Страница 48 из 70
должность? Разве что для немецкой информации!" -- подумал Николай, но вслух
сказал:
-- Отлично, Лизхен! -- и протянул ей руку. -- Николай Артурович Гефт!
Благодарю за оперативность!
В кабинет вошел Рябошапченко, и Лизхен, бросив Николаю многообещающий
взгляд, выпорхнула из кабинета.
После ее ухода оба они почувствовали какую-то неловкость.
Поздоровались, как старые знакомые, молча постояли у окна, затем Гефт
сказал:
-- Да, Иван Александрович, я вас не поздравил....
-- С чем? -- удивился Рябошапченко.
-- С должностью начальника ведущего цеха!..
-- Знаете, Николай Артурович, от этой должности я, как от чумы,
бежал... Не помогло. Петелин поставил обязательное условие, Я полгода не
работал, семья шесть человек, нужда, каждый хочет есть. Торговать не умею, в
доносчики пойти -- совесть не позволяет...
-- Кстати, -- перебил его Гефт, -- что это за девица у вас в
секретарях?
-- Секретарь!.. -- усмехнулся Рябошапченко. -- Табельщица она, но ей
такая должность не к лицу. Сверху поставили. Она по-немецки бойко лопочет,
ну и вообще... К немцам добрая...
-- Расскажите, Иван Александрович, что там у вас с "ПС-3"? В каком
состоянии дизель? -- Гефт перешел к столу. -- Чья бригада работает на
монтаже? Почему затянули срок?
Слушая доклад, он пытливо разглядывал начальника цеха. Выполнение его
миссии во многом зависит от этого человека, от того, с кем он будет в этой
борьбе.
А Рябошапченко, чувствуя на себе пристальный взгляд инженера,
нервничал. От волнения у него сохло во рту. Обстоятельно информируя о
работах по установке двигателя, он часто умолкал, чтобы собраться с мыслями.
Думая, по привычке двигал желваками, вытягивал губы, словно собираясь
засвистеть, и поджимая их вновь.
-- Вы говорите, что работает бригада Берещука? -- перебил его Гефт. --
Ну что же, давайте, Иван Александрович, пройдемся на корабль...
Они вышли из кабинета и спустились вниз.
Рябошапченко был пониже Николая ростом, поэтому, разговаривая с ним, он
задирал голову. Его темно-карие глаза, прищуренные от яркого солнца,
смотрели на Гефта с внимательной хитрецой.
Незаметно они дошли до пирса, где был ошвартован немецкий сторожевик
Николай прикинул на глаз тоннаж корабля: шестьсот, не больше. Посмотрел
вооружение: одна зенитная пушка, две двадцатимиллиметровых, спаренный
пулемет и бомбосбрасыватели.
"Досадно, что такую щуку придется выпустить в море -- подумал он,
спускаясь вместе с Рябошапченко в машинное отделение.
Бригада Михаила Берещука встретила их появление настороженным
молчанием. К работе еще не приступили, один покуривал, другой суконкой
шлифовал зажигалку, третий читал, двое завтракали.
Гефт поздоровался с бригадой и приступил к осмотру. Придирчиво,
педантично он исследовал все части двигателя, от центровки до топливных
насосов высокого давления. По тому, как он это делал, рабочие поняли, что
перед ними не механик Сакотта, а инженер, отлично знающий свое дело.
Изредка Гефт задавал скупые вопросы бригадиру.
"Разумеется, значительная часть монтажа выполнена,-- пришел он к
заключению. -- Но как выполнена?! За такую работу в прежнее время я бы с
треском снял бригадира!"
Николай Гефт помнил бригадира по первому знакомству с заводом в
студенческие годы. Уже тогда Берещук был одним из лучших специалистов по
судовым двигателям, он вырос здесь, в этом цехе, сложился в мастера, тонкого
знатока корабельного сердца.
"Что же это? Нарочитая небрежность? -- думал Гефт. -- Если бы я мог
запросто сказать Берещуку: так, мол, и так, дорогой человек, нужно,
понимаешь, мне нужно, чтобы двигатель работал! Но ведь не скажешь!.. Надо
становиться к машине самому и шаг за шагом преодолевать сопротивление. Каким
же я буду подлецом в глазах этих людей!" -- но вслух, вытирая руки ветошью,
он сказал:
-- У меня такое впечатление, что осталось сделать не так уж много:
закончить центровку, ликвидировать пропуски во фланцах маслопровода,
опрессовать, отрегулировать топливные насосы, форсунки и наладить пусковую
систему. На всю эту работу нам дано три дня. Руководство я беру на себя.
-- Три дня!? -- ахнул Берещук.
-- Да, Михаил Степанович, три дня. Я сделаю точные замеры клиньев, а
вы, шеф, -- обратился он к Рябошапченко, -- лично проследите за тем, чтобы в
цехе снимали прострожку с самым минимальным допуском. Пойдемте, Иван
Александрович, наверх поговорим...
Они поднялись на верхнюю палубу, присели на люк-решетку.
Посвистывающий в ковше буксир замолчал, и в наступившей тишине они ясно
услышали снизу, из машинного отделения, сказанное кем-то в сердцах:
-- Вот немецкая шкура! Выслуживается, стервец! -- голос был густой,
басовитый.
Не сдержав улыбки, Николай взглянул на Ивана Александровича:
-- Серьезные ребята у Михаила Степановича!
-- Это не со зла... -- забеспокоился Рябошапченко.-- Конечно, голодно,
жить трудно, некоторые вот мастерят зажигалки -- и на рынок... Тут ничего не
сделаешь... А работают они добросовестно...
О добросовестности рабочих Гефт не спорил, он только что убедился в
наличии у рабочих совести.
Прошло два трудных, напряженных дня.
Николай вкладывал в установку двигателя всю свою силу, все знания
человека, истосковавшегося по настоящему делу. Он сам руководил центровкой
двигателя, проверил зазоры между стрелами на фланцах валов коленчатого и
гребного. Строго рассчитывал клинья и следил за тем, как их пришабривали,
подгоняя на месте. Он сам отрегулировал пусковую систему и перебрал
редукционный клапан. Наблюдал за опрессовкой топливных насосов и форсунок. И
если бы не окружающая его атмосфера неприязни и недоверия, Николай от этой
работы получил бы искреннее удовлетворение, но он знал, на что идет, и был
готов ко всему.
К концу третьего дня они опробовали двигатель в работе, тщательно
отрегулировали нагрузку по цилиндрам, проверили все навесные агрегаты.
Машину можно было предъявить к сдаче на ходовых испытаниях.
Завтра, двадцать пятого июня, точно в срок, назначенный Загнером,
сторожевик отдаст швартовые и выйдет в море.
Между строк
В полной темноте на ощупь Николай открыл дверь, пошарил по столу
руками, нашел лампу и зажег. С тех пор как бомбили Плоешти, на
электростанции не хватало горючего.
В комнате было тихо, но в ушах еще плыл звонкий гул двигателя. Ходовые
испытания затянулись. Неожиданно на корабль прибыл адмирал Цииб в
сопровождении майора Загнера. Ходили в порт Сулин и вернулись в Одессу
поздно вечером.
Николай достал из-под подушки кофейник, завернутый в газету. Кофе был
чуть теплый. Налил кружку и почти залпом выпил.
Перед ним лежала клеенчатая тетрадь конспекта по богословию, он
перевернул обложку и прочел.
"Беседа первая. Голос церкви -- голос божий".
Из бокового кармана он извлек великолепную авторучку, полученную
сегодня на ходовых испытаниях в подарок от эсэсовца Загнера, снял колпачок и
написал на первой странице:
"Кто ищет истину -- найдет ее в светлой православной
церкви. Николай Гефт. Одесса, 25 июня 43 г.".
Затем, отложив авторучку, он открыл флакон с желто-вато-бурой
жидкостью, обмакнул перо, прочел первые строки конспекта: "Святой Киприан
говорит, бог устроил церковь, чтобы она была хранительницей откровенных
истин..."-- и между строк написал:
"Удалось не только легализоваться, но и проникнуть в военно-морскую
часть гитлеровцев. Собрана значительная информация. Но данный мне на связь