Страница 74 из 246
— Вот, — Колька взмахом руки очертил луг. — До тех берёз и дальше по гребню, вон буйки, видишь?
— А, вешки, — понимающе кивнул Миняй. — Ну, давай, мужики, разбирай косы и становись.
Но Эркин, будто не услышав его, огляделся, выискивая место для костра. Андрей, сразу поняв, рассмеялся.
— Точно, братик, сначала надо жратву наладить.
— Пошёл за сушняком, — ответил Эркин, отходя к кустам на гребне. — Колька, давай мешки, — и всё-таки решил объяснить: — Сейчас кашу поставим, к вечеру поспеет.
— Ну, если так, — не стал спорить Миняй, глядя, как Эркин споро расчищает место.
Привычной решётки не было, котелок на перекладине и рогульках прилаживал Колька, и Эркин не сразу отрегулировал пламя. Воду набрали здесь же в ручье, засыпали крупу, мешок с мясом, флягу с холодным чаем и баклажку с квасом засунули в прохладную тень у корней и накрыли от солнца курткой Эркина. Эркин, пока миняй разбирал, раскладывал косы, разулся и снял рубашку, оставшись в джинсах. Он бы и их снял, но… не пляж всё-таки. Да, в рабских штанах было бы удобнее, но уж очень страшными они стали. Ладно, обойдётся. И подошёл к Миняю.
— Которая мне? Эта? Давай.
— Первым, что ль, встанешь? — задорно вздёрнул голову Миняй. — А ежели подрежу?
Эркин улыбнулся.
— Сказал, что умею, значит, умею.
Раздеваться Миняй не стал, но рубашку расстегнул и вытащил из штанов. Колька остался в майке, полосатой, как тельняшка, а у Андрея майка голубая. И разулись все. Чтоб не мешало и не давило. Одежду оставили под теми же кустами и встали. Миняй всё-таки первым, за ним Эркин. Андрей спросил Кольку:
— В который раз косишь?
И не дожидаясь ответа, встал за Эркином. Колька усмехнулся и не стал спорить.
— Ну, — Миняй серьёзно, истово перекрестился, — с богом, — и широко, с большим захватом повёл косой.
Дав ему сделать два шага, чтобы ненароком не задеть острием, пошёл Эркин. За ним — Андрей. И последним Колька.
Мокрая от росы трава с шорохом ложилась под косы. Поднимавшееся солнце всё ощутимее обливало жаром шеи и спины.
Эркин мерно, не тратя лишних усилий, водит косой, мог бы и быстрее, но он подстраивается под Миняя, сзади и левее такой же мерный свистящий шорох косы Андрея, чуть дальше — Колькин. Трава высокая, хорошо ложится, суховата, может, там была сочнее и мягче, но и эта, пока в росе, не трудна. Ничего нет лучше работы без окрика за спиной…
…Зибо идёт впереди, машет косой, он — следом, подражая его движениям. Грегори поставил их вдвоём, отдельно, остальные рабы дальше по лугу, он слышит, как там орут Полди и Эдвин, а они под глазом у Грегори, головы не повернёшь. В питомнике газоны чистили и ровняли ножницами, были ещё машинки такие, толкаешь её перед собой, она стрекочет, а сбоку трава мелкая сыплется, а здесь… нет, ничего, приспособиться можно. Тело обдувает ветер — Грегори велел раздеться, чтобы не рвали попусту, хозяйскую одежду.
— А ну, веселей, навозники! — щёлкает возле уха пленть.
Зибо втягивает голову в плечи, горбит лопатки. Спина у Зибо костлявая, обтянутая неровной от старых шрамов кожей, шрамы светлее, и Зибо не чёрный, а… рябой. Он идёт, сдерживая шаг, хотя уже приспособился и чувствует, что мог бы идти быстрее.
— Чище коси! — щелчок плети обжигает шею.
Кожа не лопнула, но больно. Он молча возвращается, чтобы снять пропущенный пучок травы, и становится на прежнее место. И снова мерное движение рук, колыхание спины Зибо впереди и надзирательский голос сзади. И солнце, струйки пота, от которых щиплет намятую в пузырчатке спину…
…Не меняя шага, Эркин оглянулся, проверяя, как там Андрей. Андрей улыбнулся ему и залихватски подмигнул.
— Всё путём, братик, не отстану.
— Хорошо идём, — откликнулся Колька.
— Чище косите, мужики, — осаживает его миняй. — Перекашивать некогда.
— Такую-то махину за день не смахнёшь.
— Сделаем, — возражает Эркин.
— Сохнет, стерва зелёная.
— А ты её не кори, она тебя же зимой кормить будет.
— Миняй, ты чего о ней, как о живой?
— Землю не чете, так заткнитесь.
— Ух, ты-и! Гнездо! Эркин, смотри!
— Да что вы, как малые?!
Но и сам Миняй, оставив косу, подошёл к Андрею, посмотреть гнездо — пучок травинок с крохотными, зеленоватыми в тёмных крапинках снаружи и ослепительно-белыми изнутри скорлупками.
— Смотри, — Эркин нагнулся и выпрямился с гнездом в ладонях. — Там, ну, на выпасе, мы такое же видели, помнишь?
— Крап, вроде, другой был, — кивнул, возражая, андрей.
— Перепелиное это, — объяснил Миняй. — Давай, мужики, трава сохнет.
Эркин бережно опустил в ямку гнездо и пошёл к своей косе…
…Тогда Грегори не давал им ни по сторонам, ни под ноги посмотреть, он только слышал шорох и писк, с которым кто-то удирал от них. А когда увидел… что-то жёлто-серое пушистым комочком выкатилось из-под ног Зибо, и он даже не сразу понял, что это такое, а Грегори мгновенно щёлкнул по пушистику плетью и наступил на него…
…Эркин тряхнул головой, отбрасывая со лба намокшую от пота прядь. Ладно, сволочь надзирательская — она во всём и всегда сволочью была и будет, и лучше по птенцу, чем по тебе. Солнце высоко, а пить нельзя, сердце сорвёшь, трава сухая уже, и звук не тот стал.
— Андрей, у тебя брусок далеко?
— Держи.
Эркин поймал на лету ловко брошенный брусок и поправил косу. Оглянувшийся на него Миняй, удовлетворённо кивнул.
— Умеешь.
Эркин улыбнулся и перебросил ему брусок.
— И ты сделай, — и объяснил: — Звук не тот.
— Ишь ты, — покрутил головой Миняй. — Это ты здорово…
И снова мерные монотонные движения. Луг ровный, без кочек, трава суховата, ну да, верх же, но всё равно хорошая.
Так, то молча, то перекликаясь и балагуря, они дошли до вешек — белых, равномерно воткнутых в землю палок. Луг шёл дальше к реке, но Колькина земля до вешек.
— А там трава получше, — хмыкнул Миняй, поправляя косу.
— Знаю, — вздохнул Колька. — Да нижние луга не по моим деньгам.
— Заливная земля дорога, — кивнул Миняй. — Ну, становись и пошли. До полудня что смахнём, то перевернём и заполудняем.
Первого места он Эркину так и не уступил. Но тот и не претендовал на него. Работает Миняй споро, он за ним успевает, а Миняй и старше, и знает это дело, так чего ж…
До полудня, уже всё чаще поправляя, подтачивая косы, они осилили половину луга и пошли за граблями, перевернуть подсохшие валки.
— Ничо, — Миняй разворачивает, рассыпает валок. — Ничо, Колька, трава сухая — сено звонкое.
— Ага, — выдыхает Колька.
Трава не тяжела, они ж такие мешки да контейнеры ворочают, а сноровка совсем другая, без сноровки пушинку подцепить — так потом умоешься.
— Всё, мужики, — Миняй рукавом рубахи вытер лицо. — Айда полудновать. В полдень косить, только косу тупить.
Устало волоча ноги, добрели до кустов, где булькал на костре котелок, свалили грабли с косами и сами повалились на землю.
— Уфф! — Андрей потряс головой. — Поспело уже?
— Успеешь, — Эркин, щурясь от пара, заглянул в котелок и стал поправлять огонь.
— Кулеш на вечер, — согласился Миняй. — Сейчас охолонем чуть и тюрю заведём. Мороз, ты квас куда поставил?
— Под курткой, — Эркин встал и потянулся, сцепив руки на затылке. Андрей, айда, умоемся.
Андрей со вздохом перевернулся на живот, отжался на кулаках и встал.
— Не шевелится только мёртвый. Айда. Кольк, берём Миняя и пошли.
— Я т-те возьму, — рыкнул Миняй, но к ручью пошёл.
И, хоть ворчал, что мужики уже, а как мальцы, дети малые, но и поплескался и повозился со всеми. Особо не выкупаешься: воды по колено, и как лёг — так запрудил, но даже просто смыть пот и охладить лицо — уже хорошо. Мокрые, на ходу обсыхая под палящим солнцем, они поднялись к кустам и сели полудновать.
— А ты чего это тюрей назвал? — Андрей облизал ложку. — Это же окрошка.
— Хрен как ни назови малиной не станет, — заржал Колька. — Лопай, что дают, и не спрашивай.