Фельдмаршал Румянцев

Большое число пушек тамо добыто и многие тысячи от неприятеля пленными сделаны. И я спешу, всемилостивейшая государыня! сей рапорт, как по отношению к своему свойству редкой и по своему содержанию очень важной в подлиннике и с тем самим, чрез кого я его получил, к вашим ногам сложить, в твердом уповании, что Варшава теперь больше о своем спасении как о способах к своей обороне помышляет и великодушию вашего императорского величества предпочтительно пред другими державами подвергнется и тем сия в каждом разуме вредная война к вам, всемилостивейшая государыня! единственно и едино довлеемой славе кончится.

Вашего императорского величества верноподданной граф Петр Румянцов-Задунайский».

Теперь и Суворову приходилось вспоминать уроки дипломатии и политической мудрости, на которые щедр был мудрый полководец, переговорщик и администратор Пётр Румянцев.

Суворов, привыкший к быстроте армейских маршей и манёвров, без промедления начал вникать в социальную и экономическую реальность Польши. Уже 17 ноября, только обтерев пот битвы, Суворов пишет Румянцеву рапорт об отношении к русским в Варшаве: «Сиятельнейший граф! Сей Орловский, доброй и достойной человек, имел как бывший комендант большое попечение о наших пленных; они его благодарят. Тож Закржевский, которой единожды при народном волновании избавил благомысленных магнатов от смерти с опасностию своей жизни. Мокрановский по прибытии из Литвы в Варшаву сложил с себя начальство. Все предано забвению.

В беседах обращаемся как друзья и братья. Немцов не любят. Нас обожают…»

Суворов умел восхищаться людьми: он нашёл, кем восхититься и среди поляков.

Знаменитый рескрипт Екатерины, в котором она сообщала Суворову о присвоении ему фельдмаршальского звания, овеян многими легендами. В реальности формула была такая: «Господин генерал-фельдмаршал граф Александр Васильевич. Поздравляю вас со всеми победами и со взятьем прагских укреплений и самой Варшавы. Пребывая к вам отлично доброжелательна, Екатерина».

Так они уравнялись с Румянцевым по титулам и воинским званиям: оба графы, оба фельдмаршалы. Но в политике Румянцев был тоже фельдмаршалом, а Суворов — пожалуй, полковником.

1 декабря Суворов составляет новый знаменательный документ — гуманный приказ по войскам о взаимоотношениях с польским населением. Непростая миссия легла на Суворова. В очередном рескрипте императрицы значилось: «Справедливо в некоторое наказание городу Варшаве за злодеяния против российских войск и миссий, произведенные вопреки доброй веры и трактатов, с республикою польскою существовавших, и в удовлетворение убытков взять с жителей сильную контрибуцию, расположа оную по лучшему вашему на месте усмотрению и дозволяя собрать оную, елико возможно, деньгами, а отчасти вещами и товарами, наипаче для войск потребными. Для скорейшего и точного исполнения сего и военною рукою понуждать можете». Было в этом рескрипте и немало других строгих мер, принятие которых сделало бы миссию Суворова чрезвычайно непопулярной среди поляков. Непросто было полководцу читать эти строки. В письме Хвостову Суворов заявил, что ему «совестно» быть проводником новых карательных мер против обезоруженной Польши. Фельдмаршал был уверен, что после кампании это государство уже не представляло опасности для России, и хотел отнестись к ослабленному врагу милосердно.

Комендант Варшавы Йозеф Орловский — польский просветитель, к которому Суворов питал уважение, — писал пленному Костюшко: «Вас могут утешить великодушие и умеренность победителей в отношении побеждённых. Если они будут всегда поступать таким образом, наш народ, судя по его характеру, крепко привяжется к победителям». В первую очередь великодушие проявлялось в заботе о раненых поляках и дисциплинированном поведении солдат с мирными варшавянами.

Казаки доставили Вавржецкого к Суворову в Варшаву. Суворов был готов с миром отпустить сложившего полномочия польского командующего, если тот даст реверс — то есть обещание не поднимать оружие против России. Гордец Вавржецкий, поборов колебания, сохранил лицо для будущей борьбы за Польшу, реверса не дал и был под конвоем отправлен в Киев, откуда Румянцев направил его на берега Невы. Заметим, что все польские пленники, подписавшие реверс, получили паспорта и были отпущены с правом свободного проживания где угодно. Но далеко не все исполнили данное ими обязательство. Генерал-лейтенант Ян Генрик Домбровский, прибывший вместе с Вавржецким, реверс выдал, но потом воевал против Суворова в Италии, во французской армии. Личность легендарная. Насколько эти личности и эпизоды важны для польского народа, для его патриотической версии исторических событий, можно понять, освежив в памяти историю гимна Польши «Jeszcze Polska nie zginęła» («Ещё Польша не погибла»). Ведь эта песня — марш Домбровского, написанный Юзефом Выбицким в 1797 году, когда генерал, с благословения генерала Бонапарта, формировал в Италии польские легионы.

Польский поход Суворова вернул Румянцева в большую политику. Да не на обочину, а на олимп. Торжествовали петербургские друзья Петра Александровича. Хитроумный Завадовский повсюду воспевал фельдмаршала. Потёмкина не стало, а Зубов не мог конкурировать с графом Задунайским ни по военной, ни по управленческой части. Но Румянцев в Петербург не переселился и даже не приехал на время. То ли амбиции в нём поутихли, то ли понимал, что физических сил уже не хватит для придворных триумфов…

Ему нравился лаконичный стиль Суворова. Пётр Александрович не оттеснял истинного победителя в переписке с императрицей. В те дни он писал и говорил о Суворове с искренним восхищением, без сарказма — разве что с лёгкой долей снисходительности. А Суворов после этой кампании навсегда сохранит почтение к Румянцеву, забыв о минувших недоразумениях.

Но в переписке Суворова и Румянцева образца 1794 года, при внешней уважительности обоих, всё-таки чувствуется скрытый нерв. Это проявилось после Пражской победы, после капитуляции Варшавы, когда Суворову пришлось заняться политикой — например, просить за пленных, выпрашивать привилегии для варшавской знати. Граф Рымникский следовал давно избранному амплуа простака, а Румянцев не изменял рассудительной и церемонной манере. В политике Румянцев был куда опытнее Суворова, лучше чувствовал настроения Петербурга, хотя не покидал пределов Малороссии. Генерал-аншеф Суворов тоже присматривался к европейским делам — в особенности после Французской революции. Вихрь политический тогда воздействовал на всех. У Суворова созрел план решительного наступления на республиканскую Францию, план сокрушения революционной «гиены». В военном отношении план был продуман по-суворовски метко, но политическую подоплёку Суворов исследовал не слишком внимательно.

А Румянцев понимал, что императрица относится к безбожным восставшим галлам не столь прямолинейно. Революция исключила из политической игры Бурбонов — опасных конкурентов России, активно действовавших против наших интересов и в Польше. Измождённая, обнищавшая Франция выгодна России. Это не означает, что следовало приветствовать революцию, но и рубить сплеча время не пришло. Зато впору было задавать риторический вопрос: решилась бы Екатерина на раздел Польши, если бы в Париже по-прежнему правили Бурбоны, поддерживавшие в Речи Посполитой кого угодно, лишь бы отыграть несколько вистов у Российской империи? А революционной Франции было по большому счёту не до Польши. Париж поддерживал Костюшко — но не в том масштабе, на который рассчитывали поляки.

Станислав Август удивлялся, с какой лёгкостью Суворов освобождает польских офицеров из плена, даже зачинщиков восстания — им стоило только подписать реверс. В Петербурге нашлись доброжелатели, считавшие, что Суворов заигрался в милосердного хозяина Польши. Румянцев должен был учитывать и эту точку зрения.

Разделов Польши в XVIII веке было несколько. Принято насчитывать три, и второй из них произошёл незадолго до суворовского похода, в 1793 году. В действительности процесс деградации системы власти и распада страны шёл беспрестанно в течение века. Но в 1794 году был нанесён наиболее чувствительный удар по многовековой польской государственности. Страна надолго потеряла способность бороться за независимость, и только в 1918 году, в условиях Первой мировой войны и постреволюционной сумятицы в России, поляки сумеют выстроить независимое государство.