Страница 41 из 67
Словом, ошеломляли или, быть может, даже умиляли гостей наших роскошью своей юной красоты, а ко мне в это время прибегала какая-нибудь местная еврейка:
-- Спасите, мужа моего повели к реке.
Или:
-- Сына в штаб взяли.
И не было случая, чтобы я не выручил этих жертв, так велико ко мне было доверие и расположение властей. В подобных случаях всегда со мной ходил какой-нибудь из командиров и 2-3 солдата.
Достаточно было, что бы я уверил:
-- Этот не коммунист, не буржуй.
Распоряжались об освобождении.
Так перевезен был ко мне цадик.
Были освобождены назначенные "к речке" 10 человек, сильно искалеченных.
В таких случаях мне приходилось у каждой из жертв ощупывать и осматривать руки.
-- Не буржуй ли.
И моему определению:
-- Нет, не буржуй.
Верили.
Многих молодых людей я освобождал из под навозных куч, из которых выходили они до содроганья испачканными и облупленными, многих в сопровождении солдат извлекал из таких нор и мест, о которых нельзя было подумать, даже предположить, что когда-нибудь здесь будет человек.
Все подобные случаи неминуемо заканчивались богатым пиршеством и пьянством, на котором я, разбитый и усталый физически и морально, должен был присутствовать, зорко следить за выражением лиц, быть настороже. Часто гости между собою спорили, ругались, угрожали друг другу смертью. Часто приходилось сидеть за столом и любезничать с человеком в запятнанном кровью платье, только что вернувшимся с "работы".
143
Но однажды произошел инцидент.
Скрывался в городе советский служащий.
Он был из австрийских подданных, очень хороший человек, и кроме того раненый в обе руки. Положение было безысходно-мучительным: его непрестанно искали, и никто, опасаясь за собственную жизнь, не давал ему убежища. Моя невеста сжалилась над ним и дала ему приют. Два дня он скрывался в сарае при доме моего будущего тестя. На третий день он бежал, думая, что ему удастся выбраться из города. Но кто-то из соседей-христиан уже донес атаману о его пребывании в сарае. Атаман со стражей явился в дом моего тестя с пулеметом.
И прямо направился в сарай.
Он спросил мою невесту:
-- Вы укрывали большевика?
Она попробовала отрицать.
Но тут же атаманом был обнаружен окровавленный бинт и остатки пищи.
Объяснения были излишни.
Атаман тут же объявил, что невеста моя будет расстреляна.
Однако об аресте ее не распорядился.
Я долго пытался уговорить атамана передать случившееся забвению, но он был неумолим, и лишь заступничество одного из командиров, человека, сильно мне преданного, заставило его уступить.
Но он перестал бывать у меня.
Нужно было и в глазах прочих командиров обелить как-нибудь поступок моей невесты, ибо и они стали поговаривать о прикосновенности ее к коммунистам.
И я решился на сильное средство.
Еще до вступления повстанцев в город были нами разосланы пригласительные билеты на нашу свадьбу, приуроченную к определенному числу. И как раз в это число погром был в самом разгаре. Ежечасно приходили ко мне с мольбами о спасении, силой своего влияния на власти, жизнь того или иного еврея, барахтающегося в когтях грабителей или уведенного "к речке".
И понятно -- было не до венца.
Но спасавшийся в нашем доме цадик позвал меня с невестой к себе и стал просить праздновать свадьбу в назначенный день, ибо это, по его словам, может повлиять на возобновление хороших отношений с властями, нахмурившимися за происшедший инцидент с невестой, и все еврейское население нас за это благословит. В такое кошмарное время неуверенности за свою жизнь в ближайшую минуту, теплые проникновенные слова седовласого старца-цадика, в
144
кошмарной обстановке, среди задыхающихся от отсутствия воздуха и сна евреев, нам показались пророческими.
Мы согласились. Венчание происходило на дворе, где рядом в сарае лежали, извиваясь, молодые евреи... из города доносился гул и крики. При "хупе" некоторые держали даже, согласно традиции, зажженные свечи.
Не было только атамана; играл оркестр музыки.
Играли даже, по настоянию властей, похоронный марш
Праздновали нашу свадьбу всю ночь.
Но мне часто приходилось покидать гостей,-- меня звали в город помогать:
...Шло беспрерывное избиение людей.
19
Врач
После освобождения района Брусилов-Жмеринка от петлюровских войск, я выехал с сослуживцами в этот район для оказания помощи пострадавшим от погромов. Каждый из нас получил по 50.000. В Жмеринке мы сконструировали секцию. Выяснив, что большой работы тут не предстоит, я поспешил на вокзал, чтобы отправиться в Вапнярку. В уезде были погромы, и я думал оказать возможную скорую помощь в освобожденных местах. Дальше Вапнярки, однако, проехать не удалось, потому что жмеринский путь был прерван. Просидев тут сутки, мы решили ехать в сторону Христиновки и просили прицепить нам вагон к первому поезду, который в эту сторону направится. Вечером шел поезд с сахаром для Москвы. К нему прицепили наш вагон. На первом полустанке поезд сделал остановку, чтобы выбросить 5 вагонов, у которых загорелись оси.
Был уже дан третий звонок.
Вдруг раздался залп по поезду.
Послышались крики:
-- Сла-а-ва!
Показались петлюровцы.
Все стали выскакивать из вагонов и бежать, кто куда мог. Я побежал с некоторыми в лесок налево.
Потерял пенсне и ничего не видел.
Взял кого-то за руку и бежал вместе с ним.
У оврага в лесу мой спутник остановился и посоветовал лечь в овраг и спрятаться.
Мы легли в овраг.
Прислушивались.
Слышен был топот верховых, окрики стоящих на по-
145
стах, скрип телег. Мы решили, что это, наверное, местные крестьяне-повстанцы напали на поезд с целью грабежа,-- они ограбят всех оставшихся, уложат сахар на подводы и уведут, а мы сумеем тогда выбраться. Однако надо было остерегаться. Я стал выбирать все документы из левого кармана, они давно уже были рассортированы на всякий поганый случай. То же проделал и мой спутник. Печать Ревкома и браунинг я положил у корней двух деревьев. Сами мы тихонько отодвинулись от этого могущего нас скомпрометировать места. Были еще документы, которые могли меня выдать,-- это оставшееся 40.000 рублей советских денег. Как быть с ними... бросить их тоже в лесу... закопать под каким-нибудь деревом. Так и не сумел я разрешить этот вопрос.
Послышался вблизи шелест.
Спутник мой решил, что это наши, и радостным шепотом высказал мне это. Его громкий шепот сразу выдал наше расположение и немедленно двое солдат, застучав затворами, оказались возле нас
Зажгли спичку.
-- Ну, добродию, вылезай.
Вылезли.
-- Жид?
-- Да я еврей, врач.
Вытаскиваю из первого кармана петлюровские документы, тоже давно собранные и заготовленные.
Предъявляю.
Зажигают свечку и читают бегло, просматривают документы.
А ты свои большевистские документы покажи.
Отвечаю:
У меня нет.
-- Брехня!
-- Хотя я их и имел, но они остались в вагоне, в шинели и в корзинке.
-- Ну... пройдись вперед!
Эта команда мне не особенно понравилась.
Я решил лучше стоять.
Достаю еще документы от петлюровской прежней власти, свидетельствующие о том, что я не большевик, что я лоялен "по видношенню до Украины".
Они не удовлетворены.
Полезли сами в карманы и нашли пачку денег.
-- Скильки гро-о-шей.
Объясняю им, что тут 20.000.
-- Ну тебе столько не нужно. Мы возьмем 10.000, но гляди никому ничего не говори.