Страница 37 из 66
А обоз тем временем тянется мимо домиков, в которых разместился гарнизон, охраняющий переезд и небольшой мост. Мороз разрисовал узорами окна и загнал обитателей внутрь. Из-за построек не видно и часовых у бункера. И тут происходит нечто удивительное: сено на санях бесшумно разваливается, из него выскакивают вооруженные люди, которые в полном молчании бегут к домикам. Секунда… вторая… третья… Вслед за жалобным звоном стекол гремят взрывы гранат. А по темным пустым глазницам вылетевших окон и беленьким стенам хлещут струи пулеметных и автоматных очередей. Минута… вторая… третья… Из домиков уже не стреляют, а еще через несколько минут они горят, с треском осыпая искрами окружающий лес. Тяжелый взрыв сотрясает пожарище и поднимает в воздух то, что недавно было мостом… И вот уже снова только скрип снега под полозьями нарушает тишину погруженного в зимний сон леса.
— Так, выходит, зря мы вас утром из-за сена ругали, — оборачивается к Тилитаеву ездовой.
— Тебе виднее, — прячет улыбку командир. — Сам в сене немцам «подарок» ко дню Красной Армии возил. Теперь это сено и для коней вдвое полезнее будет!
Кони — любимая тема Тилитаева, которую он включает в любой разговор. А всякая коняга под ним, как по щучьему велению, превращается чуть ли не в сказочного тулпара, на котором он выделывает такие номера джигитовки, что и у опытных кавалеристов широко открываются глаза.
— Человеку нужно сказать, что ты от него хочешь, а конь все чувствует и понимает сам. Вот поэтому все ваши мысли, когда вы сидите на коне, должны быть правильные и умные. Думайте о нем больше, чем о себе, чтобы ему не стыдно за вас было, — полушутя-полусерьезно поучал конников Саша.
Понятно, что все заядлые «лошадники» душой тянулись к Тилитаеву.
Был во втором взводе паренек из-под Рязани — Михаил Сосулин. Очень любил читать стихи Есенина. Иногда по примеру земляка, как он с гордостью называл поэта, сам брался за перо. Плоды своего творчества относил в многотиражку соединения. Но землячество с Есениным помогало плохо: стихи получались неважные, и их не печатали. По выражению сотрудников многотиражки, уж очень они были «лошадиные». Их автору даже советовали подобрать в качестве литературного псевдонима какую-нибудь «лошадиную фамилию». Но упрямый рязанец не сдавался, и на бумаге снова и снова появлялись всем давно надоевшие поэтические образы: огненные глаза, лебединые шеи, шелковые гривы, бархатная шерсть и развевающиеся хвосты.
И вот «лошадиный поэт» стал командиром отделения во взводе Тилитаева.
— Держитесь, хлопцы, теперь он и вас стихи писать заставит, — смеялись в эскадроне над его отделением.
Но Тилитаева прельстил совсем иной талант рязанца: Михаил Сосулин перед самой войной с отличием окончил зоотехнический факультет Московской сельскохозяйственной академии имени Тимирязева и получил звание зоотехника. По совету взводного незадачливый поэт стихов уже не писал, а занялся зоотехникой. И так поставил уход за лошадьми, что на них вскоре стали с завистью поглядывать конники из других эскадронов. Лучшего коня из взвода передали комиссару соединения Волостникову. Это уже было признанием достигнутых успехов.
Вот поэтому-то, когда взвод отправился на разведку в город Турийск, Тилитаев выслал вперед «зоотехническое» отделение.
Хлопья мокрого крупного снега валили так густо, что за пятьдесят метров всадник был уже не виден. На полушубки разведчики натянули трофейные плащи с капюшонами. Теперь даже на небольшом расстоянии их можно было принять за конный разъезд гитлеровцев.
Лошади крупной машистой рысью несли всадников мимо одиноких будто вымерших хуторов, разбросанных среди зимних полей. Турийск показался из снежной пелены так внезапно, словно вынырнул со дна Турии, на берегу которой он стоял. У первого дома спешились.
— Нимцы тилькы на станции. В мисти их нэма, — испуганно сообщил разведчикам хозяин.
— По коням! За мной! — скомандовал отделенный, вскакивая в седло и не дожидаясь, пока усядутся остальные, дал шпоры коню. В лицо привычно и упруго ударил встречный воздух. Сзади метрах в пятидесяти шло отделение.
Впереди, у самого тротуара, застыла ржавая коробка танка.
«Наверное, стоит здесь с боев сорок первого», — подумал зоотехник, придерживая коня у танка. Вдруг из-за машины вышли трое. Прямо перед Сосулиным стоял молодой немецкий офицер. За ним два пожилых солдата. Мгновение обе стороны недоуменно смотрели друг на друга. Потом глаза офицера округлились: у всадника под капюшоном плаща он увидел красную ленту на кубанке.
— Партизан! Шнель шиссен! — рука офицера судорожно рвет застежку кобуры парабеллума.
От грома выстрела короткого кавалерийского карабина конь так резко рванулся вперед, что седок чуть не оказался на земле рядом с рухнувшим офицером. Этот рывок и спас его от выстрелов в упор вскинувших винтовки солдат. А когда он обернулся назад, то не поверил глазам: на улицу из домов, как горох из дырявого мешка, сыпались гитлеровцы. Отделение, отрезанное от своего командира, хлестнуло по ним из автоматов. Но видя, что силы уж очень неравны, повернуло коней. Сосулин не мог последовать их примеру: позади толпа врагов, по бокам — дома и заборы, и только впереди улица по-прежнему была тиха и безлюдна. И он посла л коня вперед, к центру города, туда, где была тишина и неизвестность. Вслед затрещали выстрелы.
За поворотом обширная площадь. Из дверей костела на нее валит густая толпа. «Езус, Мария!» — со страхом выкрикнул кто-то из толпы. А всадник, мелькнув через площадь, уже скрылся в ближайшей уличке, которая вывела его на огороды.
Позади снова защелкали выстрелы.
«Пусть меня… Только не коня… не коня… Живым схватят… Только не коня…», — лихорадочно бьется одна и та же мысль.
Огороды кончаются. От полей их отделяет дорога. Вдоль нее глубокие канавы и изгороди из колючей проволоки.
«Изгороди не объехать. Проволоку не оторвать. Взять эти обе двойные преграды на коне? Но он к этому не приучен», — мелькает в голове у Михаила.
Крики и стрельба выбежавших на огороды преследователей хлещут по натянутым до предела нервам. Вперед! И никогда не ходивший на препятствия конь легко берет первую двойную преграду. На дороге он сдал немного назад — и второе двойное препятствие позади… Позади узкие улицы города, позади погоня, а впереди спешившийся и занявший огневую позицию взвод Тилитаева.
— Вот видите, хлопцы, человеку нужно сказать, что ты от него хочешь, а конь все чувствует и понимает сам, — говорил взводный на обратном пути.
Проходят дни и недели. Соединение, наводя панику и неразбериху в тылу противника, рейдирует по Волыни. Разведка и диверсии, большие и малые бои.
Огромное село Забужье. По его улицам кавалеристы спускаются к отлогому берегу реки, чтобы напоить коней. И с трудом верится, что эта река — Буг — государственная граница нашей Родины. Глядя на нее, молчат и о чем-то думают конники. Молчат отделенные. Молчит и командир взвода, словно окаменев в седле.
Это отсюда началось вероломное вторжение вражеских полчищ. Это отсюда они дошли до Москвы, Ленинграда и Сталинграда, пролив крови больше, чем течет воды в Буге. И вот мы снова там, откуда началась война.
От Буга соединение движется на северо-восток и выходит к границам Белоруссии: для дальнейших операций нужен контакт с соединением, действующим в южной части Брестской области. На связь посылают взвод Тилитаева.
Штаб белорусского соединения расположился в лесу, километрах в двадцати к востоку от Бреста. Выполнив задание, Саша и его конники отправились отдыхать. И когда они уже укладывались спать, послышались звуки узбекской песни. Самое удивительное было то, что пел не солдат, пела девушка…
На ней была выгоревшая защитная гимнастерка. Такая же юбка и маленькие щегольские сапожки. Из-под сдвинутой на правую бровь синей пилотки на спину спускались длинные черные косы.
— Это Ширин — наш комсорг. Если б вы знали, какая это разведчица! А как она стреляет, как ездит на коне! — восхищенно зашептал парень с немецким автоматом на шее, не спуская с девушки глаз.