Витенька

— Ты чего, Витек?

— Самолет.

Надо же, и правда, из-за леса возникал и с каждой секундой разрастался рев самолета. Защитные меры помогали Витеньке, и он скоро привык к этим чудовищам.

В первый день, когда приехали, Борис и Катерина тот же час занялись комнатой, где им предстояло жить. Баба Оля разжигала керосинку, собиралась обед готовить, и Витек был оставлен на деда. Дед стал показывать внуку свое хозяйство, повел за ручку по всему подворью, в сарай заглянули, набитый поленницами дров и всяким железом, старыми ведрами, лопатами, граблями, мотыгами, на стенках висели пилы, на верстачке — рубанок, стружки, топор лежал. В хлев зашли. Там было темно и пахло навозом, немножко молоком и теплой коровой. Сама корова была в стаде, ее не было тут. Прошли через калиточку в сад. Тут стояла бочка с водой, а возле — резиновый шланг, свернутый в страшный черный круг. На деревьях висели красные яблоки, лежали они и на земле, под деревьями. Дед сорвал одно, низко висевшее, и подал Витьку. Теперь обе руки были заняты, одна держалась за дедову руку, другой он прижимал к своему боку большое яблоко. Потом они обошли заросли красной, черной и белой смородины, колючие кусты крыжовника, и Витек уже не мог держать свое яблоко, передал деду, который высматривал и доставал из кустов редкие, уже сильно привянувшие, но сладкие ягодки, а когда подошли к грядкам, Витек стал рвать и пробовать перышки позднего лука, чеснока и даже лепестки диковинно ярких цветов. Он был поражен всем увиденным в дедовом саду. Поразило его то, что лук рос из земли, а яблоки, сливы и редкие ягоды висели на кустах и деревьях, а не лежали в корзине или в продуктовой сумке, или на тарелке, вымытые. На деда Витек стал смотреть другими глазами, проникся к нему уважением и даже полюбил его, потому что все эти чудеса как-то сошлись вместе с дедом. Как же это он не замечал раньше, что у деда с ногой что-то не очень понятное, не обращал внимания, что ходит он немножко не так? Теперь стал приглядываться. Еще во дворе, а потом и в саду то и дело отвлекался от предметов, которые показывал дед, от садовых чудес и все поглядывал на дедову ногу, пока наконец не понял: это же не нога, не настоящая нога, а деревянная, окованная на конце железным кольцом. Почему? Ведь другая, как у всех? А почему же эта из дерева? Как она впечатывается в землю. И след от нее другой, круглый.

Когда вернулись из сада, дед вынес из сарая и подарил внуку загодя приготовленный деревянный топорик, вырезанный из цельного ясеневого куста. Они присели отдохнуть: дед — на бревнышки, сложенные у стенки, Витек просто опустился на корточки. Топорик был так по руке, так хорошо приходился своим изогнутым и хорошо обструганным до приятной шероховатости топорищем. Он вертел его в руках, а сам не мог оторвать глаз от дедовой вытянутой деревянной ноги.

— Ты ее топором, Витек, обушком попробуй, — сказал дед и чуть приподнял штанину, показывая за железным кольцом деревяшку.

Витек исподлобья посмотрел деду в глаза, смеющиеся, с рыжинкой, окруженные колючей рыжеватой щетиной. Дедов рот, также окруженный щетиной, щерился в улыбке.

— Ну, давай, не бойся, стукни обушком.

Витек не шевелился, продолжал смотреть в смеющиеся, в колючках, дедовы глаза, личико его заугрюмело.

— Дай я тебе покажу, ничего ей не будет.

Но Витек спрятал за спину топорик, не хотел, чтобы дед показывал, как надо бить обушком топора по ноге. Он переживал в эту минуту что-то сложное и чуть-чуть пугающее.

— А эта? — спросил он наконец, осмелев немного.

— Эта хорошая. — Дед подвинул здоровую ногу, вытянул ее так, что за коротким носком показалось тело в рыжих волосках.

— А эта? — показал Витек пальчиком снова на деревяшку.

— Этой нету, на войне осталась.

— На войне?

— Да, на войне.

Витек не знал, что это такое, но хотелось запомнить и понять, он снова спросил, на этот раз почти радостно:

— На войне?

— На войне, — ответил дед.

— Там? — спросил Витек, показывая пальчиком в сторону.

Дед задумался — как бы получше объяснить? — но ответил утвердительно:

— Там, Витенька, на войне.

Их позвали обедать, они, взявшись за руки, отправились в дом.

Перед тем как сесть за стол, Витек все приставал к отцу, к матери и к бабушке.

— Ты видал, папа? Ты видала, мама? А ты, бабушка, видала?

— Что, Витенька? Что такое?

— У дедушки нога не такая, деревянная.

Бабушка рассмеялась, а Борис и Катерина сказали, что они, конечно, видели эту ногу.

— На войне?

— На войне, Витенька.

— А вот топорик, да?

— Хороший топорик. Кто это сделал?

— Дедушка. Я не буду бить топориком.

— Кого бить?

— Дедушкину ногу не буду бить.

— Зачем же ее бить?

— Я, дедушка, не буду бить.

После обеда пошли на речку, на Незнайку. Витек выскочил за калитку первым и радостно бросился к белому стаду, но тут же с криком отпрянул назад. Страшный гусь, шипя и вытягивая шею, угрожающе стал наступать на Витька и уже хотел было проглотить его, но Витек так заорал, что гусь обратно втянул свою голову и нехотя отступил, да и Катерина подоспела, схватила Витька за руку и окончательно спасла его. Витек долго потом оглядывался, когда перешли мостик, долго вздыхал от горькой обиды: почему этот гусь хотел его проглотить, почему так шипел расщепленным клювом с черными ноздрями? Витек же ничего не хотел сделать плохого. В конце концов он утешился тем, что шел с мамой и папой, держась за их руки, на речку. На какую же это речку? Может, она тоже будет шипеть, как гусь? Дедушка не захотел идти, зато он идет с папой и мамой и никого не боится, а папа говорит, что гусь этот глупый, что он просто ничего не понял, думал, что Витек плохой, но он же хороший мальчик, а глупый гусь этого не знает.

— Не знает, папа?

— Конечно, не знает. Когда он узнает, драться не будет.

— Не будет?

— Нет, не будет.

Витек остановил родителей и, вскинув личико, сказал:

— Он не будет драться, мама.

Катерина подхватила Витька на руки, а тот сразу развернулся к отцу.

— Ты, папа, никогда, никогда не пойдешь на работу?

Борис покачал головой:

— Пока никогда.

— Пока никогда, никогда? — Витек потянулся к отцу, и Борис принял его и посадил к себе на шею.

Высоко-высоко над землей покачивался Витек верхом на папиной шее, смотрел перед собой на дорогу, на еще зеленые деревья, на крыши амбаров, на темную стену леса и голубое небо над лесом. Ему было ни капельки не страшно. Даже самолет пролетел — и не страшно.

Потом они свернули с дороги, прошли лугом и оказались на травянистом берегу маленькой речушки с желтыми кувшинками в тихих заводях, с ряской и водяными растениями и с чистым журчащим стреженьком посередине. Они выбрали место перед круглым омутом, где плескались деревенские ребята, и присели на жесткую травку, плотно оплетавшую береговую землю.

— Вот и речка наша, Незнайка.

— Вода, папа?

— Водяная речка. Видишь, ребята купаются в речке? Видишь, она бежит? — Борис показал на бурный, сплетающийся текучими жгутами стрежень, который начинался сразу после омута, в суженном руслице. — Если вода бежит, значит, это речка.

— Куда бежит, папа?

— Далеко, в другую речку.

— И другая бежит?

— Другая бежит в море.

— Не надо ребенку голову забивать, — вмешалась Катерина, но Витек строго взглянул на нее и поднял руку. Потом снова к отцу:

— А море там, папа?

— Во-он там, далеко.

Витьку было приятно, что он все понимает, решительно все, и обо всем может разговаривать.

— А ты, мама, не знаешь, где море?

— Куда уж мне знать.

— Я тебе покажу. Та-ам, далеко.

Борис снял рубашку, пощурился на солнце, сбросил туфли, брюки.

— Ну что, Катерина, купеческая дочь? Раздевайся!

— Мама, ты не боишься в речке купаться?

Катерина с улыбкой смотрела на плотного, мускулистого Бориса, даже немножко поиграла бровью, очень довольная своим мужем.