Страница 51 из 224
5 июля состоялся высочайший приказ о назначении генерал-лейтенанта С. К. Гершельмана московским генерал-губернатором с оставлением в должности командующего войсками Московского военного округа.
В течение июля месяца я совершил две поездки по губернии: 1) в Клинский и Волоколамский уезды и г) в Можайский и Верейский уезды. В Клинском уезде я посетил несколько волостей, между ними и Круговскую волость, где среди крестьян замечалось некоторое брожение и недовольство. Особенно это сказывалось в деревнях и селениях, примыкающих к обширному майоратному имению князя Меньшикова-Корейш (24 000 десятин земли). В этих деревнях и селах крестьяне имели насущную потребность в увеличении земельного надела, и соседство такого колоссального владения, в земельных угодьях которого они нуждались, действовало на них возбуждающим образом. Князь Меньшиков-Корейш выражал полную готовность продать крестьянам нужное им количество земли, но так как это был майорат, то он не имел права этого сделать без высочайшего на то соизволения. После продолжительной беседы с крестьянами мне удалось их успокоить, и они мне обещали, что будут спокойно ждать разрешения их больного вопроса, лишь бы только он был удовлетворен.
В Клинском уезде я посетил одну из крупных фабрик с 5 000 рабочих при деревне Некрасино Т-ва Высоковской мануфактуры. Я обошел всю фабрику, беседовал с рабочими, которые своим настроением произвели на меня очень хорошее впечатление, никаких жалоб на администрацию фабрики заявлено мне не было, если не считать двух незначительных претензий, которые тут же были разрешены мною совместно с директором.
Из Клинского уезда я проехал в Волоколамский, где настроение крестьян отличалось более возбужденным состоянием вообще и особенно среди населения Марковской, Кульпинской и Яропольской волостей, где агитационная пропаганда достигла большого успеха.
Предводителем дворянства в этом уезде был князь С. Б. Мещерский, высокоблагородный человек с душой кристальной чистоты. Кроме того, князь Мещерский был глубоко предан своему делу предводительства и свято хранил светлые традиции дворянства, был человек глубоко и сознательно преданный идее царя.
Объехав сначала волости более спокойные, я направился в самую революционно настроенную — Марковскую. Я нарочно поехал в сопровождении одного только исправника. Из этой волости, где крестьянство было хорошо обеспечено и землей, и заработками, вышел ряд приговоров революционного содержания. Уездный съезд, рассмотрев в связи с этими приговорами деяния волостного старшины Рыжова, постановил удалить его от должности. Рыжов отказался исполнить постановление съезда и сдать должность. Кроме того, на данное мною ему письменное приказание явиться ко мне в г. Волоколамск ответил отказом. Подъезжая к марковскому волостному правлению, я увидел толпу крестьян, занимавшую всю площадь перед правлением. Толпа эта стояла в большом порядке, впереди волостной старшина Рыжов с хлебом-солью. Остановившись и не выходя из экипажа, я сказал, что не желаю разговаривать с ними и отказываюсь принять их хлеб-соль. Сказав это, я приказал кучеру ехать дальше и направился к предводителю дворянства князю Мещерскому в его имение Лотошино. Это имение известно по своему сыроварению и старинному барскому дому, оно принадлежало боярину Морозову, времен царя Алексея Михайловича.
Крестьяне были очень озадачены и прислали ко мне в Лотошино депутацию с просьбой объяснить, почему я их обидел, не заехав к ним. Я ответил, что они сами должны чувствовать почему, и что я приеду к ним только тогда, когда их старшина исполнит постановление съезда и сдаст свою должность на законном основании кандидату, а крестьяне явятся ко мне с сознанием своей вины.
От князя Мещерского я вместе с ним выехал в Кульпинскую волость, тоже революционно настроенную. Когда я подъехал к волостному правлению, меня поразило отсутствие народа, меня встретили волостной старшина и старосты, а крестьян почти не было. Войдя в правление, я начал ревизию его. По мере того, как я рассматривал книги, народ стал прибывать — я сразу заметил царившее возбуждение. Стали ломиться в правление, где я сидел. Приказав им выйти и прислать ко мне только выборных, с которыми я и буду разговаривать, я сказал, что с толпой говорить не буду. Толпа подалась, благоразумные стали уговаривать не лезть, выступили выборные, я начал с ними говорить, но толпа не унималась, начала снова наседать, многие были выпивши, держали себя развязно, стали задавать вопросы вызывающим тоном, волнение все увеличивалось; говорить уже нельзя было, и я решил уехать, убедившись, что дальше все будет хуже и хуже. Сказав им: "Раз вы меня не слушаете и продолжаете наседать, то я сам от вас уйду, дайте сейчас же дорогу". Послышались недовольные голоса, выкрики, но тем не менее толпа несколько расступилась, и я мог, хоть и с трудом, выйти на крыльцо и вместе с князем Мещерским сесть в коляску. Кругом стояла такая толпа, что коляска и лошади были прямо облеплены, не было возможности двинуться вперед. Тут начали мне предлагать разные вопросы, я отвечал, стараясь быть спокойным, пьяные все прибывали. Тогда, видя, что медлить уже не имеет смысла, я встал во весь рост в коляске и обратился к толпе со словами: "Видно, что сегодня разговаривать с вами нельзя, вы слишком возбуждены и сами не сознаете, что говорите; но я прощаю ваше поведение, так как приписываю это Казанской (было 8 июля). Очевидно, вы чересчур усердно ее попраздновали". В ответ на это послышались голоса: "Верно, верно, Казанская", и раздался хохот. Воспользовавшись минутной переменой настроения, я крикнул толпе: "Так дайте дорогу!" Коляска моя двинулась, народ расступился.
Приехав в село Ярополец, в котором бывал и работал наш поэт А. С. Пушкин, я застал в волостном правлении много народа, и хотя крестьяне и вели себя приличнее, но выражали мне свои нужды и претензии в весьма вызывающем и крайне несдержанном тоне, причем заметно было раздражение к соседним помещикам.
Вернувшись в Москву под впечатлением настроения этих трех волостей и опасаясь аграрных беспорядков, я сделал распоряжение о расквартировании в селе Ярополец сотни 1-го Казачьего полка, приказав арестовать всех лиц, замеченных в агитации среди крестьян. Одновременно с сим я разослал для расклейки по Волоколамскому уезду нижеследующее мое обращение к населению этого уезда:
"Сделав на этих днях объезд многих местностей Волоколамского уезда, я убедился, к большому прискорбию, что настроение крестьянского населения далеко не имеет того мирного характера и спокойствия, которые столь необходимы и столь желательны в народной жизни и без которых немыслимо никакое улучшение ее. Я убедился, что многие крестьяне Волоколамского уезда, волнуемые людьми, которым не близки и не дороги крестьянские интересы, проявляют неповиновение местным властям, делают попытки к захвату чужой собственности и вообще питают несбыточные и неосновательные надежды своими силами и средствами устроить свою жизнь.
Оберегая всеми мерами спокойствие и мирную жизнь населения высочайше вверенной мне Московской губернии, я не могу допустить никакого проявления своеволия со стороны кого бы то ни было, никакого покушения на частную собственность, ни малейшего неповиновения властям. А потому, убедившись в отсутствии должного порядка в жизни крестьянского населения некоторых волостей Волоколамского уезда, я должен буду обратить все свое внимание на водворение этого порядка и не остановлюсь ради этого ни перед какими законом мне предоставленными средствами.
Но крестьяне Волоколамского уезда должны понять, что подавление беспорядков и своевольства будет всегда сопряжено с тяжелыми, часто непоправимыми жертвами для них самих, и в своих интересах, ради своих семейств, не должны вынуждать власть к принятию строгих необходимых мер. Поэтому я призываю крестьянское население Волоколамского уезда обратиться на путь мирной жизни, порядка и закона. Насилием и самоуправством никогда и ничего достигнуть нельзя, и выступление крестьянства на этот путь неминуемо задержит, если не остановит вовсе, введение в крестьянскую жизнь улучшений в земельном владении и в других отношениях, предначертанных Государем императором и уже недалеких от осуществления.