Гадюшник

Нельзя, правда, отрицать, что играют они по-крупному. А здесь иначе и не бывает. Саре это было известно, и все же она не могла не почувствовать, что ее ставят в особое положение, и гадала, что может за этим стоять. Смешно. В Сити полно конспираторов-теоретиков, но ей и в голову никогда не приходило, что она может влиться в их ряды.

День прошел без приключений, и в половине шестого Сара собралась уходить. Эрнотт, почти все время просидевший со Скарпирато в его кабинетике, насмешливо следил за тем, как она выключает компьютеры и извлекает из-под стола сумку.

— Ну как, нарыла чего-нибудь? — Он прекрасно знал, что нет, ведь ей же велели докладывать ему обо всех сделках.

— Ни шиллинга не заработала. — Улыбнувшись во весь рот, Сара перебросила сумку через плечо и весело распрощалась с ним. Кивнув по пути и Саймону Уилсону, она влилась в толпу устремившихся к дверям служащих. Вообще-то это считается дурным тоном — уходить раньше, чем ушел начальник, но лучше с самого начала расставить точки над i. Вызывающе покачивая бедрами, Сара в последний момент протиснулась в лифт.

Эрнотт дождался, пока закроются двери, и пошел к Скарпирато. Они обменялись парой слов, и Эрнотт, просунув голову в дверь, позвал Уилсона. Тот украдкой сунул очередной номер «Рэсинг пост» в кипу бумаг и присоединился к коллегам. Скарпирато развалился на стуле, поигрывая второй за день сигарой. Эрнотт закурил сигарету «Мальборо». Уилсон, любитель бега на длинные дистанции, сморщил нос. Приходится мириться. Оба пожирали глазами патрона: верные слуги. Скарпирато улыбнулся:

— Ну, что скажете?

Эрнотт глубоко затянулся.

— Ведет себя на манер примадонны, а?

— А ты не считаешь, что со своей репутацией она может позволить себе действовать так, как ей кажется правильным? — спросил Уилсон.

— Да уж, и всем своим видом это показывает, — буркнул Эрнотт. — Целый день била баклуши, а в пять тридцать, минута в минуту, ее и след простыл.

Скарпирато закинул руки за голову и некоторое время сосредоточенно изучал узоры на потолке. Затем он медленно перевел взгляд на Эрнотта.

— Да, кстати, а ты сегодня чем занимался? — как бы между прочим спросил он.

— Да так, ничего особенного, рутина, — поерзал Эрнотт. Уилсон с трудом удержал улыбку.

— Ну и что, заработал что-нибудь? — Скарпирато, подняв брови, наклонился к Эрнотту.

Челюсть у Эрнотта немного отвисла, шея вжалась в плечи, голос словно осип:

— Нет, потерял пятьдесят акций серии К.

— В таком случае заткнись, — рявкнул Скарпирато. — Отправляйтесь оба домой и думайте, как заработать деньги.

Эрнотт с пылающими щеками выскочил из кабинета. Уилсон, посмеиваясь, последовал за ним. Отойдя достаточно далеко, чтобы Скарпирато не было слышно, Эрнотт прошипел:

— Ну и что тут такого смешного? И все только потому, что ты сделал сегодня пару фунтов? Да кем ты себя воображаешь, ты, несчастный петушок с Севера?

Уилсон все никак не мог сдержать смеха:

— Знаешь что, отправляйся-ка лучше домой и покричи на свою собаку — так быстрее выпустишь пар. Хочешь не хочешь, а с Сарой Йенсен работать тебе придется.

Поток ругательств сопровождал Уилсона до самого лифта.

На Кэннон-стрит Сара поймала такси. Уютно устроившись на заднем сиденье, она задремала и проснулась, только когда завизжали тормоза и водитель остановил машину на Кингз-роуд, рядом с Карлайл-сквер. Она расплатилась, вылезла из такси и пошла через площадь. На неряшливо одетую, ничем не примечательную женщину, скользнувшую по ней взглядом у самого дома, Сара внимания не обратила. Она поднялась к себе, налила виски и улеглась на кровать. А женщина, оставшаяся на улице, повернулась и направилась в сторону Слоун-сквер. Она работала в управлении наружного наблюдения М16. В чемоданчик у нее был вмонтирован фотоаппарат. На пленке запечатлелось двенадцать снимков Сары Йенсен; сейчас они будут проявлены, напечатаны и доставлены Джеймсу Бартропу.

На следующий день, появившись в ИКБ, Сара буквально рвалась в бой. Ей повезло: сегодня рынки ожили. Началось все спокойно, слишком спокойно, подумала Сара, обзванивая своих бандитов. Второй день, говорят, ничего не происходит, тоска зеленая. Знаем, знаем, какая это тоска — в ней таятся угроза и обещание. Сегодня поймать их на крючок можно будет достаточно быстро, надо только не зевать и первой запустить слушок — силки расставить, и добыча не заставит себя ждать. Она принялась обзванивать самые горячие точки. Теперь, когда «Ивнинг Рэсинг Монитор» дышит на ладан, валютные рынки куда живее реагируют на всякие слухи.

Была половина одиннадцатого, на рынках царил кладбищенский покой, когда Сару словно осенило. Все началось со звонка Манфреда Арбингена. Когда-то они учились с Сарой в Кембридже, теперь он работал во франкфуртской «Ди Цайт».

— Только что звонил тебе в «Финли». Там шипят, что ты перешла в ИКБ. Само это название звучит у них как ругательство. — Манфред рассмеялся. — Но ведь и правда, твои новые хозяева не самые популярные люди в Сити, верно?

— Пожалуй. Но они неплохо платят за свою непопулярность. И к тому же кому нужна слава?

— В этом ты права. Банкиров ненавидят почти так же сильно, как и журналистов.

— Это верно, ты да я — парии.

— Парии. — Манфред даже сплюнул. — Не говори мне о париях. Мне надо написать экономическую статью, последнее время я только и делаю, что болтаюсь по всяким банкам, здесь в Германии, и все молчат как воды в рот набрали. Я не жадный. Мне бы хоть чуть-чуть, хотя бы намек, но ничего — полный ноль, дыра.

Манфред все никак не мог остановиться. Сара за что-то зацепилась в его жалобных речах, так что даже слушать перестала. Через некоторое время наступила тишина. Манфред откашлялся.

— Ты здесь?

— Извини, меня отвлекли немного. Босс подходил.

— А кто он?

— Рада, что ты сразу догадался, что это он, а не она. Хорошо, хоть до Германии не докатилась эта идиотская политическая корректность.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо перебил ее Манфред. — Так кто это, говоришь?

— Итальянец. Данте Скарпирато.

Манфред присвистнул:

— Ничего себе. Личность известная. Сладкий пирожок. Несколько лет назад с ним работал один мой приятель. Так, стало быть, и ты теперь в этой компании?

Но Сара его уже не слушала. Она обдумывала некую комбинацию. Попрощавшись с Манфредом, она ткнула в кнопку с надписью «ПБ». Джонни Макдермот откликнулся немедленно.

— Джонни, как там у тебя доллар к марке стоит, на сотню? — На самом деле вопрос заключался в следующем: каков обменный курс доллара и марки при сделке в один миллион долларов и при условиях оплаты в течение двух дней? Лаконизм, который в иной ситуации показался бы просто грубостью, в этой среде был нормой. Маклеры — странная публика. Порой они могут болтать ни о чем в течение получаса, а порой словечка лишнего не вымолвят, переходя прямо к делу.

— 1,774555, — выпалил Макдермот, что должно было означать: продаю немецкую марку по курсу 1,7745 за доллар и покупаю за 1,7755. Разница в данном случае составляла 10 пфеннигов — банковский заработок на операциях купли-продажи валют. Макдермот этим и занимался. В его обязанности входило называть курсы продажи-покупки, не задавая лишних вопросов. Торговля вслепую — одна из особенностей, придающих профессии непредсказуемость и пряность. Сара же, как маклер, действовала иначе: покупала и продавала то, что ей нужно и когда нужно. В отличие от Макдермота она ни от кого не зависела, но и риск был несравненно больше, чем у него. Он продавал и покупал валюту целый Божий день, но редко «держал поле», то есть занимался чем-либо иным, кроме краткосрочных сделок. А Сара, в свою очередь, как раз «держала поле» — иногда днями, иногда даже неделями, покупая либо продавая огромные валютные суммы.

— Иду на сотню, — заявила Сара, имея в виду, что продает миллион долларов за соответствующую сумму в марках.

— Отлично. Договорились. Покупаю по курсу 1,7745 за доллар.