Страница 92 из 98
На северо-западном берегу полуострова, от основания его до Тигеля {* Очевидно опечатка. Ранее -- Тигиль. -- Прим. ред., 2008 г.}, мы находим, напротив, приселение материковых, растений постепенными этапами к югу. Наконец, вообще в горной части до широты Петропавловска мы находим еще несколько не встречающихся севернее растений, занесенных с юга из Японии через Курильские острова птицами или воздушными течениями. Возможно, что таким же образом попали на Камчатку и растения, встречающиеся исключительно по берегам тех горячих ключей, температура которых не менее 70° (например, Killingia).
В общем растительность Камчатки, несмотря на мощность развития отдельных ее представителей и общую свежесть июньского пейзажа, производит впечатление многострадальной. То слишком ранние морозы побьют листву и помешают вызреванию семян; то зимой ветер надует такие кучи снега, что та или другая луговина освободится от него только к концу июня или даже к середине июля (это, конечно, в субальпийском поясе); то вулканические извержения засыплют ее на огромное протяжение дресвой, т. е. вулканическим песком, и потом ей приходится пробиваться сквозь толщи его, образуя часто оригинальные формы побегов; то, наконец, ее совсем уничтожают продукты какого-либо сильного извержения. Наконец, и горные потоки, текущие с вулканов, имеют свойство иногда уничтожать растительность на своих берегах, влияя каким-то, к сожалению не выясненным, способом на корни.
Что касается практического значения растительного покрова Камчатки, то с введением огородничества и скотоводства за ним остается доставка населению строевого и подельного материала (лес) и пищи для домашних животных (луга). В центральном районе для местных потребностей леса много, и притом хорошего; среди лиственниц попадаются и мачтовые бревна. Если же мы станем подсчитывать возможность экспорта, то быстро разочаруемся. Дело в том, что единственное ценное дерево Камчатки -- лиственница -- хорошо растет и достигает полного роста только на речном аллювии, и притом только на сухих, возвышенных частях его. Если определить общую площадь таких лесов, то окажется, что общее количество строевых бревен, которые могут быть доставлены листвяками со всего пространства между Киргаником и Еловкой, настолько невелико, что нельзя рассчитывать покрыть расход по эксплуатации, особенно если принять во внимание тяжелые условия погрузки у устья Камчатки. Дровяного леса и в центре, и по восточному берегу почти везде много, хотя в Петропавловске сажень дров стоит от 6 до 10 руб., так как рубить на продажу некому и перевозочных средств очень мало.
Луга Камчатки дают прекрасный подножный корм на лето; коровы и лошади быстро отъедаются весной после зимних лишений. Тем не менее скудость почвы, состоящей в значительной степени из богатого кремневой кислотой вулканического песка, сказывается на быстром ухудшении трав в местах постоянного выпаса и даже сенокосов, на что очень жалуются местные жители. Особенно это заметно в тех селениях, где луга невелики, так как стеснены речными руслами или горами (например, в Толбачике).
Как видно из предыдущего, растительный мир дает человеку уже больше средств к жизни, чем минеральный, но все же недостаточно, чтобы обеспечить его, и Камчатка была бы пустыней, если бы не животный мир, несравненно более щедрый к человеку.
Для полноты очерка теперь следовало бы остановиться на животных Камчатки. Однако мое знакомство с ними крайне недостаточно, и читателю придется искать соответствующих сведений в трудах зоологического отдела нашей экспедиции.
Глава XXVIII
НАСЕЛЕНИЕ КАМЧАТКИ
Древнее население Камчатки, настоящие камчадалы в средней полосе ее и курильцы на юге, почти уничтожено. В северной части полуострова и в области Станового хребта есть еще коряки и ламуты, сохранившие свои характерные особенности. Часть коряков оседла и живет в крайней нищете; кочующие и ламуты частью зажиточны, и ламуты считаются хорошими и удачливыми охотниками на соболя. Ни тех ни других я не видел, и мои личные впечатления ограничиваются кругом потомков камчадалов, казаков и русских переселенцев.
Потомки первобытного камчадальского населения сильно слились теперь с потомками русских переселенцев. Частые кровопролитные схватки при покорении Камчатки землепроходцами-казаками, усмирение многочисленных восстаний, затем эпидемии, а отчасти и водка уменьшили их численность до крайности. Кроме того, влияние русских переселенцев на быт и смешанные браки с последними довершили это, и теперь камчадальский язык уцелел лишь в нескольких деревнях Тигильского района. Во всей долине Камчатки только один 80-летний Феоктистыч в Машуре еще "помнит" (1909 г.) по-камчадальски, но он уже сильно болеет, и не сегодня-завтра наречие восточных камчадалов исчезнет навсегда. Забываются совершенно даже названия рек и гор, заменяясь постоянным повторением одних и тех же Быстрых, Мутных, Ольховых, Тополовых и пр.
Теперь далеко не всегда скажешь, кого видишь перед собою, камчадала или русского, -- настолько они перемешались и настолько одинаковы их образ жизни, одежда и утварь. Даже там, где жители сами считают себя чистокровными потомками аборигенов края, трудно поймать их характерные черты, так как они мало похожи друг на друга. Поэтому общие им всем как между собою, так и с русскими бытовые черты теперь важнее, чем кое-какие остатки специфических антропологических особенностей.
Прежде всего надо заметить, что небольшие малолюдные поселения обитателей Камчатки разбросаны на необъятном пространстве и каждое из них обладает огромной, на наш взгляд, территорией. Так, по среднему течению р. Камчатки мы имеем Кирганик с территорией примерно 30 х 30 кв. верст, т. е. 900 кв. верст, или более 90 000 десятин; Машуру и Щапину с такой же приблизительно территорией и Толбачик, территория которого приблизительно вдвое больше. А между тем в первом из этих селений 9 дворов, во втором 11, в третьем б, а в четвертом 9, да и те малолюдные. Если же принять во внимание, что, например, жители Паратунской долины пользуются как своей собственностью большой территорией на р. Жупановой, имея в своем распоряжении весь бассейн р. Паратунки, что мильковцы -- частые гости в щапинских лесах и на верхнем течении р. Жупановой, то территорию каждого селения придется высчитывать многими десятками тысяч десятин и никак не менее 1000 десятин на двор, а часто и значительно более.
Расстояние, разделяющее селения одно от другого, также очень велико, за исключением только той группы селений, которая теснится около Петропавловска (Калахтырка, Сероглазка, Солеваренное, Авача, Завойка, Хутор, Микижа и Паратунские ключи), а также Милькова, расположенного на полпути между Киргаником и Верхнекамчатском в расстоянии 12 и 15 верст от них. Это создает большую изолированность отдельных селений. Понятно, что каждая отдельная община с ее 6--20 взрослыми работниками является экономически слабой, и даже такая привычная работа, как постройка рыболовного запора, дается ей лишь с большим трудом.
Внешний вид камчатских селений сильно отличается от обычного типа русской деревни произвольным расположением отдельных усадеб и присутствием специальных сушилен для рыбы, так называемых балаганов. Обычно селение расположено на плоской речной террасе и лишено правильных улиц, вместо которых между домами среди низкого, плотного дерна пробиты лишь узкие тропинки, хотя местами, где люднее, более похоже на улицу; другое это берег, где идет пластание рыбы и где земля плотно убита и обильно удобрена кровью и отбросами, получаемыми при пластании рыбы.
Усадьбы обнесены плетнями, за которыми помещаются небольшие огородики, занятые или исключительно, или преимущественно картофелем. Самые дома обычного русского типа с печными трубами, но невелики и, особенно в приморском районе, построены из корявых, часто кривых и суковатых бревен, березовых или ветловых. Близ Петропавловска нужда в лесе нередко заставляет возводить сени и другие пристройки из разного случайного материала -- досок от товарных ящиков, кусков кровельного железа, жести от керосиновых банок и пр. Кроме недостатка хорошего строевого леса, постройка домов затрудняется еще и тем, что пила почти совершенно неизвестна в стране и даже доски пола и потолка делаются топором, причем из бревна выходит всего одна доска. Крыши, за неимением соломы, кроют травой-вейником, укрепляя его жердями. Впрочем, вблизи Петропавловска встречаются крыши из американского волнистого оцинкованного железа.