Страница 71 из 88
Трагизм нельзя считать уделом только избранных натур — людей, которые на голову выше окружающих. Есть какой-то трагизм и в переживаниях этого прапорщика на троне. Безвольный, слабохарактерный, не знающий, чего он хочет, не понимающий, чего хотят от него, — до чего жалкую фигуру представляет он собой во все годы своего царствования, но особенно в первые дни по восшествии на престол!
Вспомните Хлестакова, маленького провинциального враля, покоряющего Марью Антоновну и Анну Андреевну и повергающего в трепет всех, от городничего до полицейского. Его кормят «лабарданом», его обхаживают, а он сидит в мягких креслах и заливисто врет о том, как 35 тысяч курьеров зовут его управлять департаментом, о супе, приехавшем в кастрюльке из Парижа, о том, что у них в Петербурге «и вист свой составился: германский посланник, испанский посланник и я».
Все это только смешно, поскольку касается Хлестакова. Но все, о чем вдохновенно врал Хлестаков, воплотилось в трагическую действительность при Николае II. «Иван Александрович, пожалуйте управлять департаментом». А где-то глухо волнуются грязные и дурно пахнущие мужики, поют революционные песни рабочие, чего-то требуют великие князья с Марией Федоровной, с какими-то докладами пристают интригующие друг против друга министры, запугивают длинными донесениями охранное отделение, взрываются бомбы, убивающие одного за другим: Боголепова, Сипягина, Плеве, Сергея Александровича…
Как тут жить ему, этому бедному Хлестакову, чья ложь вдруг превратилась в явь, чьи сны стали действительностью? Ведь у него нет верного Осипа, который увез бы его из этого городишка. Он не имел других заслуг, кроме заслуги родиться в царской семье. Но не имел он и других грехов, креме этого своего греха.
Все остальное создавалось уже на троне. Как создавалось? Многое надо изучить и рассмотреть для ответа на этот вопрос. И прежде всего — быт, детство и отрочество, его отца и мать, жизнь семьи, в которой он вырос.
На старой пожелтевшей гравюре — высокая дама с приветливыми чертами лица, с воланами на платье, с высокой прической. На диванчике рядом с ней — прелестный улыбающийся ребенок в светлых кудряшках.
Это Николай II со своей августейшей родительницей Марией Федоровной. Удивительно, как этот ласковый кучерявый мальчонка превратился в сумрачного и унылого заурядного прапорщика на троне, каким знала его Россия и весь мир. Такого рода превращения веселого ребенка в скучного взрослого свойственны не только царям.
Ко дню взрыва бомбы 1 марта 1881 года Николай II имел одиннадцать лет от роду. На фотографиях того времени перед нами тщедушный некрасивый мальчик с худой шеей, мешковатый и неуклюжий в своей матросской курточке.
До 1 марта 1881 года не только маленький Николай, но даже его отец, Александр III, был далек от двора. Наследником престола считался старший брат Александра — царевич Николай, дядя Николая II. Вступивший на престол 1 марта 1881 года Александр до этого времени жил с женой и детьми замкнутой семейной жизнью. Никто не знал, что именно этот грузный человек окажется самодержцем, а его отпрыск, тщедушный Николай, — наследником престола. Весь сложный клубок придворных интриг, хитрой политики и подсиживаний был в течение ряда лет сгруппирован вокруг царевича Николая, а Александр в те годы в этой игре не участвовал.
Впрочем, придворные политики в значительной мере отошли в то время и от царевича Николая, зорко всматриваясь в новую, только еще восходившую при дворе звезду — сына Александра II от княгини Юрьевой.
Роман Александра II с княгиней Долгорукой-Юрьевой резко отличался от остальных многочисленных приключений царя с фрейлинами и придворными дамами. Влюбчивый, легкомысленный, изменчивый, он резко переродился со дня встречи с красавицей княгиней. С этого времени (1871 год) он не обращает внимания ни на одну женщину. «Ах, если бы он был так верен мне, как своей Долгорукой», — говорила приближенным жена Александра II.
Своих увлечений и связей Александр II не скрывал и раньше. Тем менее желал он скрывать серьезную любовь свою. Существование второй семьи было признано при дворе официально. В срочных случаях министры ездили с бумагами для царя к Долгорукой, туда же он приглашал по вечерам наиболее близких приближенных и сам бывал там ежедневно.
Этот роман деда оказал большое внимание на детство Николая.
Придворные политики с самого начала этого романа напряженно следили за тем, как скажется влияние княгини Долгорукой на взаимоотношениях придворных партий и групп. Особенно много значения придавалось нежной любви государя к его детям от княгини, в частности, к сыну Георгу. Когда одна из придворных партий, группировавшаяся вокруг царевича Николая, попыталась бороться с влиянием княгини Долгорукой и стала пугать Александра II тем, что его частные визиты к ней непременно вызовут внимание террористов, эти попытки привели к результатам прямо противоположным. Александр II не остановился перед тем, чтобы сразу же переселить княгиню с детьми в Зимний дворец, то есть под одну крышу с законной женой.
О брате царя, будущем монархе Александре, в те годы никто при дворе и не помышлял. Низкопоклонничество и интриги шли только по двум линиям: или Николай, или «сын любви» Георг.
Когда умерла жена Александра II, он женился на княгине Долгорукой, получившей к тому времени титул «светлейшей» и имя Юрьевской. В острой борьбе за власть, которая шла между партией Николая и сторонниками Георга, перевес оказался на стороне Георга.
Но вот царевич Николай умер в Ницце от чахотки. Светлейшая княгиня, с первой встречи с государем щепетильно боявшаяся упреков в «заинтересованности», подписала полное отречение от каких бы то ни было прав за себя и за своих детей. А потом взрыв бомбы 1 марта, и далекий от двора Александр Александрович внезапно становится императором.
До чего растерян он был от этого внезапно свалившегося на него «счастья», видно хотя бы из того, что манифест Александра III, извещающий верноподданных о вступлении его на престол, начинался неожиданными словами: «Час воли Божией свершился».
«Но если Желябов, Перовская и прочие, убившие Александра II, являлись исполнителями Божьей воли, то почему новый царь начинает свое царствование с того, что вешает этих исполнителей?» — размышляли обыватели всей России, перечитывая манифест.
Какое влияние оказал на Николая II его отец Александр Александрович? Дородный, высокий, статный, но неуклюжий («Топтыгин III» называли его между собой петербургские остряки), он и после восшествия на престол терпеть не мог придворного блеска и суеты.
Ему бы помещиком быть где-нибудь в Саратовской губернии. Крепостные девки ему бы спину бобковой мазью натирали, а доезжачий трубку бы подавал. И с хозяйством бы справлялся. Новшеств, сеялок там всяких, косилок со сноповязалками не заводил, но порядок бы по старинке прочно наладил. А уж наливки свои, колбаса домашняя, телята молочные — это все, и говорить нечего, первый сорт было бы! И распорядился бы вовремя: кого на конюшню послать, чтобы не баловался, кого из крепостных на приплод оставить, кого продать, пока цена хорошая. Так бы и шла жизнь спокойная, деревенская, неторопливая, налаженная.
Разве что раз в три года принесут с чердака мундир старый, нафталином пропахший — выборы дворянские, в губернию ехать надо. И здесь бы на месте оказался: лишнего бы не сказал, а уж что скажет — крепко будет.
И вдруг бомба… Извольте, Александр Александрович, царствовать, на трон императорский всходить, Россией править и с сего дня самодержцем Российским, царем Польским, великим князем Финляндским и прочая, прочая проявлять.
Но и на троне остался все тем же помещиком этот спокойный, немудрящий, дебелый человек. Государство для него — вотчина, где, главное, порядок требуется. Ушли в отставку либеральные деятели эпохи освобождения: граф Лорис-Меликов, граф Милютин, граф Валуев. Остался Победоносцев, злой гений России. Призваны к власти рыцари кнута и нагайки: граф Д. А. Толстой, граф Н. И. Игнатьев. Управляющие и старосты нужны были этому помещику суровые и властные. Уже в первые годы царствования Александра III пути России оказались предопределены прочно.