Принесенный ветром

Тут она, наконец, сделала паузу, чтобы и я могла вставить словечко. Но пока я соображала, что ответить, Анжела узрела новых персонажей, входивших в зал, – солидную даму в сопровождении тощего юноши, – и, потеряв ко мне всякий интерес, упорхнула к ним.

Вот и отлично, значит, теперь можно безо всяких помех перекусить. Я взяла из стопки на столе тарелку и поискала глазами фуа-гра, о которой вчера твердила Ольга. Не нашла ничего похожего и положила на свою тарелку канапку с красной рыбой, маслиной и еще чем-то не очень понятным. Затем взяла с блюда тарталетку с красной икрой, но не успела поднести ее ко рту, как в сумочке ожил давно молчавший мобильник.

Звонила моя бывшая классная, математичка Наталья Сергеевна Петрушина. Голос ее, в котором всегда звенел металл, действующий на школьных охламонов, замученных знаниями, как ушат холодной воды, сегодня звучал глухо и безрадостно:

– Танечка, милая, ты сейчас очень занята?

– Есть немного, – ответила я. – Но говорить могу, Наталья Сергеевна.

– У нас беда.

– Что случилось? – спросила я, начиная догадываться, что дело, скорее всего, в Ниночке, дочке Натальи Сергеевны, с которой вечно приключались всякие крупные казусы и мелкие неприятности.

– Не по телефону, Танечка. Не могла бы ты ко мне приехать?

– Сегодня? – я посмотрела на часы и не поверила своим глазам: уже почти девять!

И куда это запропастился Олег? Неужели до сих пор ищет камеру, которую кто-то скоммуниздил? Но кто? В этом доме не бывает случайных людей. А те, кого я вижу здесь, вряд ли польстятся на фотоаппарат, даже такой навороченный. Хотя кто знает… Попала же сюда мнимая Оля Боброва, она же Таня Иванова!

– Если можно, то сегодня, – мягко, но настойчиво попросила бывшая классная. – У нас с Ниночкой большие проблемы. Все очень, очень плохо.

Ну конечно, дело в Ниночке, чутье меня не подвело.

– Хорошо, Наталья Николаевна, я скоро приеду к вам, – сказала я и отключилась.

Услышавший эти слова желудок возмущенно запротестовал. Я с сожалением посмотрела на тарталетку с икрой, быстро огляделась по сторонам и втиснула в сумочку большую грушу, выуженную из вазы с фруктами.

В холле было пусто. Ни Юры, ни Олега, ни вообще кого бы то ни было. Ну и черт с ним, с Олегом! Бегать за ним не собираюсь, пусть добирается до города как хочет.

Открывая дверь, я едва не столкнулась лбом с Юрой.

– Уже уходите? – спросил он.

– Да, у меня дела. Приехала министр?

– Ждем. На трассе громадная пробка. Три легковушки столкнулись с «КамАЗом».

– Жуть! – произнесла я, соображая, сколько времени потребуется мне, чтобы добраться до дома Натальи Сергеевны, которая живет в Трубном районе. – Юрий Николаевич, если увидите моего фотографа, передайте ему, что меня срочно вызвало к себе начальство.

Он пообещал, и я направилась к своей «девятке». Кивнула на прощанье охраннику, уселась в машину и вынула из сумочки грушу. Съела ее, приоткрыла окно и выстрелила огрызком в темнеющие на обочине кусты. Желудок, радостно принявший эту маленькую жертву, перестал роптать. Порядок, теперь можно ехать.

Всю дорогу, которая оказалась очень долгой, я думала о своей любимой учительнице и ее дочери и пыталась понять, почему у такой умной мамы вырос такой бестолковый ребенок. За свою долгую учительскую карьеру Наталья Сергеевна направила на путь истинный не один десяток балбесов, многие ее питомцы достигли в жизни тех или иных высот. А вот с собственной дочерью у нашей математички вышел сбой.

Нина Петрушина – жизнерадостная и добрая девушка двадцати двух лет от роду. Ее симпатичная мордашка почти всегда лучится улыбкой. Она была бы обычной девчонкой, ничуть не хуже других, если бы не одно «но». Точнее, этих «но» оказалось целых три. Ниночка поразительно легкомысленна, беспредельно доверчива и невероятно бестолкова. Я знаю Нину и ее маму не один год, и все это время меня мучает вопрос: почему у такой женщины, как Наталья Сергеевна, выросло столь неразумное дитя?

Нина была поздним ребенком. Наталья Сергеевна растила ее в одиночку, если, конечно, не брать во внимание некоторую помощь со стороны старой и больной бабушки – Натальиной матери. Муж Петрушиной, Ниночкин отец, покончил с собой вскоре после рождения дочери. Один из моих одноклассников, сын нашей русички, по секрету поведал нам, что до самоубийства беднягу довели то ли кредиты, то ли финансовые пирамиды, а может, то и другое сразу.

Как и большинство поздних детей, Нина была долгожданным и любимым ребенком, и Наталья Сергеевна из шкуры готова была вылезти, чтобы ее дитя ни в чем не нуждалось. Она, конечно же, мечтала, что дочь получит хорошее образование. Но этой мечте не суждено было сбыться: Нина оказалась туповатой, четверки в школе ей ставили исключительно из уважения к матери. Несколько лет назад она с трудом окончила медучилище и теперь маялась в физиотерапевтическом кабинете районной поликлиники, страстно мечтая о достатке и принце на белом коне. Хотя и не на конях, но принцы иногда галопом врывались в Ниночкину жизнь, и она пылко в них влюблялась. Очень влюбчивая оказалась дочка у моей учительницы. Но до свадьбы дело ни разу не дошло, обычно через пару месяцев, а иногда и пару недель наступало отрезвление. Иногда разочаровывалась Нина, но чаще первыми с ее горизонта исчезали принцы. Случалось, что вместе с ними из дома Петрушиных пропадали деньги и ценные вещи.

Наталья Сергеевна очень переживала за дочь и надеялась, что та в конце концов поумнеет – остепенится и найдет себе хорошего человека, за которого не стыдно выйти замуж. Но я бы на месте Петрушиной на это сильно не рассчитывала.

Жили мать и дочь небогато, да и как разбогатеть на доходы школьной учительницы и крошечную зарплату медсестры, которую Ниночка, любившая яркие тряпочки и веселые развлечения, не всегда успевала донести до дома. Жалея девушку, я пристроила ее к своей пожилой соседке Аделаиде Амвросиевне, когда той потребовалась медсестра, умеющая делать уколы.

Теперь я ехала и гадала, что же такого могла натворить Нина, если ее мать попросила меня приехать к ней практически ночью?

Когда я подошла в двери Петрушиных, шел уже одиннадцатый час.

Перемена, произошедшая с Натальей Сергеевной, меня поразила. Осунувшееся лицо, запавшие глаза, потухший взгляд, губы, сжатые в узкую скорбную линию. Пару месяцев назад, когда я последний раз видела ее, это была цветущая моложавая дама, теперь же передо мной стояла замученная жизнью старуха.

– Проходи в комнату, Танечка, я сейчас, – сказала Наталья Сергеевна и, сгорбившись и шаркая домашними шлепанцами, ушла на кухню.

Я вошла и осмотрелась. Ничего вроде бы не изменилось с тех пор, когда я была здесь в последний раз. Та же старенькая полированная стенка, те же книги на полках. Я присела на диван. Из кухни донесся резкий свист чайника и голос Натальи Сергеевны:

– Чай будешь, Таня?

– Не откажусь, – согласилась я, с тоской вспоминая жучкинский особняк и столы, ломившиеся от закусок.

– Тогда иди на кухню.

Наталья Сергеевна поставила передо мной чашку, налила в нее чай, вынула из шкафчика сахарницу и вазочку с печеньем и села напротив.

– А где Нина? – спросила я, удивленная отсутствием Натальиной дочки.

Обычно она выходила из своей комнаты, едва заслышав мой голос. Гостей Нина обожала с детства. Будучи еще совсем малявкой, она выскакивала, как черт из табакерки, когда мы, необузданная стая старшеклассников, вваливались в квартиру нашей классной, и, жизнерадостно повизгивая, путалась у всех под ногами.

Услышав мой вопрос, Наталья Сергеевна заплакала. Плакала она молча, слезы медленно текли по ее лицу, покрытому сеточкой морщин. Я молчала, в ужасе глядя на нее. Такой нашу математичку я никогда не видела. Наконец она взяла себя в руки, достала из кармана носовой платок, высморкалась и произнесла чуть дрожащим голосом:

– Извини, Танечка, что-то я совсем распустилась. В полиции моя Ниночка. Арестовали ее. Поэтому-то я и попросила тебя приехать.