Страница 8 из 18
Известен текст договора с немцами, разработанный при князе Мстиславе Давидовиче в 1229 году. Как указывает сам текст, над заключением этого первого договора «страдали» купец из Касселя Рольф и смолянин Тумаш Михайлович. Этот совместно «выстраданный» текст лег позже в основу целого ряда договоренностей между русскими и немцами, а вся правовая основа смоленско-германской коммерции получила в истории название Смоленской торговой правды. Как правило, тогдашний договор состоял из двух частей: из уголовного кодекса и из постановлений, определяющих торговые обычаи. Обе стороны пользовались правом беспошлинного ввоза своих товаров. Судя по торговым сборам, которые давал город местному князю, Смоленск даже в ту сложную пору жил богато. Так что расставались с Западом наши предки неохотно, прекрасно осознавая, чтó они теряют.
Уйдя от половцев, русские столкнулись с еще более страшным противником – татарами, которым на время пришлось подчиниться. Именно там, на Оке и Волге (по тогдашним меркам бесконечно далеко от Запада) постепенно вызревало, преодолевая княжескую междоусобицу и татарский гнет, государство, получившее у иностранцев название Московии.
После 1312 года, когда татарская Орда провозгласила ислам государственной религией, православная Русь оказалась между двух огней. На востоке над ней нависала Орда, а на юго-западе бывшие русские земли попали под власть Литвы, а затем и католической Речи Посполитой. По словам известного русского историка Льва Гумилева, Юго-Западная Русь «потеряла все: и культуру, и политическую независимость, и право на уважение».
Вывод Гумилева не бесспорен. На бывших русских землях проходили сложные и противоречивые процессы слияния и притирки разных культур. А это путь не только неизбежных потерь, но и приобретений. Русское, польское, немецкое и в меньшей степени литовское влияние создавало на бывших русских землях новый, своеобразный мир.
Польша и католицизм сорвали этот мирный объединительный процесс. Впрочем, поляки начали доминировать здесь далеко не сразу, поскольку тамошние русские без боя свои позиции не сдавали. Даже так называемый Судебник Казимира 1468 года почти полностью повторяет Русскую Правду Ярослава Мудрого, что доказывает силу русского культурного влияния в чужом уже государстве. Да и в религиозной сфере в Литве довольно долго процветал индифферентизм, то есть местным властям было безразлично, в какую церковь – православную, католическую или протестантскую – ходят по воскресеньям ее подданные.
Польско-католический пресс начал пригибать православных к земле с воцарением в Литве Стефана Батория (1576–1586), который не по религиозным мотивам – они ему были безразличны, – а исходя из политической целесообразности решил для укрепления государственности ввести религиозное единение.
В чем ему и помогли иезуиты, предложившие идею унии двух церквей – православной и католической. План, разработанный ректором Виленской иезуитской академии Петром Скаргой, в условиях фатальной слабости тогдашнего православного духовенства в Литве (на безграмотность и распущенность местных попов и монахов православная паства жаловалась в те времена постоянно) фактически вел дело к ополячиванию и окатоличиванию населения. После так называемой Брестской унии для русских наступило время горьких унижений.
Несмотря на обилие религиозных споров, вопрос на самом деле был не столько церковный, сколько национальный и политический. Так к унии относились иезуиты, так к ней относилась Польша, так понимала ситуацию и Москва. Как резюмировала дореволюционная история России:
Акт унии является величайшим поражением, которое нанесено было не только греческой религии, но и русской национальности в Польско-Литовском государстве.
Даже если столь жесткий вывод принять за аксиому, то и тогда это не лишает наших предков, оставшихся в Литве, права на добрую память. Простые русские люди, в отличие от их заблудших духовных пастырей, сопротивлялись иезуитской политизированной унии и принудительному ополячиванию столько, сколько могли.
В политике возникают иногда безнадежные позиции, которые невозможно защитить. Это был как раз такой случай. Выход в Европу на этом направлении оказался для Москвы задраен политическими противниками наглухо и надолго.
Новгород: неудачный побег в будущее
Оставалась, правда, еще одна дверь на Запад, но она находилась на севере, по тем временам довольно далеко от нового центра Русской земли. Речь идет о Новгороде.
Именно с Новгородом связывают летописи появление в славянских землях князей Рюрика, Синеуса и Трувора, положивших начало династии Рюриковичей на Руси. Когда-то именно отсюда варяги начали свое продвижение на юг, к Киеву.
Позже интерес князей к Новгороду, оставшемуся вдали от главных политических событий, почти пропал, город был предоставлен сам себе, чем и воспользовался, создав Новгородскую республику. Часто менявшиеся в Новгороде князья со своей дружиной выполняли лишь роль наемников для охраны новгородских владений, а вся полнота власти принадлежала в средневековой республике общему собранию горожан – вече.
В основе богатства Новгорода, в отличие от большинства русских городов, лежало не землепашество, а торговля. И прежде всего торговля с западными партнерами, что стало возможно благодаря удачному расположению города: через реку Волхов, на которой он основан, республика имела прямой водный путь в Финский залив и Балтийское море. Болота, окружавшие Новгород, спасли его от разорения татарами; обилие воды, озер и рек создавало разветвленную сеть торговых путей; леса давали меха и дичь, а дурная почва заставила новгородцев заняться коммерцией.
В период своего процветания Новгород служил главным пунктом северо-восточной торговли союза немецких городов во главе с Любеком, получившего название Ганзы.
В Новгороде Ганза имела свой торговый двор, где высилась единственная тогда на Руси немецкая католическая церковь Святого Петра. Вокруг церкви теснились склады и амбары. Даже подвал храма служил кладовой. Как правило, католический священник приезжал с очередной компанией. В то время, когда торговым двором владели одновременно города Любек и Висби, расположенный на острове Готланд, священник направлялся в новгородскую церковь на год, попеременно то от того, то от другого города. Еще позже у новгородцев появились торговые отношения с Ригой и Дерптом.
Иноземное купечество составляло в Новгороде замкнутую общину, имело свой устав и самоуправление, во главе которого стоял так называемый альдерман. Альдерман имел широчайшие полномочия, вплоть до того, что мог вершить суд и приговорить провинившегося даже к казни. Он же посредничал в переговорах с новгородцами. Со стороны Новгорода споры иностранцев с местными жителями разбирал архиепископ – высший авторитет среди горожан.
Новгородцы не только принимали у себя западных торговых агентов, но и сами регулярно плавали торговать в Европу. Правда, у них не было своего торгового флота, но они часто фрахтовали немецкие и шведские суда. Ввозили из-за границы металлы и разнообразные металлические изделия (за исключением оружия, ввоз которого был запрещен), а также вино, пиво и балтийскую сельдь. Вывозили меха, воск, ворвань, сало, коноплю, лен. Через Новгород шел с Востока на Запад и шелк.
В целом оборот западной торговли в городе определялся скорее иностранцами, зато в торговле восточной новгородцы полностью доминировали. Новгородские купцы постоянно бывали не только в Европе, но и в Киеве, в Поволжье, проникали на Арабский Восток.
Внешняя угроза над республикой нависала неоднократно, однако новгородцы с ней каждый раз справлялись. В 1240 году шведы, оспаривавшие у новгородцев обладание Финляндией и побуждаемые папской буллой к крестовому походу на православный Новгород, вторглись на его земли под предводительством (по одной из версий) зятя шведского короля Биргера, но были полностью разбиты русскими на берегах Невы. Князь Александр, командовавший войсками, получил в благодарность от земляков прозвище Невского.