Гадюшник

— Как насчет того, чтобы поужинать? — наконец заговорил он.

Сара посмотрела на часы. Половина десятого, они выпили четыре бутылки на четверых, и она от мужчин не отставала. Да, стоит поесть. Сара чуть не расхохоталась. Кого она, собственно, дурачит в попытках самооправдания?

— Пожалуй.

Данте положил на стол двести долларов, поднялся, мягко притронулся к плечу Сары и повел ее к выходу.

Через двадцать минут они сидели за другим угловым столиком, тоже в полутьме, в ресторане «Инконтро» на Пимлико-роуд. Сара ела немного, скорее просто ковыряла вилкой в тарелке.

— Ты всегда добиваешься своего?

— Не всегда, — рассмеялся Скарпирато, — но в серьезных вещах — да.

— И тебе всегда известно… и ты не сомневаешься, что и на этот раз выйдет по-твоему? А что, если нет?

Взгляд у Данте посуровел, впрочем, дразнящая улыбка не исчезла.

— Это зависит от тебя. Что скажешь?

— Я скажу, — начала Сара, уходя от прямого ответа, — что ты безжалостный и жестокий тип. Не знаю уж, что там тобою движет, вижу только, что настроения свои ты умеешь менять как перчатки.

— Да, и это не всем нравится, — снова рассмеялся он. — С чего бы это?

Сару едва не передернуло.

— А потому, что такое поведение разрушает малейшие иллюзии относительно того, что люди для тебя что-то значат. Они чувствуют себя просто пылинками, не оставляющими и следа на этой земле.

— А я-то тут при чем? — Данте перегнулся через стол.

Вид у него был на редкость высокомерный. Но в темных глазах угадывалось желание, бездна желания под маской равнодушия. И этого было достаточно. Сара провела руками по обнаженным ногам, пытаясь унять мелкую дрожь. Она чувствовала, как с каждой минутой ей становится все труднее держать себя в руках. В желудке заныло, она совсем не могла есть. Сара заставила себя перевести взгляд с Данте на пару, сидящую за соседним столиком, и попыталась прислушаться к их разговору, но тщетно — все ее чувства оставались здесь.

Не сводя с нее глаз, Скарпирато велел принести счет. Они стояли на улице, поджидая такси. Несколько машин проехало мимо. Они даже не попытались их остановить. Наконец Данте поднял руку.

Сара сидела, прижавшись к двери и глядя то на Данте, то в окно. Чувства ее пришли в совершенно растрепанное состояние. Данте глядел на нее и улыбался.

Даже при включенном свете его дом казался темным. И стоял в нем какой-то запах, который Сара не могла определить. Может быть, запах сигары, или коньяка, или чего-то еще — непонятно.

Данте указал на диван. Сара села, ощущая, как трудно ей дышится. Сидела она напряженно, словно насилуя себя либо готовясь отразить удар.

Данте вышел на кухню и вернулся с двумя стаканами водки. Стенки их запотели от холода, внутри плавали кусочки льда. Он поставил стаканы на стол и сел рядом с Сарой. Негнущимися пальцами она подняла стакан и сделала большой глоток. Жидкость обожгла горло и потекла куда-то вниз.

Сара пошарила в сумке, вытащила сигареты. На столе лежала зажигалка. Сара щелкнула — появился огонек. Сара выкурила сигарету едва ли не в одну затяжку, не давая себе вздохнуть и упрямо сжимая в зубах фильтр. Наконец она отбросила сигарету и повернулась к Данте.

В тот же самый момент он привлек ее к себе, губами прижимаясь к губам и стискивая плечи. Дрожащими руками он принялся стаскивать с нее платье. Они стояли, прижавшись друг к другу, стремясь унять дрожь. Он подтолкнул ее к двери и через коридор вывел на лестницу. Шли они в темноте. Сара почувствовала, что спина ее уперлась еще в какую-то дверь. Дверь подалась. Еще несколько шагов, и Сара опрокинулась на мягкую перину его кровати. Не выпуская ее, он лег рядом. Сара откинулась на подушку. Он задрал ей юбку до талии — послышался треск рвущейся ткани — и принялся покрывать поцелуями, словно высасывая кровь, все тело. Его страсть потрясла ее. Но больше всего поразили, больше всего тронули его слова. Слова, раскрывшие незащищенную, страждущую душу. Не впервые она сталкивалась с подобным, но такое откровенное, такое обнаженное отчаяние было ей внове. Она обхватила руками его лицо и произнесла слова, которые он жаждал услышать. И тогда на его лице появилась невидимая в темноте улыбка: взгляд, в котором смешались торжество и страх.

Глава 16

Энтони Баррингтон сидел у себя в кабинете. Через раскрытые окна лились лучи утреннего солнца. Царящую в комнате тишину нарушало лишь тиканье стоявших в углу у двери часов, когда-то подаренных дедом. Баррингтон работал над речью, которую ему предстояло произнести в ближайший понедельник на обеде с членами директората, и дошел уже примерно до середины, когда зазвонил телефон. Баррингтон дописал фразу и раздраженно схватил трубку.

— Джеймс Бартроп на проводе, — доложила секретарша.

— Ладно, соединяйте.

Бартроп сразу же взял быка за рога.

— Сегодня утром мне позвонил один друг из Швейцарии. Снова изменения в счете 5376/200. Через двадцать минут после завершения встречи представителей Семерки владелец скупил пятьдесят миллионов фунтов стерлингов, а к концу дня с огромной для себя выгодой продал.

— Для мафии пятьдесят миллионов — семечки, — пожал плечами Баррингтон. — Ради такой суммы рисковать, мне кажется, они бы не стали.

— Но ведь это только один счет, господин президент. Может быть и еще с десяток. И может быть, они тоже разбухли, насосавшись той же крови.

— Что ж, такое всегда возможно.

— А что там наша юная дама? Слышно от нее что-нибудь?

— Не торопитесь. — Баррингтон почувствовал нарастающее раздражение. — Она там всего две недели.

— Но ведь вчера-то она скорее всего весь день провела в банке, — упрямо гнул свое Бартроп. — И если в ИКБ что-то не в порядке, а я по-прежнему склонен так думать, то пора бы ей об этом знать; уж подозрения-то, во всяком случае, должны были возникнуть.

— Не сомневаюсь, что, как только возникнут, она тут же свяжется со мной. А пока не лучше ли потерпеть?

Сара сидела за столом и изнывала от безделья. Жуткий день. Мало того, что вчера столько выпила — хотя и этого было бы достаточно, — так еще полная тишина на рынках, будто после вчерашнего все ушли на каникулы. Так это, впрочем, на здешнем жаргоне и называется: «свои каникулы». Уилсон читал «Спортинг лайф», Эрнотт ушел обедать и вот уже четыре часа как не возвращался, Скарпирато провел большую часть дня у себя в кабинете, время от времени куда-то отлучаясь. Он старательно избегал взгляда Сары. Лишь однажды, когда она проходила мимо, на его лице появилось некое заговорщическое выражение.

Сара отправилась в спортивный зал. Энергично позанимавшись аэробикой, она почувствовала некоторый прилив сил. Поплавала немного, чтобы снять боль в мышцах, затем — сауна, джакузи и парная. Напоследок — массаж. Эмма, массажистка, к счастью, была сегодня немногословна. На работу Сара вернулась в половине пятого; Скарпирато к тому времени уже ушел, Уилсон собирался уходить, а Эрнотт самозабвенно болтал с кем-то по телефону. Сара небрежно кивнула коллегам и, испытывая немалое облегчение, повернулась и тронулась к выходу.

Через час она была дома. Приспособиться к царящей здесь тишине оказалось непросто. Целый день в голове у нее шумело, звучали чьи-то голоса, метались, не находя выхода, мысли и чувства — странное сочетание вины, возбуждения, покаяния и страха. На работе у нее не было возможности разобраться в том хаосе, который породил в ее душе и теле Скарпирато. Она сидела, глядя в окно и впервые за многие годы ощущая какую-то полную растерянность. Загорался же красный сигнал: «Стой!», всю прошлую ночь горел, а она и внимания не обратила. Кошмар какой-то. Вот она сидит со Скарпирато в баре, потягивает вино, и словно кто-то другой принимает за нее решение. И неожиданно все становится прозрачно ясным. Ни жеста, ни взгляда, ни слова, просто ее охватывает желание — острое и неудержимое. Сара пошла налить себе виски.

На автоответчике яростно мигал красный сигнал. Собственно, он мигал еще утром, но тогда у Сары оставалось всего десять минут на душ и переодевание, так что разбираться, кто и зачем звонил, не было никакой возможности. Теперь она остановилась, прилегла на диван, посмотрела на аппарат и нажала кнопку. Лента начала стремительно прокручиваться назад, дойдя до нужного места, остановилась и принялась выдавать сообщения.