Страница 5 из 14
Виноградов подумал, выбираясь из-за камня, что, если его убьют, капитану тоже придется несладко – одному, ночью… Хотя это, конечно, получше, чем трупное разложение.
Владимиру Александровичу уже было далеко за тридцать, он никогда не служил в армии, и контрольные нормативы ему обычно ставили хлопцы из кадров за сахар к чаю или свежий анекдот. Поэтому то, что выделывал майор на горной тропке, мало походило на кадры из учебных фильмов о спецназе…
…В непосредственной близости никого не оказалось.
Ни живых, ни даже, что удивительно, мертвых: Виноградов даже для верности ощупал то место, где совсем недавно обнаружил Батенина.
Он продвинулся метров на сто. Вернулся.
– Все в порядке, комиссар! Это я.
– Правильно, – одобрил капитан. Он уже между делом распаковал раненого, сняв с него переднюю поврежденную часть бронежилета. – Тащить придется…
– Живой?
– Пока да.
– Слышь! А они своего унесли, которого я завалил.
– Ну оружие-то осталось… Нарисуем представление в лучшем виде!
– «Считай, Тихон, себя уже с медалью!» – процитировал всем известное Виноградов, и оба офицера расхохотались – нервно и коротко.
Лампочка – крупная, яркая, упакованная за неимением абажура в потертый газетный кулек, мелко подрагивала на шнуре. Там, снаружи, за путаницей коридоров и стенами из кирпича на подсвеченной специальным устройством площадке хозяйничали вертолетчики.
Окон в ружейке, естественно, не полагалось, но Виноградов и так представлял: один за другим опускаются с неба «борта», пригибая к земле встречающих, за секунды наружу высеивается новая дюжина торопливых навьюченных всякой всячиной фигурок, какие-то ящики, трубы, мешки… Облегчившись, отталкивается вертолет напружиненными колесами от асфальта, в незапамятные времена заставленного ремонтируемыми тракторами и комбайнами, отваливает в сторону, вверх, уступая кусочек пространства другому.
Там, снаружи, было сейчас очень шумно.
Здесь – нет. Разве только если очень прислушиваться.
Здесь пахло куриным концентратом, промасленной ветошью и немножечко тальком.
Никто не курил…
– Распишись. Вот тут! Тут тоже…
У старшины были красные от недосыпа глаза, смешная фамилия и орден «За личное мужество».
– Хорошая вещь. Я таких не видел. – Старшина аккуратно, но крепко перехватил принесенную Виноградовым винтовку: так обращаются с оружием люди привычные, знающие ему цену. – Ну-ка, мы ее на почетное место…
Лязгнув запором, он отворил тяжелую металлическую дверь сейфа. Поставил винтовку прикладом на дно, так, чтобы не повредить невзначай оптику. Рядом, в отдельной ячейке, пристроил обоймы.
– Все?
– Все! – Они со старшиной были давними приятелями, но не рассказывать же ему, что один-единственный заначенный от государства патрончик сейчас греется в тесном кармашке на груди, рядом с бумажником и «ксивой».
Каждый, в конце концов, имеет право на сувениры.
– Поздравляю…
Виноградов уже успел поведать, что к чему, и старшина, покончив с формальностями, предложил:
– Примешь?
– Наливай! – Собственно, это было как нельзя кстати.
– В целях медицины…
Хозяин прошел мимо длинного ряда окрашенных по-корабельному железных шкафов – через соответствующие проушины кокетливо свисали на веревочках пластилиновые печати. Порывшись под штабелем бронежилетов, он на какое-то время исчез в лабиринте заваленных разнообразной амуницией стеллажей.
– Ага! – торжествующе донеслось оттуда, и старшина протиснулся обратно, по пути задев ногой пирамиду бывавших в употреблении резиновых дубинок. – Черт, коз-злы…
На газете возникли бутылка «Московской» кизлярского разлива, стаканы, нож и три корочки хлеба. Подумав, хозяин присовокупил к натюрморту помятую банку, оказавшуюся при вскрытии скумбрией в собственном соку.
Водка была гнусная, так что порцию свою майор одолел с напряжением, в три приема. И набросился на консервы.
– Спасибо… ух!
– Давай рубай – не стесняйся. Потом там вон в углу накидаем шмоток, и спи себе, пока то-се. Утром разбужу, когда наряды придут со смены.
– Думаешь, будут разоружаться? Как обычно?
– Не знаю. Посмотрим… Хорошо бы!
В это верилось слабо. Размеренные будни кончились, опять начиналась война.
– Когда вам заменяться?
– Должны через одиннадцать дней.
– Да-а… Гуляева жалко. Мужик был стоящий.
– Да и Михалыч тоже…
– Я его не застал. Он позже перевелся.
– Да, дела… – Оба подумали, что дай Боже, если все ограничится только двумя погибшими. В осенних боях за неделю отряд потерял столько же, сколько за всю историю борьбы с доморощенными рэкетирами и самолетным террором.
– Идти надо. Доложиться на всякий случай. Чтоб не искали!
– Тоже верно. Зажуй, на! – Старшина протянул четвертинку луковицы.
– Спасибо. Кстати! – Владимир Александрович почти привел себя и форму в порядок. – Кстати… У меня в «макаре» меньше чем пол-обоймы осталось. Выручишь?
– Господи, какие могут быть вопросы… Давай не задерживайся! И не дыши там особо. Хотя, собственно, ты теперь человек большой, начальству нашему не подчиняешься…
…Прежде чем попасть в помещение штаба, Владимир Александрович выслушал версию гибели Гуляева.
– Когда насчет пальбы на трассе доложили, командир, конечно, с замом наружу вылез – резерв отправить, распорядиться, что куда, – Дежурный связист темпераментно сплюнул и покосился на дверь, отделявшую личный состав от прибывшего руководства. – Как водится, словом… И – бац, бац! Никто, бля, понять ничего не успел: оба рухнули моментом. Шум-гам, машины ревут, мы, конечно, ответный огонь открыли…
Из-за тоненькой стенки раздался командный рев:
– Я сказал – врезать им, ясно?! Ты понял, блин, как тебя? Наших тут, мать-перемать, стреляют, как зайцев… Делай!
Безносова в регионе знала каждая собака: герой, скандалист и отец солдатам. Глупых потерь у него не было, хотя полком затыкали все дыры с момента вторжения. Разумеется, не обошлось без легенд: и про то, как мародеров лично расстреливал, и насчет министра обороны, которому Звезду Героя в морду кинул… Во всяком случае бригаду ему дали только недавно.
– Это кого так?
– Летчиков. Опять связались, просят подтверждения, – прокомментировал, по обычаю, лучше всех осведомленный связист.
– Бомбить станут?
– Обяз-зательно! – кровожадно усмехнулся десантник.
Владимир Александрович представил себе, как за перевалом появляются несколько «сушек», разворачиваются, перестраиваются поудобнее и с космическим ревом обрушивают силу своих ракет и пушек на четко очерченные приборами сельские улицы. Грохот, пламя, смерть…
– Вы авиация или говно?! – прорычал из-за стенки полковник. – Мир-ро-твор-рцы…
В его исполнении это прозвучало куда оскорбительнее, чем матерное ругательство.
– Не, я, пожалуй, сейчас к нему не пойду…
– И правильно! Целее будете, товарищ майор.
Очевидно, откуда-нибудь из Гималаев все это смотрится как игровая суперкассета с «Дэнди» или «Сегой»: петляют по лабиринтам крохотные танки, кто-то стреляет, кто-то кого-то разносит в куски, наступая на минное поле, исчезают мосты, города, государства, и зловеще хохочут нестрашные монстры… А чего волноваться? У каждого по десятку «жизней», если же надоест, просто выключи телевизор.
Виноградов перекрестился и пошел спать.
И никаких тебе кошмаров…
– Эй, Саныч! Войну проспишь.
– О-ох… – Виноградов хотел ответить, что это было бы, в сущности, неплохо, но язык не ворочался. Немножко ныла голова, и ноги, одна расцарапанная, а другая потертая, напоминали о вчерашних приключениях на свежем воздухе.
Хотя в целом организм функционировал.
Владимир Александрович поскреб не мытую с прошлой пятницы макушку и приоткрыл один глаз.
– Уже утро?
– Ага! – подтвердил старшина с превосходством уже опохмелившегося человека, – Утро, так сказать, стрелецкой казни. Холст, масло… Художник Безносов-Закавказский.