Страница 21 из 66
Словно ураган пронесся по лесу. Многолетние стволы деревьев в нескольких местах были расщеплены, снег почернел.
Еще не стих в лесу раскат от последнего разрыва, а старшина Вышинский уже опять был на дороге, торопился к переправе, зная, что вот-вот должен быть второй налет. Так и вышло. Лошадь только ступила на первые бревна настила, как снаряд ухнул на мост и разворотил его. Осколком убило лошадь.
— Ящики с повозки давай сюда! — крикнул Вышинский, подбегая к берегу.
Рядовой Шиловский и старшина Мариненко взяли по ящику, поднесли их к Вышинскому, и он, взвалив ящики на спину, вброд пошел через ручей, к тому берегу. Немецкая артиллерия злобствовала, разрывы сливались в единый гул. Промокший до нитки в ледяной воде, Вышинский продолжал на себе переправлять боеприпасы. Взяв по последнему ящику, вброд перешли Шиловский и Мариненко.
…Бойцы вели по наступающим только прицельный огонь.
— Хорошо бы сейчас «лимонок!»
Капитан Теводянц с тревогой посматривал: все не видать старшины. Кто-то радостно крикнул:
— Несут!
Теводянц бросился по траншее навстречу Вышинскому, крепко сжал его руку. Потом спохватился, приказал:
— Немедленно раздать патроны и гранаты! А остальные ящики перетащить сюда.
Он посмотрел на заледеневшую одежду тех, кто доставил боеприпасы, подумал с уважением: «Герои!»
Заряжающий Андрей Неподобии на бронированном щитке противотанковой пушки белилами старательно выводил цифру «5». Когда он окончил работу, его позвали к командиру орудия.
Старший сержант Никулин был недалеко: в небольшой лощине разбирал с бойцами итоги нынешнего боя. Заряжающий Неподобии быстро пришел на вызов и доложил:
— Товарищ старший сержант, красноармеец Неподобии по вашему приказанию явился!
— Хорошо, садитесь, — ответил Никулин. — Командир роты, — продолжал он, обращаясь к бойцам, — которому было придано наше орудие, объявил всему расчету за отличные действия благодарность. Я буду ходатайствовать, чтобы двоих из нашего расчета представили к правительственной награде. За смелые и решительные действия я думаю представить к награде ящичного Тарасюка и замкового Травникова. У нас останется только один Неподобии, не отмеченный наградой.
Да, командир орудия мог гордиться своим расчетом: сам он награжден орденом Красного Знамени, наводчик — орденом Красной Звезды, а остальные номера имели медали «За отвагу». На счету этого прославленного расчета противотанковой пушки было пять подбитых танков, около двадцати уничтоженных пулеметных точек, несколько дзотов и блиндажей, больше сотни гитлеровцев.
Только заряжающий Неподобии так ни в чем до сих пор и не отличился. Командир орудия сказал ему с упреком:
— Вот вы пишете на щитке число подбитых танков, а сами-то лично ни одного так и не подбили. Что же это вы, товарищ Неподобии, а? Имея такое приличное телосложение, вам вроде и стыдновато ничем не отличиться.
Неподобии встал и смущенно ответил:
— Да случая все нет, товарищ старший сержант.
Высокий, широкоплечий, он смотрел на Никулина сверху вниз. Невольно каждый улыбается при виде двух этих фигур.
— Танки! — крикнул наблюдатель.
Расчет быстро занял свои места. Никулин приказал катить орудие вперед. Когда пересекали большак, почти рядом разорвалась мина, смертельно ранило наводчика.
— За наводчика Неподобии! — крикнул Никулин.
— Есть! — ответил тот.
Черный танк, лязгая гусеницами, стреляя из пулемета и пушки, выползал на дорогу. Расчет не мог открыть огонь: на пути ручей. Орудие нужно было перекатить через него и установить в разрыве небольшого леса. Видя это, Неподобии подбежал к ручью и лег вдоль него.
— Катите орудие! — крикнул он, опуская голову в воду.
Расчет с разгона перекатил пушку через ручей. Танк в это время был не дальше четырехсот метров. Неподобии, промокший до нитки, весь в иле, подбежал к орудию и прильнул к прицелу.
— По танку бронебойным — огонь!
Выстрел. Танк со скрежетом повернулся на гусенице и встал как вкопанный, окутался густым черным дымом.
Командир орудия подбежал к наводчику и, тряся его правую руку, взволнованно сказал:
— Молодец, Неподобии, молодец! Давно бы так.
Неподобии, глядя сверху на Никулина, смущенно развел руками:
— Не было все случая, товарищ командир…
В ночь перед наступлением мы с капитаном Георгием Пыжиковым сидели в наспех сделанном блиндаже. По низким то и дело осыпающимся стенкам нашего нехитрого убежища бегали, путались тени, жирной струей поднималась к бревенчатому потолку копоть от самодельной лампешки. Я наблюдал за тем, как внимательно и с каким удовольствием капитан Пыжиков рассматривал в газете фотографию трижды награжденного летчика. Потом он отложил газету в сторону и сказал:
— Значит, мы с вами земляки? А все-таки хорошая у нас Сибирь! Правда?.. Люблю горы, лес. Какой там воздух! Бывали вы у нас в Красноярске?
И, не дав ответить, продолжал:
— Если после войны будете там, то уж я вас прокачу на «эмке». Я ведь шофер, а вот на войне стал офицером-пехотинцем.
Пыжикова вызвали в штаб. Забежав оттуда в землянку, он, как показалось мне, очень спокойно сказал:
— Иду в бой. Сейчас. Прощаться не будем — утром встретимся, — и он опустил плащ-палатку, которой была занавешена дверь. Я слушал, как капитан кого-то торопил, как над чем-то засмеялся. Потом все стихло.
Командиру штурмовой группы капитану Георгию Пыжикову было приказано атаковать немцев в лоб. Остальные группы обходили вражеские позиции справа и слева. Выполнение задачи осложнялось тем, что противник устроил перед своими траншеями всевозможные «сюрпризы», не говоря уже о минных полях и проволочных заграждениях. Пыжиков со своей группой должен был атаковать неприятеля в тот момент, когда две фланговые группы займут исходное положение.
Ночь выдалась на редкость темной. Командир, воспользовавшись этим, подвел своих бойцов вплотную к вражеской обороне. Этим обусловливалась внезапность атаки. Но тут случилось неожиданное: один боец упал в яму, в которой на проволоке были подвешены порожние консервные банки.
Капитан Пыжиков стиснул зубы. Гитлеровцы открыли по группе сильный огонь. В воздухе висели ракеты. Пришлось лежать не шевелясь. Выйти отсюда можно было только понеся бессмысленные потери, броситься в атаку — тоже.
Пыжиков лежал с бойцами под непрерывным огнем. Минуты казались часами, часы — вечностью.
Забрезжил рассвет. Отчетливо было слышно, как разговаривали фашисты. Чувствовалось, что они нервничали. Наконец огонь начал стихать и вскоре совсем прекратился. Гитлеровцы, по-видимому, решили, что с русскими все покончено. Пыжиков шепотом приказал: «Приготовиться к атаке». Эти слова передавали не поднимая головы.
В смелости своих людей капитан не сомневался: с ними он бывал в подобных переплетах. Если бы можно было заглянуть во вражеские траншеи! Что там? Может, фашисты выставили оружие и ждут, когда русские пойдут в атаку…
Пора… Капитан вскочил и что было сил побежал к траншее. Солдаты, давно ожидавшие этой минуты, бросились за своим командиром…
Был жаркий рукопашный бой. В ожидании его Пыжиков, казалось, стал старше лет на пять.
Мы встретились, как условились. Дул теплый ветер, шурша высохшей травой. Георгий Пыжиков снял пилотку, пригладил белокурые редкие волосы и заговорил, немного волнуясь:
— Смотрите, сколько у меня пробоин на одежде.
Сапоги, брюки, гимнастерка, ремень и пилотка были прострелены в нескольких местах. Более тридцати пулевых пробоин насчитали мы с ним.
— А меня-то и не задело, — засмеявшись сказал Георгий, — и не заденет, ни за что не заденет: я жить хочу… Ты приезжай ко мне после войны: прокачу с ветерком!
Наводчик орудия рядовой Григорий Будилов, облокотившись на бруствер ровика, пристально смотрел, как темно-лиловый запад медленно окрашивался багрянцем вечерней зари. Григорий вздохнул и собрался было идти на отдых. Но оттуда, куда он так долго смотрел, донеслось беспокойное кряканье диких уток. Будилов напряг зрение, но не увидел дичи.