам оказать содействие при решении
вопроса в правительстве.
Перелет на дальность был разрешен. Но пока не через Северный полюс, а по территории Советского
Союза до Петропавловска-на-Камчатке.
Началась подготовка. Летчиков поселили вблизи аэродрома. Поглощенные работой, они забыли обо всем.
Все страхи, переживания и тревоги достались на долю жен. Кстати сказать, нам даже не разрешили
появляться на аэродроме. За время подготовки я видела мужа, может быть, раза два или три. Он приезжал
домой и быстро возвращался на аэродром...
К концу шел июль 1936 года. О дне вылета нам неизвестно. О том, что самолет уже поднялся и находится
далеко от Москвы, узнали только из сообщения радио.
Информации о перелете передавали часто. Выходя на улицу, я всюду слышала восторженные разговоры.
Имена трех летчиков не сходили с уст людей. А вскоре пришло радостное известие: «самолет
благополучно сел на острове Удд». [64]
Современники события должны хорошо помнить те дни. Полосы газет, радиопередачи были полны
рассказами о перелете. Печатались портреты авиаторов, а рядом с ними можно было видеть радушное
лицо простой русской женщины Фетиньи Андреевны с острова Удд, которая оказала друзьям
гостеприимство.
Летчики совершили сложный перелет. Погода не благоприятствовала. Им пришлось лететь в облаках, бороться с циклонами. Но, возвратясь домой, они шутливо рассказывали, что обратный путь им
показался более тяжелым. Нужно было садиться в Хабаровске, Красноярске, Омске и других городах.
Везде были встречи, митинги, на которых приходилось выступать.
Наступил день, когда самолет АНТ-25 должен был наконец сесть на московский аэродром. Дорога туда
была запружена народом, и иногда нашей машине трудно было пройти в этой стихийной демонстрации.
На аэродроме состоялся митинг, после чего мы отправились на прием к Наркому Серго Орджоникидзе.
Поездка эта выглядела поистине триумфальной. Машины летчиков засыпали цветами, слышались крики
«ура!».
Прием продолжался недолго, но был весьма теплым и радушным. Приятно было слышать не
официальные митинговые речи, а теплые слова уважения.
После перелета жизнь летчиков стала беспокойной. Приходилось выступать на заводах, в редакциях
газет, в школах, клубах и воинских частях. Валерий Павлович старался успеть побывать у взрослых и у
детей.
Но и в этом водовороте событий мечта о перелете через Северный полюс не покидала его. Снова
начались встречи трех друзей, вечерние беседы, прогулки.
И вот уже ширококрылый АНТ-25 в воздухе, а в нем те же три мечтателя. Они первыми преодолевают
неизведанные ледяные пространства.
Недавно я была в Музее Чкалова на его родине, где построен ангар и стоит знаменитый АНТ-25. Около
него лесенка-трап, та самая, по которой поднимались в кабину герои-летчики. А какая это маленькая
кабина! Смотришь на нее и невольно думаешь, как трудно было провести в ней без малого четверо суток
[65] в напряженной работе, почти в полусогнутом состоянии.
Этот перелет принес нашей авиации мировую известность. В Соединенных Штатах, в клубе
исследователей, есть большой глобус, где начертаны линии маршрутов великих первооткрывателей, таких, как Нансен, Амундсен, Вилкинс. Среди этих линий отмечен и маршрут АНТ-25. Чкалов
удостоился чести расписаться на уникальном глобусе...
* * *
Мне рассказывали о невольно подслушанном разговоре молодых летчиков. У них зашел спор о том, какую авиационную школу окончил Валерий Павлович. Один доказывал, что тот учился на Черном море, другой — под Ленинградом, третий — в Оренбурге. Все они были далеки от истины, но каждый хотел
считать себя «однокашником Чкалова».
А тут как-то ко мне позвонил незнакомый человек:
— Скажите, пожалуйста, здесь проживал Валерий Павлович Чкалов? Мне бы очень хотелось посмотреть, как он жил, если вы разрешите.
Я пригласила его и показала квартиру, фотографии. Яков Петрович Быков, оказавшийся шофером из
Архангельска, сказал, что товарищи просили обязательно разыскать квартиру Чкалова и рассказать об
этом в местной газете. Мне было приятно сознавать, что прошло уже больше двадцати лет со дня гибели, а люди любят и помнят Чкалова. [66]
Е. Смушкевич. Несколько штрихов
Я много думала над тем, что рассказать о Якове Владимировиче Смушкевиче. Описать его подвиги?
Думаю, что это лучше сделают его боевые друзья. И мне захотелось просто поведать о том, какой
скромный это был человек, как он любил людей.
Впервые я встретилась со Смушкевичем в 1922 году. Полк, в котором он служил политруком, а затем
комиссаром эскадрильи, вел борьбу с белобандитами. Мы познакомились и с тех пор не разлучались.
Самым главным для Якова Владимировича всегда являлась работа. Коллектив был для него дороже всего, он и меня очень умело приучил жить коллективом, интересами товарищей.
В быту он старался ничем не выделяться, всегда думал о подчиненных, о том, как бы сделать их жизнь
легче и интересней. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь жили одни. По своей должности Смушкевич
имел право на казенную квартиру, и ему не раз предоставляли ее. Но он всегда отказывался в пользу
более нуждающихся, а мы жили на частных квартирах. Когда я попробовала упрекнуть его, он ответил:
— Тебе что, не хватает? Ведь летчику или технику труднее платить за частную квартиру.
Таким чутким и заботливым Яков Владимирович был всегда. Позже, когда он работал командиром
бригады, мы жили вместе с семьей летчика Филиппа Скоблика.
Помню, осенью проводились большие маневры. Яков Владимирович и Филипп улетели, и мы остались
вдвоем с женой летчика Зиной Скоблик. Как-то утром раздается звонок, и из штаба сообщают, что [67] в
16.00 бригада возвращается. Но время проходит, уже стало темнеть, а наших все нет. Я не вытерпела и
поехала на аэродром. Оказалось, Смушкевич там. Спрашиваю у него:
— Почему задерживаешься? Отчего не позвонил домой?
— У Филиппа вынужденная посадка, — ответил Яков Владимирович. — А без него я домой не поеду.
Представляешь себе, что будет с Зиной, если я вернусь без Филиппа. У него все в порядке, и утром он
прилетит. А ты поезжай домой, скажи, что мы задержались до следующего дня.
И, несмотря на большую усталость, он остался ночевать в холодном, неуютном помещении. А рано
утром следующего дня Яков Владимирович и Филипп явились домой вдвоем.
В 1936 году Я. В. Смушкевич добровольцем уехал в Испанию, где был главным советником по авиации.
Мне же он сказал, что едет в длительную командировку на Дальний Восток. Из бригады с ним
отправилось несколько человек.
Возвратились не все — погиб летчик Федосеев. Яков Владимирович тяжело переживал эту утрату и
долго не мог сообщить об этом жене Федосеева. Он просил меня быть внимательной к ней, не оставлять
ее одну.
В 1938 году нашу семью постигло большое горе: с балкона упала младшая дочь. Все пережитое, особенно смерть дочери, тяжело отразилось на нервной системе Якова Владимировича. Как раз в это