Страница 95 из 140
— Значит, вы не считаете миссис Конрой убийцей?
— Нет. Считаю способной на убийство, но в убийстве неповинной. Истинный убийца пока еще неизвестен Гнилой Лощине; никто о нем даже не подозревает. Я должен еще раз повидаться с Гэбриелем и с Олли; а вас пока что попрошу разыскать китайца по имени А Фе, который доставил Гэбриелю записку от жены; именно сейчас, когда в нем нужда, он куда-то запропастился.
— Суд присяжных не примет показаний китайца, — сказал Максуэлл.
— Это ничего; я раздобуду арийца и христианина, который подтвердит под присягой показания китайца. Через два-три дня все факты будут у нас в руках, и тогда, дорогой коллега, — сказал Артур, фамильярно и покровительственно похлопывая старшего собрата по плечу, — мы с вами займемся вопросом, как нам половчее скрыть их от суда.
Когда Гэбриель, докладывая вечером Олли обо всем, что с ним случилось за день, пересказал ей свой разговор с Пуанзетом, девочка пришла в сильнейшее негодование.
— Так прямо и объявил тебе, что даже не знает, жива Грейс или умерла?! И еще смеет считать себя ее милым!
— Ты забываешь, Олли, — сказал Гэбриель, — что Грейси даже мне, своему родному брату, не сообщила, где она. Станет ли она откровенничать с чужим человеком? Выходит, что на наше «личное объявление» она так и не ответила.
— А я думаю, она просто не желает с ним знаться, — ответила Олли, лихо тряхнув кудряшками. — Хотела бы я видеть, с каким лицом этот нахал показался бы ей. Он обязан был найти ее, раз она его милая. Почему он немедленно не поехал за ней в пресидио? Для чего он вообще вернулся, если не посчитал нужным разыскать ее? Будь спокоен, Гэйб, твоя Жюли так никогда не поступит. Она преотлично знает, где ты сейчас (Гэбриель задрожал, и сердце его упало), и только ждет начала суда, чтобы явиться в Лощину. А эти адвокаты, я вижу, творят с тобою, что им только вздумается, глупый ты старый Гэйб! Ну погодите, дайте мне только добраться до этого Филипа… Эшли-Пуанзета!
Глава 4
О чем не знал А Фе
От увещаний и выговоров практической Олли Гэбриель убегал на холм Конроя; там, в своей старой хижине, раскурив трубку, он предавался думам о непостоянстве женского характера и о странностях прекрасного пола вообще. Бывало и так, что он забредал к исполинской сосне, по-прежнему в зловещем одиночестве высившейся над своими лесными собратьями, и, устроившись меж корней у ее подножия, мирно размышлял о своем нынешнем положении, о превратностях судьбы, от устрашающей проницательности Олли, наконец, о бесконечной милости творца, допускающего существование на земле таких бестолковых и ни на что не годных созданий, как Гэбриель Конрой. Порою, машинально, повинуясь силе привычки, он нарушал границу отведенной им для себя прогулочной зоны и приближался к красивому дому на вершине холма, в котором, с момента памятного прощания женой, даже ноги его не было. Стоило Гэбриелю заметить, что он забрел, куда не следует, и он тотчас же отступал с чувством неловкости и какого-то суеверного страха. Однажды, возвращаясь после такого невольного набега и проходя каштановой рощей возле самого дома, он наткнулся на брошенную на выгоревшей траве корзиночку с шитьем. Гэбриель узнал рабочую корзинку своей жены и вспомнил, что именно здесь она обычно искала убежища от нестерпимой полуденной жары. С минуту помедлив, он шагнул было дальше, но потом, одолеваемый смущением, вернулся снова. Касаться вещей жены после совершившегося разрыва было неприятно Гэбриелю и казалось непорядочным; а с другой стороны, оставить корзиночку миссис Конрой на произвол дождя и ветра или же в добычу какому-нибудь праздношатающемуся китайцу было несовместно с тем уважением, которое Гэбриель питал даже к слабостям своей жены. Наконец он принял решение подобрать корзиночку, чтобы позднее переслать ее юристу Максуэллу как хранителю имущества миссис Конрой. Но, к великому его неудовольствию (Гэбриель скорее отрубил бы себе руку, поднявшую корзинку, нежели стал бы любопытствовать, что там лежит), набитая доверху корзиночка вдруг раскрылась; мелочи, лежавшие в ней, посыпались на землю, и ему пришлось подбирать их — одну вещицу за другой. Среди прочего ему попалась детская распашонка, такая крохотная, что она легко уместилась у него на ладони. Поскольку Гэбриель во время своих странствий с переселенческой партией не раз выполнял обязанности няньки и пестуна едва появившихся на свет человеческих детенышей, он был достаточно знаком с этими священными принадлежностями младенчества, вовсе неведомыми бездетным мужчинам.
Вместо того чтобы положить распашонку назад к прочим вещам, Гэбриель, залившись сильным румянцем и чувствуя себя еще более виноватым, чем всегда, сунул ее в карман своей куртки. Хуже того, вопреки принятому решению, он не отослал корзинку юристу Максуэллу и даже словом не упомянул о находке, когда вечером делал отчет Олли о том, как провел день. Следующие два дня он был чрезвычайно молчалив и задумчив и получил строгий выговор от Олли за глупое поведение вообще, а в особенности за то, что отлынивает от исполнения своих прямых обязанностей.
— Юристы совсем с ног сбились; хотели при тебе допросить китайца А Фе; только они его разыскали, как ты пропал; а юрист Максуэлл говорит, что он самый важный наш свидетель. А где прикажешь тебя искать? Не иначе как ты был внизу, в лощине, точил лясы с этими приезжими из Арканзаса; а не то еще нянчил ребенка миссис Уэлч. А ведь ты взрослый мужчина, у тебя у самого семья! Просто ума не приложу, Гэйб, когда ты наконец остепенишься? Занят целый день бог знает какими пустяками, когда тебя вот-вот поведут на суд, и не за что-нибудь, а за человекоубийство. Ну дело ли это, Гэйб, превращаться в даровую няньку для чужих людей?
Гэбриель (краснея и пытаясь пробудить жалость в сердце сестры). Такого маленького ребеночка я в жизни не видел, Олли; сходила бы ты взглянуть на него. Вчера ему стукнуло две недели. Чуть побольше белки!
Олли (сохраняя неприступное выражение, но уже решив навестить поразительного младенца в самые ближайшие дни). Нечего здесь прохлаждаться! Беги к юристу Максуэллу; они там сидят с китайцем, ждут тебя.
Гэбриель прибыл в контору Максуэлла к моменту, когда хозяин конторы и Артур Пуанзет, вконец умаявшись и потеряв последнюю надежду чего-либо добиться, закончили допрос А Фе. Адвокатам нужно было доказать, что в момент убийства на холме Конроя Гэбриеля там не было; для этого им требовался второй свидетель, чтобы подтвердить на суде длиннейший рассказ А Фе. К несчастью, А Фе за все время, что он искал Гэбриеля и возвращался назад, не встретил ни единого человека белой расы. К тому же А Фе, как казалось адвокатам, путался в деталях. Даже если бы его удалось вызвать в суд как свидетеля, большого толку от него все равно не было бы. В довершение всего он вдруг насупился и помрачнел.
— К сожалению, мы ничего не добились от вашего друга А Фе, — сказал Артур, пожимая Гэбриелю руку. — Может быть, вам удастся оживить его память; впрочем, сомневаюсь.
Гэбриель внимательно поглядел на китайца; он был последним, кто разговаривал с его пропавшей женой. А Фе бросил на Гэбриеля ответный взор; лицо его решительно ничего не выражало, если не считать легчайшего, чуть приметного изумления, какое можно наблюдать в глазах новорожденного младенца. Этот феномен, вызвавший у Гэбриеля в памяти ребеночка миссис Уэлч, как видно, заинтересовал его. Впрочем, на несколько беглых и неопределенных вопросов, которые он задал, А Фе дал столь же неопределенные ответы. Артур поднялся, теряя последнее терпение. Юрист Максуэлл смахнул улыбку с лица. Беседа была закончена.
Артур и Максуэлл друг за другом спустились по узкой лесенке. Гэбриель уже собрался было последовать за ними и увести с собой А Фе, но в этот момент, оглянувшись, вдруг увидел, как по лицу китайца, словно мгновенная судорога, прошло выражение вполне осмысленного интереса к окружающему. Почти с непостижимой, устрашающей ловкостью А Фе разом подмигнул Гэбриелю обоими глазами, закивал головой и так громко защелкал пальцами правой руки, словно вывернул их все из суставов для этой надобности. Гэбриель глядел на него, открыв рот от изумления.