Страница 24 из 52
Это была исповедь князя Алексея Григорьевича пред Марусей. Прежде всего, князь Алексей у нее просил прощения за то, что "почитал ее не как дщерь свою", а как чужую, и доселе не оказывал ей своей "родительской заботы". Далее он рассказывал тайну рождения Маруси, говорил о ее матери, обвинял себя в несправедливости к ней, а в заключение обращался к дочери с такими словами:
"Прости и молись, Маруся, за своего отца, великого грешника... Пред тобою, как перед попом на исповеди, открою я свою душу, свои грехи большие... Во многом и перед многими людьми я виновен, но перед императором Петром Вторым, перед моим благодетелем, виновнее всех... Я и сын Иван алчны к славе, к почестям и стремимся к большему... Не ведаю, удастся ли? Когда ты прочтешь эти строки, усугуби свои молитвы за грешного, умершего отца".
Прочитав это письмо, начальник тайной канцелярии задумался:
"Виновнее всех перед императором Петром Вторым... Я и сын Иван стремимся к большему"... К чему же это "большему" они стремились? Алексей Долгоруков сознается перед какой-то дочерью Марией в своем преступлении против императора, но вины своей и сына Ивана не выставляет. Положим, можно поразведать, что это за вины. Если князь по доброй воле не скажет, можно его и "с пристрастием" допросить. Да торопиться с этим пока еще незачем. Долгоруковы далеко, в ссылке, ну и пусть их там прохлаждаются. С одного вола двух шкур не дерут".
Порешив на этом, Ушаков обратился к Терехину:
-- Старую цыганку, что сидит в остроге, прикажи выпустить, потому что никакой вины ее нет, а ларец с золотом и с драгоценными вещами до времени у меня останется, я передам его в руки самой владелице. Понял?
-- Так точно, -- едва скрывая свое неудовольствие, ответил Терехин: ему очень хотелось запустить свою загребущую лапу в ларец, но, по воле начальства, он принужден был отказаться от этой мысли.
-- А у тебя кто наблюдает за Храпуновым?
-- Васька Бородач. Он -- парень дельный, положиться можно.
-- Ну ладно. Ступай. Ты больше мне не нужен.
Приказ Ушакова был выполнен: старую Марину выпустили из острога.
-- А где же ларец? -- несмело спросила она у Терехина.
-- Про то и пикнуть не смей, старая ведьма, не то поколеешь в остроге, -- грозно крикнул на цыганку Терехин.
Печально наклонив голову, побрела Марина в свою хибарку, проклиная в душе сыщика Терехина, но там она только переночевала, а на следующее утро Марина, наняв мужика-попутчика до усадьбы Гвоздина, отправилась туда с недоброй весточкой о ларце, который попал в страшную тайную канцелярию и там застрял.
XIII
Неожиданный приезд Марины в усадьбу Красная Горка обрадовал Храпунова и его жену, но затем они встревожились, услышав, что ларец с золотом, на которое они очень рассчитывали, находится в тайной канцелярии и что сама Марина побывала в остроге, откуда ее выпустили, не найдя никакой вины.
-- Ты, внучка милая, и ты, Левушка, гнева на меня не кладите. Охраняла я ваше добро, как свой глаз, и не знаю, не ведаю, как это сыщик проведал, что ларец у меня в земле зарыт, -- с глубоким вздохом проговорила Марина, заканчивая свой рассказ.
-- Может, подсмотрел как-нибудь, -- печально промолвил Левушка, на которого рассказ произвел сильное впечатление.
-- Когда князь-батюшка прощался со мною, то сказал, что в том ларце хранится его письмо, которое прочитать я должна после его смерти, -- промолвила Маруся.
-- Как? Неужели в ларце было письмо? -- с испугом воскликнул Храпунов. -- Ну, плохо дело, Маруся!
-- Да чем же? Неужели тем, что батюшкино письмо прочтет Ушаков?
-- Тем и плохо, Маруся. Ведь неизвестно, что в том письме писано князем Долгоруковым?
-- Конечно, неизвестно. Батюшка сказал, что я могу только тогда прочитать, когда его в живых не будет.
-- Ну вот видишь!.. Наверное, в том письме князь Алексей Григорьевич что-нибудь про себя написал. Если бы в письме не было ничего такого, то Ушаков возвратил бы и письмо, и ларец, а то он оставил и то, и другое.
-- И то, Левушка, и то. Господи, опять несчастье, опять мученье! -- упавшим голосом проговорила молодая женщина.
Заметив это, Храпунов принялся утешать ее:
-- Ну полно, оставь! Что прежде времени горевать? Может, и так обойдется, Ушаков и ларец с деньгами нам отдаст. Наше от нас не уйдет. А если и не отдаст, так пусть его владеет нашим добром, мы же, голубка, и без золота проживем. Дядя нас не оставит, не покинет. Не так ли? -- обратился Храпунов к секунд-майору.
-- Так, так, племяш... в моей усадьбе ты и жена твоя -- полные хозяева. Все, все ваше... мне ничего не надо... ведь на тот свет с собою я ничего не возьму...
Старик Гвоздин действительно души не чаял в своем племяннике и в его молодой жене. Сам он старел, часто стал прихварывать и поторопился составить духовную, по которой все свое имущество отказал Левушке.
-- Спасибо, дядя!.. Ты мне что отец родной, -- крепко обнимая старика, с чувством промолвил Храпунов.
Однако опасения Левушки и его жены были преждевременны. По поводу ларца с золотом, оставленного в тайной канцелярии, не было никакого известия, и ни Левушку, ни его жену никто не тревожил. Поэтому они мало-помалу стали забывать об угрожавшей им со стороны страшного Ушакова опасности, а также и свое былое горе, наслаждаясь счастьем любви.
А между тем на селе Красная Горка у словоохотливого и доброго мужика Вавилы опять появился гость, только на этот раз не "странничек Христов", а калика перехожий -- нищий, недужный, больной, чуть не умирающий. Вавила приютил его, дал ему в своей избе уголок. Жена Вавилы была тоже баба сердобольная, радушная; она, находясь в убеждении, что не подать нищему -- то же, что Христа обидеть, ухаживала за каликой перехожим и всегда первый кусок уделяла ему.
Этот нищий, по имени Петруша, был смирненький, тихонький. От хворости он скоро поправился и стал понемногу выходить из избы, но далеко идти, по слабости ног, еще не мог. Наконец, чтобы даром не есть хлеба Вавилы, он стал охотно ходить за него на барщину в боярскую усадьбу, помогать убирать и мести майорский сад и двор.
-- Да куда тебе, Петруша? Ведь у тебя ноги хилы, да и сам ты весь недужен, -- говорил Вавила. -- Ну какой ты работник?.. Я сам пойду на барщину, а ты сиди да отдыхай!
-- Нет, Вавилушка, не останавливай!.. Ноги у меня хилы, а руки здоровы, да и работать на барщине буду я не ногами, а руками, -- возражал ему калика-нищий.
На барском дворе нищий скоро ознакомился со всей дворнею секунд-майора, и благодаря этому ему хорошо было известно, что делается в барском дома и про что говорят "баре", и кто у них бывает. В усадьбе жизнь текла мирно; забыто было былое горе, и никаких невзгод не предвиделось.
Часть вторая
I
Прошло несколько лет и в это время немало перемен произошло на Руси.
Императрица Анна Иоанновна в начале своего царствования очень энергично принялась за правление. Она шла, по стопам своего державного дяди, великого Петра I, и все, что учредил царь-труженик, старалась по возможности совершенствовать или, по крайней мере, поддерживать.
Из ее распоряжений и нововведений замечательны следующие: во-первых, государственный верховный тайный совет был уничтожен, а вместо этого учрежден кабинет, члены которого назывались кабинет-министрами; во-вторых, государыней отменен неприятный для дворян указ Петра Великого о майорате, то есть о сохранении родового имущества за старшим членом нисходящего потомства, чем, в сущности, обездоливались остальные ближние родственники такого наследника. Этот указ не соответствовал русским обычаям о наследстве и породил целые судебные процессы. Так, родители, желая наделить своих сыновей поровну, отягощали крестьян, чтобы извлечь больше дохода: принужденные, по закону о майорате, передать землю одному сыну, они другому отдавали деньги, скот, хлеб и т.п., а от такого раздела сельское хозяйство приходило в большое расстройство.