Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 64 из 246

— Отдохни, конечно, Сёма.

Эркин поправил огонь под тазом и встал.

— Вот так, женя, большой жар ведь не нужен, да?

— Да, спасибо, Эркин.

Женя, откровенно любуясь, оглядела его.

— Как закончим, так и пообедаем, мама Фира, — мотнул головой Колька, отвечая на шёпот Эсфирь. — Мелюзгу только если…

— Не-а! — сразу завопила Алиса. — Мы со всеми!

— Ты чего орёшь? — дёрнул её за косичку Андрей.

— Мы со всеми, — повторила уже тише Алиса. — Верно, Колобок?

— Ага, — сразу согласился тот. — Ага, Коля, да?

Эсфирь и Женя переглянулись и вздохнули: надо бы детей покормить отдельно, хотя бы Колобка, но… но уж ладно.

— Тогда терпи, — строго сказала Женя. — И не приставай.

— А шашки в дом унесите, а то растеряете — распорядилась Эсфирь, возвращаясь к варенью.

Когда они шли к стройке, Колька крепко хлопнул Андрея по плечу.

— Ну, спасибо, браток, ну, нет слов.

— И не надо, — улыбнулся Андрей.

Эркин задумчиво кивнул.

Солнце пекло всё сильнее, куры затихли, забились в тенистые уголки. Колобок и Алиса, сидя на ступеньках крыльца, играли в «ласточкин хвостик». Эсфирь снова подошла к Семёну.

— Сёма, тебе не печёт? Может, лучше в дом?

— Да нет, мама Фира, — улыбнулся Семён. — Я ж в тени. И ветерок здесь.

Его лицо влажно блестело от пота, намокшие волосы прилипли ко лбу. Эсфирь молча смотрела на него, и Семён, протянув правую руку, мягко погладил её запястье беспалой ладонью.

— Всё в порядке, мама Фира. Правда.

И, когда она отошла, прикрыл глаза. Что ему это солнце после того, обжигающе яркого и холодного, дробящегося в льдах, делавшего лица не загорелыми, а обугленными, только белые круги вокруг глаз от защитных очков. Горный отряд, настенники, хранители перевалов. Да, лётчиком он не стал, не получилось, но всё равно солнце над облаками он видел. И звёзды. И такая тишина, что каждый шаг слышен на километры. И потому арбалеты и луки — спасибо парням с Великой Равнины — вместо автоматов. И ножи с ледорубами для рукопашных. И если сорвался, то падай молча, не выдавай остальных криком. И они молчали, ни один не крикнул, ни разу…

Семён сглотнул вставший вдруг в горле комок. Ничего, он жив и… и это главное.

Стройка крольчатника и варка варенья закончились почти одновременно. И Семён проснулся. Хотя кто бы и спал после ликующего свиста Андрея и Кольки и восторженного визга Алисы и Колобка.

— Боже мой, — вздохнула Эсфирь, когда они с Женей осмотрели крольчатник. — Это ж на сколько пар? У нас же и денег столько нет.

— Пустяки, мама Фира, — бодро ответил Колька. — На две пары наберём, а дальше они сами… расплодятся.

— Точно, — согласился Андрей. — Кролики — они такие. Алиска, как залезешь, я тебя там и закрою.

Алиса, уже почти забравшаяся на второй ярус, обернулась, а Женя улыбнулась.

— Правильно, будешь там жить.

— Дядя Анд'юха, — Колобок дёрнул Андрея за штаны. — Ей т'авку давать, да?

— Точно! — заржал Андрей. — Не видать тебе, племяшка, теперь тортиков!

— Фигушки! — спрыгнула вниз Алиса.

Ржал взахлёб Колька, смеялись Эсфирь и Женя. Алиса, поглядев вокруг, решила, что лучше тоже рассмеяться, но, когда все вышли и вообще вроде забыли о ней, тихо позвала Эркина.

— Эрик…

— Да, — сразу обернулся он к ней.

Она потянула его за руку и, когда он наклонился, обняла его за шею и зашептала на ухо.

— Ты же не дал бы посадить меня в клетку, да, Эрик?

— Никогда, — так же тихо ответил Эркин.

Алиса по-прежнему держалась за его шею, и, выпрямляясь, он взял её на руки, даже не подумав, что он без рубашки и она в одних трусиках, и кожа к коже, как… нет, у него даже не ворохнулся прежний страх.

В саду Андрей предложил продегустировать варенье. Всего две банки — и он распробует. Он бы и дальше дразнил Женю, но Эркин, ссадив на землю Алису, Взял Андрея и взвалил его, как мешок, себе на плечо.

— Кольк, у тебя бочка с водой где?

— В огороде, — еле выговорил сквозь смех Колька.



— Пойду, макну.

Алиса и Колобок в полном восторге прыгали вокруг, визжа так, что Семён гаркнул:

— Отставить! Кур перепугаете.

До бочки дело не дошло, но умывались долго, шумно и весело. Эсфирь и Женя были заняты обедом, поэтому Колобка умывал Колька, А Алису — Эркин. Андрей и тут предлагал свои услуги, дескать, уж он-то вымоет и отмоет, но его отправили помочь с переноской стола, так как обедать решили в саду. И не душно, и Семён будет со всеми.

Колька снова сделал лежак креслом, высоким, чтобы Семён был вровень с остальными, поставили и накрыли стол и, наконец, сели. Эркин, Андрей и Колька уже в рубашках, Колобка и Алису не только умыли, но и переодели, Эсфирь и Женя тоже привели себя в порядок.

На обед были окрошка молодая варёная картошка с холодным варёным языком.

— А это что? — удивился Колька, разглядывая серые ломтики.

— Это язык, — объяснила Женя.

— Не мой, — тут же прибавил Андрей. — Мой при мне.

— Это-то понятно, — рассмеялся Колька.

— Твой длиннее, — согласился Эркин.

Семён покрутил головой.

— Однако шикуем. Он же дорогой, женя.

— Зато без костей, — улыбнулась Женя. — Никаких отходов.

И пили чай с «молодым» свежесваренным вареньем.

О покосе заговорил Эркин.

— И далеко твой луг?

— Не очень. Затемно выйдем, вовремя дойдём.

— Ага, — кивнул Эркин. — Коса-то у тебя есть?

— Две косы, — поправил Андрей, подкладывая себе варенья.

— А ты умеешь? — удивился Эркин.

— Не боись, — кратко ответил Андрей.

— Будут, — так же коротко, — подвёл черту Колька.

Больше о этом говорить не стали. Будет — так будет, а если и что, то на неделе обговорить всегда можно.

После обеда Эсфирь унесла Колобка спать. Он что-то недовольно гудел, но глаза у него ещё за столом закрылись.

— Маленькие дети обязательно после обеда спят, — елейным голосом сказала Алиса.

— Верно, племяшка, — ухмыльнулся Андрей. — Давай сейчас постелем тебе, а я песенку спою.

— Фигушки! Я большая! — Алиса быстренько соскочила с табуретки и перебежала за спину Эркина. — И поёт пусть Эрик. Он поёт, а ты орёшь по-дурацки и песни у тебя дурацкие.

Тут Андрей обиделся всерьёз, покраснел, надулся… но Эркин, мягко хлопнув его по плечу, встал.

— Давай со столом поможем.

Алисе он ничего не сказал, даже не посмотрел на неё, но она поняла, что получилось нехорошо, и, недовольно хмурясь, оглянулась на маму. Но мама её тоже в упор не замечает, и дядя Семён не смотрит, и дядя Коля… ну, почему взрослые всегда заодно? Теперь придётся просить прощения. Из-за чего — непонятно, но придётся. И, когда все встали и началась суматоха с посудой, попробовала дёрнуть Андрея за рукав, но опять не заметил, даже не посмотрел.

— Сёма, — предложил Колька. — Давай в дом, а то жарко уж очень.

— Да, — кивнул Семён. — Давай, Коль.

И уже Колька, подражая Эркину, посадил Семёна и поднял его на себе, понёс в дом. Эсфирь придержала дверь.

В доме было после сада полутемно и прохладно. Эсфирь как-то незаметно успела проветрить горницу и перестелить Семёну. Колька уложил брата, укрыл одеялом. Они были вдвоём, и Семён зашептал:

— Коль, с деньгами-то… неудобно.

— Они не возьмут, — так же тихо ответил Колька. — И не думай.

— Неудобно, — повторил Семён. — Ты поговори всё-таки. Помочь помочью, а всё-таки… ну, не сейчас, потом… или фруктами там, ягодами… хоть как-то…

— Потом, — неохотно согласился Колька. — Отдохнёшь?

— Да, задёрни меня, посплю.

И, когда Колька, задёрнув занавеску, ушёл, Семён вздохнул. Болела голова — видно всё-таки перегрелся — и кружилась, как после контузии. Но это всё пустяки. Да, каждый день не получится, конечно, Колька же работает, не Маме Фире его таскать, но раз в неделю — он знает — будет у него… прогулка.

Эсфирь с Женей разлили остывшее варенье по банкам. И четыре из них — как Эсфирь не настаивала, чтобы Женя взяла половину — составили в корзинку, переложив газетой, чтобы не побились. А корзину завтра занесёт…