Аналогичный мир - 4

— Ты сейчас приведёшь себя в порядок, — Эстер сладко потянулась и встала. — И я тоже. А готовить надо уже ленч.

Ларри рассмеялся этому, как шутке, но, поглядев на часы, понял, что жена — да, правильно, именно жена — права.

Пока он мылся и брился в ванной, Эстер убрала постель и открыла окно, чтобы проветрить спальню, убрала в ящик комода его галстук-бабочку и свои цветы, что со вчерашнего дня так и валялись наверху. Да, надо отнести ему в ванную бельё… но Ларри уже вышел из ванной в обмотанном вокруг бёдер полотенце.

— Я сейчас, — Эстар взяла свои вещи и ушла в ванную.

Она старалась управиться как можно быстрее, но, когда вышла, Ларри уже не было, а его полотенце лежало на стуле. Эстер убрала полотенце на сушку в ванной, оглядела ещё раз спальню и побежала вниз.

Козу назвали Баськой. Знаменитой на всё Загорье Буське, что ореньских кровей, она приходилась младшей роднёй. Баська была дымчато-серой с мягкой бородкой и пронзительно-жёлтыми глазами. В стадо её, как и положено, пустили с третьего дня, как на дворе пообвыклась, и теперь бабка торжественно наливала им по вечерам по стакану густого пахучего молока. Баська как раз отмеряла в дойку по два стакана и стояла спокойно, да и Ларька был тут как тут, подкармливая её листиками и корочками, за что получал право первого глотка.

Первая майская зелень жёстко топорщилась на грядках, разворачивались листки и тянулись вверх стебли. Артём с утра до вечера копался бы в огороде, но работа, школа, уроки… правда, ни Санька, ни Лилька от работы особо не увиливали. На себя ж пашешь, не на хозяина.

Нет, Артём был вполне доволен жизнью. И с деньгами дед здорово придумал. По три тысячи сразу каждому на отдельную книжку положил. Чтоб когда вырастут и отделяться на своё хозяйство вздумают, чтобы было на что. Лучше всех Ларьке, конечно: он пока вырастет, у него такие проценты набегут, что ого-го! Но и себя Артём обделённым не считал. Он — старший, и всё хозяйство его по праву и обычаю — объяснял дед, а бабка согласно кивала.

— Старший брат в отца место.

— Это как? — спросил Артём, облизывая медовую ложку.

— Ну, ка отец ты младшим, — бабка походя ткнула Ларьку по затылку, чтоб вне очереди к туеску не лез. — Ты в заботе об них, и они к тебе со всем почтением должны.

— Во, слышали?!

Артём строго посмотрел на Саньку и Лильку, и те дружно прыснули в ответ. Таким не всерьёз грозным было его лицо. Хмыкнул в бороду и дед.

Чай пили не спеша, от души. У деда на шее висит полотенце, чтоб пот утирать. Субботний чай после бани — это тебе не просто так. Гостей не ждали, комитетских проверок тоже, и сидели потому вольготно.

Допив свою чашку, Артём перевернул её вверх дном и посмотрел на деда. Тот кивнул, и Артём встал из-за стола, старательно перекрестился на икону. Он всё время забывал, когда это положено: до или после еды, и потому крестился дважды.

— Пойду уроки учить.

— С богом, — напутствовал его дед.

В горнице Артём взял с комода учебник истории и сел на лавку у окна, чтоб хоть остатки света прихватить. По истории и природоведению им теперь не только рассказывали, но и задавали читать и учить по книгам. Попадалось много незнакомых, а то и просто странных слов, но где догадаешься, у деда — он это любит — или в классе спросишь, так что справиться со всем можно.

Заглянула в горницу Лилька.

— Тёма!

— Потом, — отмахнулся он, не поднимая головы.

— Тебя там зовут.

— Кто ещё? — нехотя оторвался он от книги.

— А максюта с Петрухой.

Артём закрыл книгу и встал.

— Ладно уж.

Максюту и Петруху он знал ещё с масленичных боёв. Оба не смогли его выбить, а он им навтыкал крепко, но зубы и носы в целости оставил. Потом они ещё пару раз дрались, но уже вместе против Серого конца. Опять на драку, что ли, зовут?

В кухне никого не было — дед, значит, у бабки, ну и хорошо. В сенях Артём натянул на босу ногу сапоги, накинул куртку и вышел на крыльцо.

Солнце уже клонилось, и землёй пахло по-вечернему. Максюта и Петруха — тоже в пиджаках внакидку, из-под расстёгнутых до середины груди рубашек красуются по новой моде тельняшки, кепки ухарски сбиты на ухо — стояли с той стороны калитки, лузгая семечки.

— Привет, — сказал, подходя к ним, Артём.

Максюта кивнул, а Петруха протянул над калиткой кулак с семечками. Артём подставил горсть, и Петруха отсыпал ему. Постояли молча, и Максюта начал:

— Серяки-то… того… задираются.

— Не мало им было? — сплюнул прилипшую к губе шелуху артём.

— Значитца, ещё хотят, — хохотнул Петруха.

— Ну, так что?

— А завтрева… вечером… — Максюта любил говорить коротко.

— Идёт, — кивнул Артём. — У берёз?

— А где ж ещё? — Петруха оглядел быстро темнеющие улицу. — Мы ща на прошвыр. Ты как?

Артём мотнул головой.

— Завтра.

— Лады.

Дружески хлопнули друг друга по плечам и разошлись. Максюта с Петрухой дальше по улице, а Артём в дом. У берёз на поляне собирались попеть, поплясать под гармошку, там же и дрались из-за девок. Кто на чью да как поглядел. Артём компании не ломал, не нами заведено, не нам и менять, ну и коль со всеми, так и будь как все. А вот вечёркам Артём не ходил: душно, тесно и все на виду, и лапаются… как в Паласе на разогреве. На фиг ему эта канитель?! А у берёз простор. Кто пляшет, а кто смотрит да зубоскалит. И завести на драку там куда легче. И не кино, где милиции навалом.

В доме было уже совсем темно, и, войдя в горницу, он включил свет. А малышня где? Но только успел подумать, как они — все трое — ввалились и затеребили его.

— Вы это где были?

— А на сеновале, — Лилька выдернула из косички соломинку.

— Понесло вас, — хмыкнул Артём, берясь за книгу и садясь уже к столу под лампочку. У Ларьки репяха на макушке, не видишь, что ли, выдери.

— Да-а, — заныл Ларька, отодвигаясь от Лильки. — Лучше ты.

— Ну, иди, — вздохнул Артём.

Ларька залез к нему на колени, и Артём осторожно выпутал из его тонких прямых волос сухой прошлогодний репейник.

— Совсем ты, Лилька, без ума. После бани да на сеновал.

Сеновал и чердак были любимыми местами для игр. Обычно Артём не вмешивался, а пару раз и сам там возился с ними. Хорошо там, кто ж спорит, но не после же бани.

— За книжки садитесь, обое, — распорядился Артём.

— Не обое, а оба, — важно поправила его Лилька, беря с комода свой с Санькой общий учебник по русскому.

— Повыпендривайся мне, — улыбнулся Артём. — Санька, а ты арифметику бери.

— А мне? — потребовал Ларька, всегда ревниво следивший, чтоб его хоть в чём не обделили.

— А тебе «Светлячок». Лилька…

— Да взяла уж. Держи, пискля.

Лилька дала журнал Ларьке, и тот удовлетворённо сел за стол со всеми. Про «Светлячка» Артём узнал у Эркина и рискнул раскошелиться. Пёстрый яркий журнал понравился всем, и дед решил, что стоит покупать, пусть малой смотрит и приучается. И к старшим не лезет, когда те с уроками сидят. А как-то Артём случайно подсмотрел, что и бабка листает «Светлячок», рассматривая картинки.

В горнице наступила сосредоточенная тишина. Бабка заглянула из кухни в горницу и снова ушла. Было слышно, как она негромко возится на кухне. Похоже, и дед там, но Артём не прислушивался. Он уже вчитался в текст и не мог, да и не хотел отвлекаться.

В открытую дверь дед видел склонённые над столом головы. Одна чёрная, две светло-русые и одна совсем белая. Что ж, пусть оно так и будет, а чего ж ещё? От добра добра не ищут, а у них сейчас всё по-доброму. И ежели что, не дай бог, конечно, но всяко может случиться, так Тёмка поднимет малышню, деньги на это есть. Земля, усадьба, полное обзаведение, дом… тысяч тридцать уйдёт, не меньше. Остаётся… Сколько останется, так тоже поделить поровну и добавить к тем, но это уже когда уходить будут, а пока пусть лежат, процентами обрастают.

Возится, звякая посудой, к ужину бабка, покряхтывает, да изредка ругнётся вполголоса дед, подшивая санькины расхожие ботинки, бормочет над картинками, играя сам с собой, Ларька. Тишина и благолепие, семейный вечер.