Страница 28 из 47
— Закон что телеграфный столб: перепрыгнуть нельзя, а обойти можно. Так что приходи без всяких…
И теперь Вера будет работать как все. Она очень довольна и говорит, что покажет себя, вот чуток пообвыкнет.
— Верно — его собираются выдвинуть кандидатом? — спрашивает Тольку бабушка Анна.
Тот пожимает плечами, ему ничего не известно.
— Уж такой подходящий — строгий и уважительный. Справедливости ему не занимать, — продолжает она льстить, не обращая внимания на то, что Толька смущается.
Раз бабушка Анна слышала, можно не сомневаться, что так и есть — быть Алексею Ивановичу кандидатом. Она дотошная до новостей. Правда, и впросак попадает, как, например, с диким человеком.
Мы оставляем Таню и идем в школу. Мороз щиплет щеки, скрипит под ногами снег. Чтобы согреться, катаемся по гладкой, раскатистой дороге. Здесь-то я не хозяин, солидность мне ни к чему.
В этот день я дежурный по классу.
На первой перемене только открыл форточки и собрался протереть доску тряпкой, в дверь просунулась мальчишечья круглая мордашка с челочкой на широком лбу и пропищала:
— Можно вас спросить?
— Попробуй, — отозвался я.
— Скажите, пожалуйста, вы будете Сема Коротков?
— Угу, — подтвердил я, начиная догадываться, в чем дело. — Заходи давай. Ты один?
— Не… мы все.
Мальчуган шагнул от двери и следом за ним, толкаясь, еще четверо, все такие же круглоголовые, с любопытными глазами. «Три мальчика, две девочки из первого „б“ класса, — вспомнил я, что говорил Лева Володской. — Народ куда как замечательный: то покажи, это сделай».
— Что же вам показать? — озабоченно спросил я.
Они переглянулись и засмеялись.
«Видали! — рассерженно подумал я. — Еще насмехаются!».
Я совсем не знал, как с ними быть.
— Может, вам чего-нибудь сделать?
Первоклашки сразу оживились, глазенки у них заблестели.
— Ага, сделать, — Сказал тот, что заглядывал в дверь. — Флажки на парту сделать.
— Это еще зачем?
Ребятишки опять переглянулись и уставились на меня явно неодобрительно: экий, мол, ты недотепа.
— Мы играем. Нет троек — флажок на парте; получил когда — спрятывай обратно, ставить нельзя, пока четверку не дадут.
— Молодцы! — искренне похвалил я и пожалел, что, когда учился в первом классе, такой игры не знал. — Будут вам флажки. На большой перемене сделаем временные, из бумаги. А потом настоящие принесу… Теперь говорите, кого как звать, познакомимся.
Круглоголовый, что, заглядывал в дверь, был, по всей вероятности, заводилой. Едва я пригласил знакомиться, он выступил вперед, ткнул пальцем себе в грудь и важно сказал:
— Меня Федя. А вот Андрейка и Олег, а потом еще Наташи — Соколова и Ильченко. А всего у нас в классе семь Наташ.
— Семь, — подтвердили Наташи.
Всю большую перемену я раскрашивал бумагу, вырезал флажки и наклеивал их на палочки. Первоклассники охотно помогали. Чтобы флажки не падали, я вылепил из булки аккуратные треугольнички, нечто вроде основания. Хоть неказистые флажки, но получились. Октябрята остались довольны.
Еще больше они обрадовались, когда после четвертого урока я примчался в раздевалку.
Одевать малышей я умел: ведь мне приходилось часто гулять с Таней.
Глава четвертая
Голубое платье
Два раза в год — в октябрьские и майские праздники — по всей главной улице поселка, где проходит трамвайная линия, развешиваются портреты лучших рабочих фабрики. Под каждым портретом — фамилия и цифра, насколько человек выполняет месячную норму.
Люди едут на трамвае и любуются теми, кого знают в лицо, обсуждают, кто похож, а кто не очень.
Раз нарисовали дядю Ваню Филосопова. Не так уж здорово получился он: какой-то тощий, с лохматыми бровями, но дядя Ваня был доволен. Если случалось ему проходить с кем-нибудь мимо, он, оживленный до суетливости, показывал на свой портрет и говорил:
— Чем не начальник, я извиняюсь. Смотри, взгляд какой! Хо-хо! Даем стране угля, хоть мелкого, но много.
И добавлял страстно: — Мы еще выявим себя!
И выявил. По словам Марьи Голубиной, прославился на весь поселок. Но лучше рассказать по порядку.
Скоро будут выборы в местные Советы. Я хоть и не голосовал ни разу — лет мало, но знаю, как это делается.
В день выборов жители поселка от восемнадцати лет и старше идут на избирательный участок в нашу школу.
Ровно в шесть открывается участок. На длинных столах, покрытых красной материей, расставлены по алфавиту крупные буквы. С какой буквы начинается твоя фамилия, к тому месту и подходи. Там тебя отметят и дадут список кандидатов в депутаты. Пока избиратели еще не проголосовали — в списке кандидаты, а как голосование закончится, они уже депутаты.
Получишь список и иди с ним в маленькую комнату-кабину. Если какой кандидат тебе не нравится, можешь его вычеркнуть, это разрешается. А чтобы ты лучше знал своих кандидатов и не вычеркивал при голосовании, для этого перед выборами устраивают встречи с ними, а на стенах домов развешиваются их биографии и портреты.
Перед выборами все жители нашего поселка стали толпиться у расклеенных листков. Шутка ли, на листке портрет Алексея Ивановича Уткина и описание всей его жизни.
Вот что там было написано:
«Алексей Иванович Уткин родился в 1912 году в семье крестьянина деревни Высоково Ярославской области. По окончании начальной школы работал в хозяйстве отца. В 1935 году тов. Уткин поступает на фабрику слесарем по ремонту машин. За короткий срок он продвинулся от рабочего до начальника крупнейшего цеха, показал себя способным руководителем.
Всю свою сознательную жизнь тов. Уткин проработал на производстве честно и добросовестно, тем самым заслужил почет и уважение коллектива. В первые годы Великой Отечественной войны он находился в рядах защитников Родины, за что награжден орденами и медалями».
Теперь я, как иду из школы, обязательно заверну к листку, где об Алексее Ивановиче написано. Всю биографию наизусть выучил.
Раз смотрю — у листка стоят двое, разговаривают. Одного я сразу узнал — доктор Радзиевский, второй был неизвестный.
— Это который Уткин? Что-то не разберу.
— Что вы, доктор! Вам-то, старожилу, не к лицу путать. Почти сосед ваш.
— Сосед? У нас здесь Уткиных семейств пять. Все соседи. Это те, что приехали недавно?
Собеседник доктора весело рассмеялся.
— Для вас два десятка лет — сущий пустяк. Они еще до войны приехали сюда.
— Да, время, — вздохнул доктор. — Ну что ж, в добрый путь.
«Добрый путь, дядя Леша!» — повторил я понравившиеся слова.
Прихожу в этот день к дяде Ване Филосопову. С Алексеем Ивановичем они вместе работают. Раньше, пока Уткин не стал начальником цеха, они, говорят, друзьями были. Теперь дружба распалась. Конечно же, дядя Ваня радуется, что его бывшего друга выдвинули кандидатом! На эту тему мне очень хотелось с ним поговорить.
— Читали про дядю Лешу? Вот человек, а? Поискать!
— Так, — мрачно проговорил дядя Ваня. — А я, по тебе, не человек? И другие, что без чинов ходят, тоже не люди?
— Нет, — растерялся я. — Почему? Все-таки здорово…
— Куда здоровей!
— Он всю свою сознательную жизнь работал и на производстве отличный мастер.
— Языком чесать он мастер.
Разговора явно не получалось. Сегодня дядя Ваня что-то не в духе. Даже не обернулся ко мне, не пригласил посидеть. Он подшивал свои старые валенки и хмурился. Наверно, потому, что валенки были заплата на заплате.
Пришел день выборов. Утро ясное, морозное. По радио, не переставая, передают праздничные марши. На улице люди идут приодетые, с веселыми лицами.
У нас на столе дымится пышный пирог. На мне чистая рубашка, белая, с вышивкой. У Тани новый передник. А Вера в своем самом лучшем платье в клеточку.
— Сегодня мы пойдем в кино, — объявляет Вера, и Таня радостно хлопает в ладоши. Ее хлебом не корми, лишь води в кино.