Страница 11 из 34
Капитан «Челюскина» В. И. Воронин приказал выгружаться. Команда начала переправлять на лед запасы
продовольствия, палатки, самолет, радиоаппаратуру. Ей удалось спасти почти все аккуратно упакованные
плоды научных работ, за исключением проб воды, слишком громоздких и не поддающихся хранению на
морозе...
И вот уже парохода нет. На месте, где он только что стоял, зияет громадная полынья, и от нее
поднимается густое облако пара. Сто четыре советских человека стали пленниками сурового северного
моря. Катастрофа произошла в такое время года и в таком глухом участке Арктики, что на быструю
помощь надеяться было трудно. Но опасности не сломили их Духа.
Вскоре на небольшой расчищенной от снега площадке вырос парусиновый лагерь из десяти палаток и
барака, отопляемых камельками, а также из кухни и пекарни.
Исследователи тут же приступили к научным наблюдениям. В свободное от работы время в лагере
занимались кружки. Состоялись даже лекции по философии.
А море все продолжало свою разрушительную работу. Не раз ночами челюскинцев поднимал треск
надвигающихся льдов. Снова приходилось менять место лагеря, спасать имущество, продовольственные
запасы, горючее.
2
Страна с тревогой следила за развивающимися на Севере трагическими событиями. Для спасения
экспедиции была создана специальная Правительственная комиссия во главе с В. В. Куйбышевым.
Я знал, что решающую роль в спасательных операциях была призвана сыграть авиация. И поскольку мой
самолет был специально оборудован для полетов [47] в зимних условиях, я считал, что мое место тоже
там, в Арктике. Написал заявление Начальнику Московского управления Гражданского Воздушного
Флота с просьбой направить меня на Чукотский полуостров. Через несколько дней он вызвал меня и
спрашивает:
— Сколько вам лет?
— Тридцать четыре.
— Поживите до сорока, потом полетите.
Я промолчал. Начальник прошелся по кабинету, потом резко повернулся ко мне:
— Сколько человек сидит на льдине?
— Сто четыре.
— А когда вы прилетите туда, будет сто шесть. Сломаете там самолет, вас еще спасать придется. Ну, все!
«Нет, — подумал я, — это еще не все!» И обратился в «Правду» с письмом.
Вскоре меня вызвали в Кремль. Когда вошел в кабинет Куйбышева, Валериан Владимирович поднялся
мне навстречу. Его глаза глядели приветливо, а лицо озарялось доброй улыбкой.
Я четко, по-военному, отрапортовал:
— Пилот гражданской авиации Водопьянов!
— Знаю, знаю, — кивнул Куйбышев. Затем пристально посмотрел на меня: — Ваша машина готова?
— Готова.
— Покажите, какой вы наметили маршрут.
Мы подошли к большой географической карте.
— Из Москвы до Николаевска-на-Амуре полечу по оборудованной трассе, — стал докладывать я. —
Дальше возьму курс на Охотск, бухту Ногаево, Гижигу, Каменское, Анадырь, Ванкарем, а из Ванкарема
— на льдину.
— Кто-нибудь летал зимой из Николаевска на Чукотку? — спросил Куйбышев.
— Нет. — Я рассказал, как в истекшем году сам должен был пролететь вдоль Охотского побережья на
Камчатку, но потерпел серьезную аварию на Байкале. — Сейчас надеюсь успешно повторить маршрут. И
моя машина вполне готова, — подчеркнул я.
Куйбышев задумался, глядя на карту, затем поднял голову: [48]
— Скажите, сколько в вашей летной практике было аварий?
— Четыре.
— Четыре? А вот посмотрите, что о вас пишут.
Взяв со стола мою характеристику, Валериан Владимирович прочитал:
— «Имеет семь аварий». А вы говорите — четыре!
Кровь бросилась мне в лицо. Неужели Валериан Владимирович подумает, что солгал? Торопясь, начал
разъяснять неточность записи:
— Настоящих аварий у меня было действительно четыре, а поломок даже больше — около десяти. Но
нельзя поломку считать аварией! Допустим, сломалось колесо. Я меняю его и лечу дальше. Это у нас
называется «поломка».
Куйбышев улыбнулся. После короткого раздумья спросил:
— Достаточно ли серьезно вы все взвесили? Ведь этот полет в Арктику значительно сложнее, чем полет
на Камчатку.
— Все учел.
— Ну хорошо! Вы полетите, но не из Москвы, а из Хабаровска. До Хабаровска поедете экспрессом.
Немедленно разберите свой самолет и погрузите его на платформу.
— Понятно, товарищ Куйбышев! Разрешите действовать!
Прощаясь, Валериан Владимирович как-то особенно тепло, по-дружески посоветовал:
— Приедете в Хабаровск, соберете самолет, опробуйте его в воздухе, тщательно все проверьте. Без
нужды не рискуйте, в плохую погоду не летите. Помните, что люди на льдине ждут и надеются только на
помощь летчиков...
3
В Хабаровск прибыл 12 марта. Бывалые пилоты Виктор Галышев и Иван Доронин, работавшие на трассе
Иркутск — Якутск, уже оказались там. Их машины были готовы к полету. Механики сразу же
приступили к сборке и моего самолета. [49]
Через пять дней все было готово, и утром мы поднялись в воздух. Решили лететь строем, на расстоянии
видимости друг от друга.
Мне на моем быстроходном П-5 приходилось подлаживаться под пассажирские ПС-5 товарищей. Чтобы
не оторваться от них, я выполнял круги, набирал высоту и, выключив мотор, просто планировал.
Вначале погода радовала. Но вскоре пошел снег. Снизились до пятидесяти метров, подтянулись поближе
друг к другу. Потом и это перестало помогать. Снегопад усилился, и видимость совсем пропала.
Вот тут-то у нас чуть не произошло столкновение. Перед самым моим носом путь мне пересек один из
наших ПС-5. Я рванул ручку на себя, добавил газу и стал пробиваться вверх. Слой облаков оказался
толщиной в две с половиной тысячи метров. Когда поднялся над ними, просто не верилось: над головой
чистое небо и ослепительно светит солнце.
Что делать дальше? Лететь в Николаевск рискованно. Судя по сводке, там тоже снегопад. При посадке
будешь из облаков выходить и врежешься в сопку, которых немало возле города.
В этом полете я остро почувствовал ответственность за судьбу челюскинцев. Прежде, наверное, пошел
бы на риск, сейчас поступить так не мог. Ничего не поделаешь, придется возвращаться.
Через два часа сажусь в Хабаровске. Подбегают механики:
— С мотором что случилось?
— Нет, — говорю, — мотор работает превосходно. Погода заставила вернуться.
На второй день вылетел вновь. Полпути до Николаевска проделал и попал в пургу. Самолет начало
кидать из стороны в сторону. Механик толкает в плечо.
— Давай вернемся в Мариинск. Там на реке я видел подходящее место.
Механик был прав, следовало прервать полет...
Тут же после посадки на льду Амура самолет окружили жители поселка — сначала вездесущие ребята, потом мужчины. Всей компанией провожали нас на метеорологическую станцию. Там сообщили, что в
Николаевске погода такая же скверная. [50]
Утром следующего дня метель прекратилась, и я благополучно достиг Николаевска. Галышева и
Доронина там не оказалось, они уже вылетели. К вечеру я догнал их в Охотске. Все были довольны, что
опять собрались вместе.
Из Охотска до бухты Ногаево летели на высоте две тысячи метров. День был ясный, но как нас качало, в
какие «ямы» мы проваливались! Смотришь на высотомер — две тысячи двести, и вдруг стрелка скачет
вниз, уже тысяча восемьсот. Мне было не так страшно, у меня машина пилотажная, а Галышеву и
Доронину крепко досталось. После нам рассказывали, что в этот день в Японии тайфун разрушил целый
город и потопил несколько пароходов. Мы попали в его крыло.
В Ногаеве пришлось сидеть пять суток. Гижига сообщала, что у них свирепствует пурга.
Вылетели только 27 марта. Сначала погода благоприятствовала, но потом стала ухудшаться. Я обогнал
товарищей и пошел впереди, чтобы избежать столкновения. До Гижиги дошел благополучно, но, когда