Страница 151 из 224
По окончании чтения рескрипта к графу Шереметеву обратился митрополит Владимир и, сказав краткое слово, благословил его иконой Иерусалимской Божьей Матери, после чего секретарь торжественного заседания Виноградов прочел краткий отчет о деятельности Странноприимного дома за истекшие 100 лет. В результате выяснилось, что все расходы за 100 лет выразились в сумме более 6 миллионов руб., причем благодеяниями дома воспользовались более двух миллионов человек.
По выслушании отчета начались приветствия. Первым приветствовал Странноприимный дом и попечителя оного я, от имени Председателя Совета Министров Столыпина и от себя лично. Затем главный смотритель дома, почтенный А. И. Гучков, прочел графу Шереметеву адрес от служащих и призреваемых, А. Д. Самарин — адрес от московского дворянства, в котором подчеркивалась связь между дворянством и Странноприимным домом, так как согласно положению о доме, главный смотритель избирался Московским губернским дворянским собранием из числа дворян Московской губернии. После адреса дворянства шли приветствия от многочисленных депутаций: городского управления, почти всех больниц г. Москвы, Московского университета и т. д. Большую речь произнес профессор Шервинский, 25 лет назад получивший возможность преподавать в Шереметевской больнице медицину студентам-медикам Московского университета.
По окончании приветствий и чтения полученных письменных поздравлений и депеш, обхода больницы и богадельни все, не исключая и призреваемых, были приглашены к завтраку, который был накрыт в огромном зале Странноприимного дома.
Невольно вспоминалась на этом празднике светлая личность покойного Бориса Сергеевича Шереметева, бывшего в течение четверти века главным смотрителем Странноприимного дома и скончавшегося в этом же доме в глубокой старости, 28 декабря 1906 г., не дожив 3,5 лет до настоящего праздника.
Я познакомился с Борисом Сергеевичем, как только приехал в Москву, назначенный адъютантом великого князя Сергея Александровича в конце 1891 г., и сразу почувствовал к нему необыкновенное влечение, так как от него веяло всегда таким задушевным благородством и отеческой добротой. Хотя между нами была огромная разница лет, — он родился на 40 лет раньше меня, — но то обстоятельство, что мы оба были пажами и оба по выходе из корпуса служили в Преображенском полку, нас сблизило настолько, что за одним из обедов, когда я был у него, он предложил мне выпить на брудершафт и потребовал, чтобы и я непременно говорил ему "ты".
Когда ему было уже под восемьдесят, то иногда память ему изменяла, он очень любил вспоминать свою службу в Преображенском полку и, забывая разницу наших лет, обращался ко мне: "А помнишь ты капитана Лужина, он не твоей ли ротой командовал?" — спрашивал он меня, на что я пресерьезно ему отвечал: "Нет, не помню, я его немного не застал в полку". Этот капитан Лужин умер за 20 лет до моего рождения.
Борис Сергеевич был очень радушным, гостеприимным и хлебосольным хозяином, жил он скромно, так как средства у него были крайне ограничены. Тем не менее он очень любил, когда к нему приезжали обедать, это доставляло ему удовольствие. Обед был всегда простой, но сытный, подавали, как я помню, такие блюда, как полба в горшке или зеленая каша из ржи. На закуску, в посту, бывали очень вкусные биточки из мелко рубленных грибов. Старая семейная водка "Шереметевский набор" неизменно стояла на столе — это была настойка на восьми каких-то травах. Борис Сергеевич любил потчевать кахетинским, а после обеда обязательно надо было выпить наливочки. В доме веяло патриархальной стариной, чтились семейные традиции, чувствовался уголок старой Москвы.
Он очень любил играть в винт или в пикет, за картами засиживались у него иногда далеко за полночь. У него были и оригинальные черты, например, он так и не собрался ни разу к московскому генерал-губернатору, покойному великому князю Сергею Александровичу, и сетовал, что великий князь не посещает Странноприимного дома. Наконец, уже несколько лет спустя, по своем приезде в Москву, великий князь приехал-таки первый, а Борис Сергеевич так и не собрался к нему.
Главным смотрителем Странноприимного дома он был избран Московским дворянским собранием в 1881 г. и на этой должности оставался до конца своей жизни, снискав общее расположение среди всех служивших, а также и призреваемых. Его отношение к Странноприимному дому, к служащим один из врачей больницы, покойный доктор Зерцев, охарактеризовал в своей застольной речи, которую он произнес в день именин Бориса Сергеевича, когда к нему собирались все служащие. В этой речи {Я ее взял из прекрасного издания графа С. П. Шереметева "Борис Сергеевич Шереметев". (Примеч. В. Ф. Джунковского.)} он, между прочим, говорил: "Вы принимаете нас не с официальной только любезностью, как начальник принимает подчиненных, но принимаете всех дружески, можно сказать, по-приятельски, как внимательный и гостеприимный хозяин принимает приятных и дорогих ему гостей… как высокогуманный, внимательный человек вообще и, наконец, как гостеприимный и всегда радушный хозяин. Вы своим теплым участием, простотой и сердечностью привлекаете, привязываете нас к себе, сближаете нас вокруг себя в одно дружное и согласное сообщество, в одну, можно сказать, близкую вам семью. Это дружеское, простое, не связанное официальностью соединение всех служащих в Странноприимном доме, это, начатое вами, сближение нас, и начальствующих, и подчиненных, это сплочение всех деятелей нашего учреждения в один согласный кружок, в одну семью, должно благотворно повлиять и на нас самих, на нашу общую деятельность, должно благодетельно отразиться и на нашем учреждении… Врожденная вам благородная деликатность относительно ваших сослуживцев, ваша утонченная внимательность к подчиненным, ваше радушие, простота и сердечность ко всем нам искренно привязывает нас к вам… ваши великодушные, глубокоразумные и истинно гуманные усилия не останутся бесплодными. Они достигнут предназначенной вами цели и принесут плоды для любимого всеми нами Странноприимного дома".
Я очень любил бывать у него, его приветливость и ласка так всегда тянули к нему, он любил рассказывать про прошлое, рассказывал как-то образно, совсем другим языком, чем говорили в то время другие. У него был большой музыкальный талант, много романсов переложены были им на музыку, все его музыкальные произведения проникнуты большим чувством. Женат он был на Ольге Николаевне Шиповой, родной сестре земского деятеля Дмитрия Николаевича Шипова, единственная его дочь Дарья Борисовна была замужем за вице-губернатором А. С. Федоровым, а один из трех сыновей его, Василий Борисович, был моим ближайшим и дорогим мне помощником по Попечительству о народной трезвости.
Осенью 1906 г. Борис Сергеевич стал заметно слабеть, он уже не выходил из своей комнаты, ясно сознавая, что жить ему осталось недолго, но продолжал внимательно следить за всем, что происходило. 23 декабря ему исполнилось 84 года, с этого дня он уже не покидал постели, по временам терял сознание. 28 декабря, в 11 часов утра, он позвал своих сыновей, но ни одного из них не было, он благословил свою жену и, тихо вздохнув, скончался. Так кончил жизнь этот чудный, кристальной души человек. И как его недоставало на этом празднике 100-летия Странноприимного дома.
28 июня был оригинальный юбилей в России, юбилей русского аршина. Ровно 100 лет назад, в 1810 г., в этот день аршин наш в 16 вершков внесен был в Государственный Совет, и, по рассмотрении его в заседании, постановлено было ввести единообразную аршинную меру. Новые аршины должны были вводиться по губерниям сразу, чтобы в целой губернии одновременно изъяты были бы старые аршины и заменены новыми. Цена заклейменного аршина была 1 руб. серебряной монетой. До этого поговорка "Каждый человек на свой аршин мерит" была совершеннейшей правдой. По Уложению царя Алексея Михайловича в 1649 г. решено было "в версте учинить по 1000 саженей, а сажень, чем мерить землю или иное что, делать в 3 аршина". Такие железные аршины выдаваемы были тогда из таможни всем приезжавшим иногородним торговым людям на время их торговли в Гостином дворе. При отъезде же аршины должны были быть возвращаемы обратно в таможню. Их было, конечно, мало, и потому у многих торговцев были незаконные свои аршины или же, большей частию, они отпускали товар на "локти", но ведь и локоть локтю рознь.