Честь семьи Прицци

Дверь вновь открылась, на этот раз широко и гостеприимно. Энимсй вышла, улыбнувшись внучке.

— Заходи, Мейроуз. Коррадо ждет тебя!

Да, он ждет. На этот раз улыбка все же предательски тронула губы, однако Мэй сбросила ее.

Дон. Ее дед. Она не может войти к собственному деду, если его не предупредят заранее. Это — не проявление самоуважения, это — боязнь того, что однажды за жизнью дона придут так же, как за жизнями многих, умерших по его указке. Да. И не нужно строить воздушные замки.

Мэй шагнула в кабинет.

Коррадо Прицци стоял посреди комнаты. Он очень изменился за восемь лет, которые она провела вне семьи. Но сейчас это ее нс шокировало. Дон выступал на свадьбе, и ей удалось оценить произошедшие в нем перемены. С первого же взгляда стало ясно, что дед очень скоро отойдет от дел совсем. Будет спокойно доживать остаток дней где-нибудь на Лонг-Айленде. Доминик — без Коррадо — ничто. Ноль. Дон, наверняка, сделает ход, который нетрудно предугадать. Отстранит сына от дел, назначит кого-то, кому доверяет и в ком уверен, своим преемником и отправится на покой. Но только после того, как будет абсолютно уверен, что семью возглавляет человек, способный организовать все, до мелочей. Она знала такого человека и не сомневалась, что дон его тоже знает.

Коррадо пошел навстречу внучке, вытянув сухие руки перед собой, словно собираясь обнять ее.

— Не надо, не надо благодарить меня, — проскрипел он, улыбаясь. Улыбка эта была неприятной. Тусклой и безжизненной. В ней не чувствовалось той радости, которую выражал голос. — Конечно, я помог тебе вернуться домой, но ведь ты — моя кровь. И раз уж ты вновь обрела семью, я буду заботиться о тебе.

Он приблизился, нс опуская рук.

Мэй хорошо знала обычай. Взяв сморщенную ладонь старика, она нагнулась и поцеловала сухую холодную кожу. Ощущение было неприятным, словно ей пришлось приложиться губами к руке мертвеца.

— Спасибо, дедушка, — улыбнулась она в ответ, едва сдерживая гримасу отвращения. — Ты вернул меня в рай из чистилища.

Коррадо вдруг резко вцепился ей в локоть. Несмотря на преклонный возраст, пальца его оказались неожиданно сильными.

— Ты ведь член семьи Прицци… — ответил он, подводя Мэй к окну и опускаясь в кресло, стоящее рядом с небольшим столиком, на котором красовалась ваза с цветами и тарелочка с печеньем. — Я помнил о тебе.

— Я знаю, дедушка, — подтвердила она, садясь в соседнее кресло. На самый краешек, как и подобает внучке, почитающей возраст деда.

— Хочешь печеньица? — предложил дон, глядя на нее бесцветными рыбьими глазами.

— Нет, спасибо, — отказалась Мейроуз. — Я, дедушка, принесла тебе подарок, в знак моей бесконечной благодарности.

Лицо Коррадо оживилось. Казалось, что невидимый кукловод потянул за ниточки, и вот уголки губ поползли в стороны, глаза прищурились, щеки дрогнули, челюсть отвисла, и слова, сказанные равнодушным скрипучим голосом, сорвались с его языка:

— Я обожаю принимать подарки.

«Мы все любим принимать подарки», — подумала Мэй, выкладывая на стол несколько фотокарточек.

Коррадо сгреб их быстрым движением руки. Голова его склонилась набок, челюсть вновь отвисла. Глаза туманно вперились в глянцевую поверхность.

— Что это? Женщина какая-то…

— Это — жена Чарли Портено, — объяснила Мейроуз.

— Ну? — лицо дона вновь пришло в движение. Маска удовольствия на секунду сменилась выражением радости. Это было похоже на смену узора в калейдоскопе.

— Дедушка, подарок мой состоит не только в том, что я принесла фотографии, — сообщила она. — А в том, что эти карточки имеют отношение к Френки Палоу. Я отвезла их в Лас-Вегас, там есть девушка, которая в момент убийства находилась рядом, в грузовике. Она утверждает, что именно изображенная на фотографиях женщина убила Френки и похитила саквояж.

— Она?

— Да, дедушка. ОНА убила Палоу и положила себе в карман семьсот двадцать тысяч, принадлежащих семье Прицци. А потом, чтобы спасти свою шкуру, вернула половину.

Дон медленно выдохнул. Теперь черты его лица разгладились, робость исчезла, уступив место равнодушию. Несколько секунд в комнате висело молчание.

Первым заговорил Коррадо. Подавшись вперед и отвесив по привычке нижнюю челюсть, он скрипуче поинтересовался:

— Ну и что же я теперь должен сделать, по-твоему?

Он по-птичьи дернул головой, поворачиваясь к внучке. Та лишь пожала плечами и безразлично констатировала:

— Она обесчестила нас.

— Мы с тобой мыслим одинаково, — улыбка была похожа на дуновение ветра. Тронув восковые губы Коррадо, она почти сразу же пропала. — Мы никогда и никого нс прощаем. Но… Она — жена Чарли Портено.

— Но она все равно не может безнаказанно унизить Прицци, — спокойно возразила Мейроуз. — Задеть их честь Как не могу этого сделать я, и никто другой.

— Да, верно, — согласился Коррадо. — Но Чарли будет ощущать ужасную боль.

— Что значит боль в сравнении с честью семьи?

Дон задумался.

— Чарли мне как сын. В день его рождения я поклялся Энджело, что стану ему вторым отцом…

— Но, дедушка…

— Замолчи! — резко и неожиданно зло оборвал ее старик, а затем с вкрадчивой мягкостью добавил: — Лучше… съешь печеньица…

Мэй, не сводя с него взгляда, взяла с тарелочки крекер, осторожно откусила кусочек и начала не торопясь жевать.

Коррадо же, словно забыв о ней, уперся взглядом куда-то в сторону, переваривая свои собственные, потаенные мысли…

… Телефонный звонок настиг Чарли Портено как раз в тот момент, когда он запирал входную дверь. Айрин, стоящая около лифта, улыбнулась.

— Тебе всегда звонят в самое неподходящее время?

Чарли дернул плечами.

— Чаще всего. Это отец, больше некому.

Энджело в последние два дня вынужден был вплотную заняться делами. Полиция, как и обещала, устроила настоящую чистку улиц. Фургоны и патрульные «плиму-ты» день и ночь носились по городу, с завидным упорством отлавливая проституток, толкачей, накрывая полулегальные игорные заведения, задерживая всех букмекеров на ипподромах и различных спортивных состязаниях под смехотворными предлогами. «Торпеды», собирающие дань с мелких лавочек, арестовывались прямо на улицах, в основном за незаконное ношение оружия — что еще неделю назад никого не волновало, — либо, если таковое все же имелось, повод отыскивали тут же, на месте.

За первый день облав убытки Прицци составили более ста тысяч долларов наличными. Конечно, семья не стала от этого беднее — ближайшая перспектива миллионных прибылей в любом случае должна была покрыть потери. Однако могли возникнуть серьезные недовольства со стороны четырех остальных семей Нью-Йорка. Они не участвовали в доле и, разумеется, не испытывали большого удовольствия от понесенных по чьей-то вине крупных убытков. По городу шныряли федеральные агенты в штатском, но кроме них — и это было гораздо хуже — начали свою работу платные осведомители, которых в каждой семье имелось в достатке. Рано или поздно, дело могло обернуться весьма неприятным разбирательством на уровне Совета Семей — высшего света, на котором решались спорные и особенно щекотливые проблемы.

Нью-Йорк превратился в бурлящий котел, и Энджело крутился в нем, улаживая дела и оттягивая сроки грядущего разбирательства. Независимо от того, к какому решению придет Совет, Прицци было необходимо время, прежде чем освободить Филаджи, а страховая кампания продолжала тянуть, даже получив требования с условиями выкупа.

Чарли вернулся в квартиру и снял трубку стоящего в прихожей телефона.

— Алло?

— Чарли? — скрипучий голос дона было невозможно спутать ни с одним другим голосом в Нью-Йорке. — Это Коррадо Прицци.

— Здравствуйте, Крестный Отец. Как ваше здоровье?

— Спасибо, Чарли. Спасибо, дорогой ты мой человек. Как может быть здоровье у старика? Болею, — наверное, дон улыбался. В трубке повисла пауза. — Я слышал, что ты женился, Чарли?

Чарли тоже улыбнулся. Интересно, есть ли вещи, которых бы не знал старый проныра? Похоже, ему докладывают новости уже тогда, когда дело еще находится в стадии совершения.