Страница 215 из 224
Позвольте мне приветствовать нашего маститого посла, который остался в Петербурге и просил меня сказать колонии, что он очень сожалеет о своем отсутствии. Я начал свою службу под его начальством и горжусь, что был учеником такого учителя. Позвольте мне воздать должные почести господину Дешнеру, который управляет под руководством министра большой дипломатической и консульской семьей.
Дорогие соотечественники! Мой голос был одиноким и слабым, но вы сделаете его настолько мощным, насколько это подобает в минуту такого празднества, и будете сердечно приветствовать вместе со мною Францию и Россию".
Затем говорил Гучков, приветствуя небольшой речью Пуанкаре, после чего встал сам Пуанкаре и произнес следующее: "Милостивые государи и государыни. Дорогие соотечественники. Я очень рад, что смог принять ваше любезное приглашение, глубоко меня тронувшее. Когда я получил в Париже ваш далекий призыв, я сразу почувствовал, сколь велика его сердечность. Я понял, что если б мне не удалось проехать до Москвы, ваши патриотические чувства были бы этим оскорблены, а я лишил бы себя при этом большого удовольствия. Если вам, живущим и работающим вдали от Франции, мой приезд доставит полное и понятное удовлетворение, как прямой знак солидарности и симпатии, то для меня это — удобный случай ознакомиться с полем широкой и плодотворной деятельности людей, полных инициативы и предприимчивости. Вы давали и несете дружественному вам народу вашу энергию и ваш творческий дух. Наш консул справедливо заметил, что московско-французская колония одна из лучших и наиболее состоятельных во всем мире. Она — жемчужина, примыкающая к древним жемчужинам этой столицы. В священных местах, где находится, по словам губернатора, сердце России, живет часть Франции. Среди многочисленных исторических воспоминаний, нахлынувших на меня, восстали в моей памяти и те события, годовщина которых будет праздноваться через несколько дней. Прошло целое столетие с тех пор, как в этой местности большая армия мерилась силами с благородными сынами России. Обе стороны проявили много мужества, выносливости и самоотречения. В жертву приносилось все, и это вызывало восторги потомства. В эту великую эпоху, когда оба народа будут иметь случай вспоминать о геройских смертях, Россия и Франция могут найти только новые основания для взаимного уважения. Будучи глубоко привязанными к нашей Родине, вы в то же время питаете и чувство любви к России. Это чувство крепнет с каждым днем, так как вы отлично знаете страну и находитесь в постоянном общении с жителями России. В вашем лице символически сливаются души двух союзных народов. Я пью за колонию и за городское самоуправление, которое меня так гостеприимно приняло. Я пью за неразрывный союз России с Францией".
Речь Пуанкаре, произнесенная удивительно приятным мягким голосом, с особенным изяществом, вызвала единодушные возгласы восторга. После речи премьера несколько теплых слов сказал председатель французского благотворительного общества господин Жиро. Когда он кончил, поднялся Пуанкаре и, заявив, что Президент Французской республики пожаловал господину Жиро за особые его заслуги орден Почетного Легиона, прикрепил орден к петлице фрака Жиро. Новые бурные аплодисменты по адресу Жиро — любимца французской колонии — раздались в зале, все бросились со своих мест пожать руку новому кавалеру Почетного Легиона.
Заключительный тост был произнесен Пуанкаре за русских и французских женщин. Банкет затянулся до 10 часов, после чего Пуанкаре с прибывшими с ним лицами, Извольский, Гучков, Адрианов и я отправились к "Яру", где Пуанкаре слушал русский и цыганский хоры. Только в начале второго часа я его проводил в генерал-губернаторский дом.
На другой день с утра Пуанкаре осматривал Кремль, соборы, дворцы, очень подробно осмотрел патриаршую ризницу, которая его очень заинтересовала. Объяснения давал иеромонах Варсонофий, хорошо владевший иностранными языками. Затем Пуанкаре проехал в Исторический музей и был встречен князем Н. С. Щербатовым — директором музея и мною, как председателем исполнительной комиссии по устройству выставки 1812 г. Пуанкаре именно эту выставку и хотел посмотреть. Объяснения давал барон де Бай — француз, который, состоя членом-соревнователем Комитета по устройству Музея 12 года в Москве, являлся вместе с тем и официальным корреспондентом для Франции. Благодаря его неутомимым трудам, он пробудил среди военных кругов и исторических кружков в Париже большой интерес к устраиваемому музею, последствием чего в музей поступило очень много предметов, гравюр, писем, коллекций эпохи войны 1812 г., любезно присланных соотечественниками барона де Бай. Ко времени посещения господином Пуанкаре музей представлял уже очень большой интерес и был довольно полон. После осмотра музея состоялся завтрак у градоначальника А. А. Адрианова, затем посещение французской колонии, осмотр Кустарного музея и Третьяковской галереи. В последней он проявил большой интерес к памятникам русской живописи, обнаружив при этом поразительную осведомленность в этой области.
В тот же вечер он уехал в Петербург с севастопольским поездом. Прощаясь со мной, он меня очень благодарил за гостеприимство и, узнав от меня, что я в тот же вечер собираюсь тоже ехать в Петербург, пригласил меня на другой день на крейсер "Конде", стоявший на Кронштадтском рейде, к прощальному завтраку, который он давал в честь Совета Министров на крейсере. Поблагодарив его за любезное приглашение, я в тот же вечер с курьерским поездом выехал в Петербург.
Приехав в Петербург, я узнал, что все министры идут в Кронштадт на яхте морского министра "Нева", на этой же яхте отбывает и господин Пуанкаре со своей свитой. Коковцов же с Макаровым идет на своей яхте таможенного ведомства. Я решил присоединиться к ним, протелефонировав предварительно Коковцову, который меня любезно пригласил на свою яхту.
В час дня на крейсере "Конде" состоялся парадный завтрак, накрыт он был на 50 приборов на задней палубе под сенью огромного орудия. Палуба была покрыта брезентом и коврами. Столы были удивительно красиво и изящно убраны цветами, исключительно белыми и красными розами. Пуанкаре очень любезно меня встретил, выразил большое удовольствие, что я смог приехать, и сказал, что теперь он надеется, что я приеду к нему в Париж. Завтрак был очень оживленный, русские чередовались с французами, я сидел между двумя французскими офицерами. Соседи мои оказались очень милыми собеседниками и весьма любезными хозяевами. Они мне рассказали, как накануне на крейсере обедало 120 русских матросов, которые сидели вперемешку с французскими, как сначала они сидели сосредоточенно, серьезно, все молчали, не понимая языка друг друга. Но после второго блюда оживление стало расти, и они стали отлично столковываться друг с другом, а под конец пошло уже такое дружное братание, танцы, пение, что было радостно на них смотреть.
Мне было удивительно приятно за завтраком, чувствовалась такая искренность отношений, такая сердечность, погода была чудная, стол характерно французский, так напоминал Париж, странным как-то казалось на фоне Кронштадта чувствовать себя на заграничной территории. После завтрака осматривали крейсер и на палубе снялись группой. Только около 4 часов мы все покинули крейсер, последним был морской министр Григорович. Пуанкаре вышел на трап и, прощаясь, очень благодарил всех. При отъезде нас оркестр играл гимн, а крейсер салютовал 19 выстрелами. Русский крейсер "Аврора", стоявший тут же на рейде, отвечал "Марсельезой" и стольким же числом выстрелов. Минута была очень торжественная. Обратный путь до Петербурга я сделал на яхте морского министра "Нева". В 4 часа 30 минут дня господин Пуанкаре покинул русские воды.
Покончив в Петербурге со служебными делами, касавшимися Бородинских торжеств, я вернулся в Москву, где все свое внимание сосредоточил на подготовке к этим торжествам, передав все текущие дела по губернии вице-губернатору А. М. Устинову, на которого возложил и прием должностных лиц и просителей в течение всего августа месяца. Я лично ограничил свои приемы исключительно делами, касавшимися празднования столетия Отечественной войны.