Страница 12 из 67
"Выезд из города воспрещен исключительно жидам".
Жизнь вошла в обычную погромную колею.
Один за другим стали следовать наказы о немедленной доставке съестных припасов, лакомств, мануфактуры, обмундирования, сапог, мелких и крупных денежных сумм...
Город был совершенно отрезан от окрестностей, сильно разорен, и приходилось напрягать последние усилия, лишиться чуть ли не единственной смены белья, чтобы хоть отчасти удовлетворить этот беспрерывный поток наказов. Тем временем Трясилов тщетно старался составить под своим предводительством отряд из местных и окрестных крестьян. Он их заманивал хорошим обмундированием и жалованием вперед, но крестьяне, переодевшись и получив аванс, разбрелись. Их сменила другая партия, которая поступила точно также.
... И бесконечно приходилось еврейскому населению выдавать обмундирование и деньги на расходы.
В руках Трясилова
Между тем Сагнатовский со своим отрядом был отозван из Ивановки, и город всецело остался в руках Трясилова, которому, наконец, удалось собрать и вооружить небольшой отряд из подонков окрестного крестьянства. Трясилов стал усиленно заниматься распространением среди крестьян небылиц о евреях. Он говорил в штабе, на площади, на волостных сходах и вообще, где попало, при всяком удобном случае, что нужно православным спасаться от еврейского насилия, от евреев, которые с помощью китайцев превращают храмы в цирки.
Патетически призвал к борьбе за веру:
-- Бей жидов, спасай Россию!
Темные элементы из местного крестьянства прислушивались к его словам и заражались ядом ненависти к евреям. В их отношениях к евреям стало замечаться отчужденность и почти враждебность.
35
30-го апреля Трясилов позвал к себе представителей еврейского общества.
Пошел я и еще двое.
С обычной суровостью он заявил нам, что его терпение лопнуло, и он требует, наконец, выдачи оружия.
-- 400 винтовок и 4 пулемета!
-- Но где же...
-- Они спрятаны... спрятаны я знаю, в противном случае... заморю голодом и утоплю всех мужчин!
Мы пробовали возражать.
Но он выхватил револьвер.
И под направленным на нас дулом револьвера мы принуждены были замолчать.
Он объявил нас арестованными. Справился у солдат:
-- Согнаны ли жиды?
Мы поняли, что здесь готовится что-то ужасное, но бессильны были предупредить об этом евреев, Когда вестовой доложил Трясилову.
-- Готово.
Он под конвоем повел нас в синагогу.
Синагога оказалась окруженная густою цепью солдат. Нас прямо туда бросили. И Трясилов, не заходя в синагогу, стоя на пороге, произнес своим громким басом:
-- Сидите пока сдохнете.
Это было часов в десять утра.
В синагоге было почти все еврейское мужское население города, не исключая даже и малолетних гимназистов. Все они были забраны из квартир, на улице и где только попадались.
Проходит час, другой...
Никто к нам не является.
Лишь солдаты изредка заглядывают в двери.
И смеются.
Им запрещено было, по-видимому, вступать с нами в разговор, ибо от всех наших попыток заговорить с ними они отмахивались штыками.
Жуть росла.
Многие впали в предсмертное томление.
День тянулся бесконечно долго.
Настал вечер.
...Тьма...
Во тьме отрывочные вздохи...
Слова предсмертной молитвы...
... "Видуй" ...
Весть о нашем заключении, благодаря нашим женам, проникла и в русский квартал. Русские сначала равнодушно отнеслись к очередной "шутке" Трясилова, но когда настал
36
глубокий вечер, заволновались и они. Им стало жутко спать в эту ночь. Делегация от крестьян со священником во главе пошла к Трясилову и от имени крестьянского схода стала требовать, чтобы нас освободили с тем, чтобы два уполномоченных от крестьян в сопровождены солдат обыскали все еврейские дома. Трясилов, все время заискивающий перед крестьянами, обещал удовлетворить ходатайство.
Двери синагоги открываются.
Входит Трясилов.
Он поднимается на амвон, зажигает свет.
Смотрит... молчит...
Ни слова.
Минут десять рассматривает мрачно находящихся в синагоге евреев. Потом медленно вынимает бумажку и читает, отчеканивая каждое слово:
-- Батька атаман приказал построить всех жидов по четыре, вести их к Тетереву и утопить.
Опять молчание.
Минут двадцать молчания.
Один из присутствующих стал проявлять признаки умопомешательства.
Трясилов вынимает вторую бумажку.
Читает.
-- От имени Совета повстанцев объявляется, что даруется жизнь еврейскому мужскому населению с тем, что оно обязуется внести к завтрашнему утру 35.000 рублей, 60 пар сапог, 120 пар белья...
и т. д. и т. д.
Свертывает бумажку
-- Что жиды... будет выполнено?
Раздалось единодушно:
-- Будет... Будет...
-- Ну... -- Махнул рукой...-- Разойдитесь по домам.
Теперь лишь, выйдя из оцепенения, евреи заплакали.
...Крестьянские уполномоченные, в сопровождении солдат, ходили из дома в дом, и солдаты забирали все что попадалось...
На следующий день...
Уж прямо сдирая с себя последнюю шкуру, был частично выполнен приказ. Денег у нас собралось 20.000 рублей, и мы, представители общины, решили внести денежную повинность лишь тогда, когда она будет собрана полностью.
А тут разразилась новая беда.
Весь еврейский скот, слишком шестьдесят коров, был угнан бандитами с пастбища. Мы решили, не откладывая, зайти к Трясилову,-- может быть, нам удастся его склонить вернуть скот хозяевам.
37
Это было 3-го мая.
В этот день приехал атаман Струк и расположился с штабом верстах в 2-х от Иванково. Вечером он со свитой заахал к Трясилову.
Мы раздобыли бутылку вина и торт.
Пошли к Трясилову.
Преподнесли атаману вино и торт, поздравили в верноподданнической форме с приездом. Он нас любезно принял, попросил даже садиться, но мы не успели ему изложить своей просьбы, так как он через несколько минут уехал со своей свитой. Мы остались с Трясиловым. Мы ему отдали собранные 20.000 рублей и просили о возвращении угнанного скота.
Трясилов был слегка пьян.
Он нашу просьбу пропустил мимо ушей и стал хвастаться своей удалью.
Говорил о порывах биться... бороться...
Речь его была бессвязна.
Она часто прерывалась восклицаниями:
-- Правда, я черноморский казак... я второй Гонта... в моих жилах кровь Хмельницкого.
Таинственно шептал, захлебываясь от восторга:
-- То-то завтра будет... ох будет...
К концу своих излияний он стал мрачен. Заметно было, что он что-то задумывает. Мы хотели распрощаться и уйти, но он внезапно, властно, заявил, что мы арестованы.
-- Будете убиты... утоплены... если сейчас же не внесете недостающих 15.000.
Под страхом смерти
С большим трудом нам удалось, при помощи стражников, дать знать тревожно спящему городу о требовании и угрозах Трясилова. Местный раввин, в сопровождены двух солдат, стал обходить еврейские дома.
Собирал деньги.
Уж было собрано около восьми тысяч.
Неизвестно,-- умышленно или нет,-- солдаты от него отлучились и на него напала другая группа бандитов и отобрала всю сколоченную с таким трудом сумму.
Раввин вошел в штаб трясущийся, бледный. Прерывая речь рыданиями, рассказал он о случившемся.
Трясилов вскочил.
-- Так нет у вас 15.000?
Дико поводил глазами.
-- То 30.000 дадите!