Страница 149 из 224
9 мая он участвовал в полетах в Москве в последний раз. Публика наполняла в этот день аэродром; площадь перед трибунами тоже кишела народом, которого было даже больше, чем бывало на "Дерби". Ходынское поле было также полно бесплатной публикой. Уточкин должен был, согласно программе, продержаться в воздухе целый час, проделывая разные эволюции. Он сразу поднялся довольно высоко и как-то моментально вылетел из круга, скрывшись с глаз платной публики и доставив этим большое удовольствие бесплатной, наполнявшей Ходынское поле. Более получаса публика ждала Уточкина, который совсем скрылся из глаз. Явилось даже опасение, не случилось ли чего с ним. Полковник Модль на автомобиле поехал его разыскивать, конные городовые поскакали тоже в разные стороны. Беспокойство оказалось напрасным. Уточкин просто совершил полет над городом; он полетел на Пресню, оттуда над Ваганьковым кладбищем сделал круг и, направившись к Всехсвятскому, вернулся обратно. Его возвращение вызвало общий крик восторга, его биплан, освещенный лучами заходившего солнца, эффектно выделялся на небосклоне. Над публикой он совершил несколько фигурных эволюции, потом сразу спустился вниз и пролетел низко, всего в нескольких метрах над головами зрителей, вызвав страшный переполох, потом опять поднялся на площадку аэродрома. На другой день он уехал в Харьков.
В начале мая состоялся пробег автомобилей Москва — Тула — Орел. Участвовало много машин, все обошлось благополучно. На шоссе близ г. Тулы стоял граф Л. Н. Толстой, приехавший из Ясной Поляны, чтоб посмотреть пробег. Это доставило гонщикам большую радость. Один из автомобилистов, проезжая мимо Толстого, замедлил ход и приветствовал великого писателя от имени всех участников гонки. "Благодарю вас, господа, — сказал им Толстой, — но зачем вы так тихо едете, ведь вы отстанете". По прибытии в Орел все участники гонки послали графу Толстому депешу. […]
7 мая, в день погребения в Лондоне скончавшегося английского короля Эдуарда VII, в англиканской церкви св. Андрея в Москве была отслужена торжественная заупокойная служба. Весь храм был задрапирован траурными материями, убран живыми цветами, преимущественно белыми. Ближе к амвону, вместо катафалка был возложен большой крест из белых лилий, роз и ландышей. В вестибюле храма, среди зелени, на щитах английских национальных флагов — портрет короля Эдуарда VII. Храм был переполнен: великая княгиня Елизавета Федоровна, в своем одеянии сестры Марфо-Мариинской обители, со своей помощницей по обители В. С. Гордеевой, все московские власти и представители сословий, вся английская колония и много молящихся.
При входе всем были розданы книжки, украшенные траурной виньеткой и содержавшие в себе весь чин заупокойной службы. Богослужение было совершено пастором англиканской церкви Уайбером, по тому же чину, по которому оно совершалось в этот же день в Лондоне, у тела почившего короля. Богослужение прошло очень торжественно при чудной игре на органе и пении церковного хора, между песнопениями пастор произнес слово, посвященное памяти короля.
6 мая в Клинском уезде, при деревне Лачикиной, в имении Скворцова, в моем присутствии, состоялось открытие первой колонии для лиц, отбывших наказание в тюрьмах, которым некуда было деваться. Эта колония была организована Обществом ремесленных и земледельческих колоний. Призреваемых, ко времени моего посещения, было уже 17 человек, из коих 2 женщины. Колония не задавалась широкими целями, развивалась в скромных размерах, ограничившись на первое время огородом и небольшим молочным хозяйством.
По открытии колонии, я проехал к предводителю дворянства барону В. Д. Шеппингу, а вечером возвратился в Москву. Когда я приехал на станцию Подсолнечное и сел в свой вагон, то до прихода поезда оставалось еще с получаса. Для прицепки к поезду мой вагон повезли на другой путь, и когда вагон остановился у платформы, а я стоял у окна, любуясь заходившим солнцем, то услыхал вдруг разговор двух каких-то крестьян на платформе: "Чаво этот вахон катают?" — "Как чаво? В ем губернатор сидит". — "Так чавожь его катают?" — "А очень просто, нажрался у Шеппинга, теперь спит, а его и катают".
Исправник Берс (брат С. А.Толстой), стоявший возле меня, был крайне шокирован и не знал, что предпринять. Я его успокоил, рассмеялся и сказал, что меня это только забавляет и доставляет большое удовольствие слышать такой непосредственный разговор. Приехав в Москву, я всех потешал этим рассказом.
13 мая в Петербурге состоялось торжественное освящение памятника императору Петру I, сооруженного чинами Лейб-гвардии Преображенского полка в воспоминание 200-летия со дня Полтавской битвы. Памятник был сооружен в саду перед казармами полка на Кирочной улице.
В 11 часов утра все 4 батальона полка со всеми историческими знаменами, начиная с петровских, построились на 3 фаса, покоем. На правом фланге оркестр музыки и все начальство — временно командовавший войсками генерал Газенкампф, командир корпуса генерал-адъютант Данилов, начальник дивизии генерал Мрозовский и командир бригады Зайончковский; на левом фланге — прежде служившие в полку офицеры, пажи, будущие офицеры полка и инвалиды Николаевской Чесменской богадельни — преображенцы. У самого входа в сад, с улицы, была устроена палатка для приглашенных дам. Правее палатки, в ожидании Государя, находилось дежурство, составленное из преображенцев — генерал-адъютанта графа Татищева, меня — дежурного Свиты генерала и флигель-адъютанта Нарышкина.
Памятник Петру I был закрыт пеленой, которую поддерживали два рослых преображенца в морских рубахах с красными воротами — гребцы с Преображенского катера, готовые сдернуть покрывало по первому сигналу.
Издали послышалось "ура" заполнявшего все смежные улицы народа — ехал Государь. Раздалась команда "На караул", забили, барабаны, музыка заиграла встречу, сменившуюся гимном, склонились старые знамена. Государь, приняв рапорт командира полка генерала Гулевича, пошел по фронту полка, здороваясь с каждый батальоном отдельно.
После обхода опять раздалась команда "На караул", музыка заиграла "Коль славен" — двигался крестный ход. Началось молебствие с коленопреклонением. При пении "вечная память" Петру I спала завеса, покрывавшая памятник, и взорам присутствовавших представился Петр I, во весь рост, в Преображенском мундире своей эпохи, опиравшийся на трость, на гранитном пьедестале.
Послышалась вновь команда "На караул", забили барабаны, раздались звуки Петровского Преображенского марша — это полк отдавал честь своему державному основателю, и лишь смолкла музыка, грянули стройные залпы всех 4 батальонов. Затем вновь обнажили головы — провозглашено было "Многая лета Российскому воинству", после чего под пение "Спаси, Господи" окропили памятник святой водой.
Картина была удивительно красива — в саду, среди зелени, при ярком солнце, три линии преображенцев в мундирах с красной грудью и новых киверах, блестящие разнообразные парадные мундиры, группы великих князей и военных, белые платья дам, все это вместе окружало небольшой, но внушительный памятник Петру I, а за решеткой сада стояла густая толпа народа.
Начался церемониальный марш, все 32 знамени прошли во главе полка. После парада в офицерском собрании состоялся завтрак в высочайшем присутствии.
На лицевой стороне памятника была надпись: "Державному основателю — преображенцы", на обратной: "Сооружен в благополучное царствование Николая II, в 200-летнюю годовщину Полтавской битвы"; с обеих сторон слова Петра Великого, справа: "А при Полтавской баталии сражался я с полком моим, лично был в великом огне", а слева: "Потом трудов моих создал я вас".
12 мая, после долгого розыска, арестован был убийца пристава Белянчикова (см. воспоминания за 1909 г.) Иван Журавлев при обстоятельствах, изложенных в нижеследующем моем приказе по полиции: "12 минувшего мая, благодаря бесстрашному самоотвержению надзирателя Московской сыскной полиции Муратова, поразившего всех геройским исполнением долга службы и совести, был задержан и передан в руки правосудия известный целым рядом злодейств Иван Журавлев. С радостным чувством осведомились, конечно, все чины полиции вверенной мне губернии о задержании человека, рукой которого еще так недавно был убит их товарищ по службе, становой пристав Московского уезда Белянчиков. Но это чувство удовлетворения, испытываемое всеми чинами уездной полиции, положившей столько труда на поиски Журавлева, омрачено будет вестью о преступных действиях урядника Михаила Клопичева, содержавшегося на средства Гефсиманского скита и обслуживавшего район местности монастырей Черниговского, Вифанского и Киновии. Дознание, произведенное по моему поручению, коллежским асессором Даксергофом, установило, что в минувшем 1909 г. Журавлев провел много времени в указанной местности, открыто посещая монастырские странноприимные дома, и вообще, не стесняясь, по-видимому, постоянным присутствием в ней полиции, в виде урядника Клопичева. Судебное следствие выяснит степень и характер виновности последнего, но и ныне я усматриваю трусливое, с его стороны, бездействие власти, имевшее крайне важные последствия, ибо, не будучи задержан своевременно, Журавлев мог совершить ряд новых злодеяний, которые и заключил 12 мая убийством надзирателя Муратова. Не считая возможным оставлять в рядах вверенной мне полиции человека, столь существенно нарушившего ее традиции — верности долгу и бесстрашного служения общественному благу, — я приказал полицмейстеру Сергиевского Посада уволить Клопичева от должности урядника, возбудив уголовное против него преследование.