Страница 76 из 224
Предложенный текст вызвал горячие дебаты: трудовики протестовали, требуя повторения адреса Первой Думы, кадеты требовали упомянуть слово "конституция", правые — вставки слова "самодержавного". Особенно красивую, яркую речь произнес член Думы Плевако, защищая текст адреса. Оратор призывал к миру и успокоению: "Перед монархом нет ни пасынков, ни париев. Есть русские граждане, и долг их сказать монарху, уделившему права народным представителям, что они будут беречь эту храмину гражданской свободы. Прошли 2 года, и до сих пор еще не пришло русское спасибо к подножию трона. Спасибо за великую победу, одержанную Государем: он победил соблазн власти и от своего могущества уделил часть народу своему".
Обращаясь к кадетам, Плевако сказал: "Вы требуете внесения слова "конституция". Но это слово не вошло еще в жизнь, и вы сами это отлично поняли, переименовав Конституционно-демократическую партию в Партию народной свободы, ибо слово "конституция" только трещит в ушах, и услышав это слово, какой-нибудь крестьянин скажет своему соседу: "Много я слышал мудреных слов от господ кадет, но что к чему, мне знать не дано".
Затем он обратился к правым: "С кем спорите? С самим главой государства. До 17 октября был такой порядок, что учитель физики писал законы, заставляя жизнь их исполнять, а теперь жизнь будет диктовать законы, а дело учителя — их записывать и замечать. Поймите это, поймите, что монарх не поймет вашего обращения. Он скажет: "Я признал вас взрослыми, я надел на вас тогу мужей, а вы просите детскую рубашку". И я вам скажу: не прикасайтесь к помазаннику Божьему, не возражайте против его воли и подчиняйтесь его царственной воле. Я знаю, теперь в ваших сердцах образуется некоторая пустота, сквозь щели, заполненные страхом перед власть предержащими. Я скажу вам — наполните эту пустоту истинной любовью к нашей Родине". После речи Плевако текст адреса был принят большинством Думы.
16 ноября Председатель Совета Министров выступил с декларацией правительства. Столыпин говорил громко, внятно, подчеркивая отдельные слова и выражения. Он наметил правительственную программу в общих чертах, говорил о необходимости совместной правильной работы правительства и Думы и сказал, что правительство внесет свои законопроекты, в общем те же, что были внесены во Вторую Думу, но прибавил при этом, что с тех пор обстоятельства изменились: "1. Для всех ясно, что разрушительное движение, вызванное в стране крайними левыми партиями, перешло в открытое разбойничество, разоряющее мирное население и развращающее молодое поколение. Этому движению можно противопоставить только силу (взрыв аплодисментов центра и крайних правых). Одновременно с сим, видя спасение в силе, правительство все же находит необходимым скорейший переход к нормальному порядку. 2. Правительство не допустит, чтобы его агенты своей политической деятельностью проявляли бы свои личные политические взгляды (аплодисменты справа). 3. Правительство потребует внутренней дисциплины в школах, несмотря на изменившиеся условия (аплодисменты справа). 4. Правительство ждет от Думы обличения незаконных действий администрации, в чем бы они ни выражались — в превышении ли власти или в бездействии. 5. Спокойное внутреннее устроение, — говорилось в декларации, — недостижимо без улучшения быта коренных земледельческих классов. Улучшение это правительство находит возможным достигнуть только старым земельным законом, изданным уже в порядке 87 статьи. В издании этого закона правительство видит исполнение своего долга, оно допускает, что Дума подвергнет его критике, но надеется, что она его санкционирует".
Затем Столыпин, коснувшись судов, высказал от имени правительства пожелание, чтоб оно не было доведено до необходимости, хотя бы временно, ограничить судебную несменяемость. Это последнее вызвало после декларации большие протесты со стороны кадетов. В заключительных словах Столыпин призывал Думу к совместной работе, обеспечивающей "прочный правовой уклад", заявляя при этом, что у нас существует новый "представительный" строй. Это слово он повторил дважды, как бы подчеркивая его. Но вместе с тем Столыпин говорил и об "исторической самодержавной власти". По мысли Столыпина, нормальный порядок в обновленной России являл представительный строй, и только в минуты исторических потрясений верховная власть, во имя блага страны, проявляет свою самодержавную волю.
В ответ на декларацию выступили представители всех партий: от октябристов — А. И. Гучков внес формулу простого перехода к очередным делам. От правых умеренных — граф Бобринский заявил, что Первая Дума шельмовала правительство, Вторая осаждала, а Третья будет содействовать правительству. От крайних правых — Марков 2-й обратился с приветом к правительству "самодержца всероссийского" и находил программу правительства правильной, говоря, что если правительство наполовину все выполнит, то и тогда Россия воссияет. От социал-демократов — Покровский напомнил своей речью речь Церетелли во Второй Думе, но без той смелости; он говорил, что социал-демократическая фракция будет работать в Думе, урывая у большинства какую-либо уступку для рабочего люда, будет разоблачать народных начальников и т. д. От Польского коло — Дмовский говорил о разорении культуры окраин и насильственном политическом обрусении, и что если и впредь правительство будет вести такую же политику, то поляки не помирятся с положением граждан второго сорта. От кадетов — В. А. Маклаков говорил, что декларация вызовет глубокое чувство скорби и печали. "Пароксизм революции кончился, и наступило время реформ, а между тем там все признаки революции, все то же, и ни малейшего желания поставить силу на твердую почву права. Только люди, которые не любят правды, могут выступать с апологией силы". Затем он протестовал против угроз нового ограничения независимости судей и сказал, что трудно ожидать осуществления манифеста 17 октября от тех, кто хотел бы этот манифест ликвидировать.
В ответ на эти обвинения Столыпин выступил вторично. Он защищал акт 3 июня: "В этом акте проявилось право Государя спасать вверенную ему Богом державу", и прибавил по адресу правых, что Государь даровал представительный строй, "обязательный для всех". Отвечая Маклакову, сказал, что правительство не грозит отменить несменяемость судей, но при теперешних политических условиях судебный аппарат иногда может оказываться слишком тяжеловесным. Что касается партийности чиновников, то правительству необходим совершенный исполнительный аппарат. "Напрасно, — говорил Столыпин, — обвиняют правительство в желании стиснуть страну в тисках произвола. Мысль правительства — поднять население до возможности разумно пользоваться гражданской свободой, а для этого надо поднять культуру, создать мелкую собственность, поднять благосостояние". Отвечая Дмовскому, Столыпин сказал: "Правительство не против демократизации местных самоуправлений, но эти учреждения должны явиться национальной силой. Поляки должны сплотиться общим цементом с русским населением. Имя русского гражданина должно быть для них дорого, и на все их последние разрушительные попытки правительство скажет им: "Нет".
При дальнейшем обсуждении, когда с резкой критикой правительства выступил член Думы Ф. И. Родичев, произошел небывалый скандал. Заговорив о попрании суда, палладиуме правосудия, Родичев сказал: "В чем ваш палладиум? В этом? — и нервным движением руки изобразил, как вздергивают человека на виселицу. — Вот ваш палладиум. Пуришкевич назвал его муравьевским воротником, а смотрите, скоро его назовут столыпинским галстухом".
Бурные и неудержимые вопли протеста послышались на эти слова. Все повскакали с мест, бросились к трибуне с поднятыми кулаками, угрозы, проклятия слились в один гул. Столыпин и все министры покинули зал. Хомяков оставил кресло Председателя и ушел, Дума была предоставлена сама себе.