Песня ночи

— Точь-в-точь как я говорил вам, капитан, — пробормотал кто-то из младших офицеров.

Симмонс, нахмурившись, взглянул на Каролину, потом на своего подчиненного. Капитан был слишком молод и неопытен для той ответственности, которую ему пришлось принять на себя в связи со скоропостижной кончиной отца, так и не успевшего передать ему ничего из собственного опыта.

— И что вы сейчас мне посоветуете? — в страхе закричал он пожилому офицеру.

Лицо Симмонса посерело, глаза расширились, он с ужасом смотрел на приближающиеся корабли с гордо реющими под мачтами багряно-золотыми флагами.

— Я бы взяла круто вправо мимо мыса Дьявола и оторвалась от них, огибая Кошачий остров, — сказала Каролина, у которой, впрочем, никто совета не спрашивал.

Мужчины повернулись и уставились на нее во все глаза.

— Конечно, — весело добавила она, — только Келлз может совершить такой ловкий маневр — обогнуть Кошачий остров и оказаться у них за спиной, чего никто не ожидает. А вам надо поскорее выйти в открытое море.

— Убирайтесь отсюда и займитесь каким-нибудь делом! — взорвался молодой капитан. — Вести корабль — мужское дело.

Каролина, пожав плечами, удалилась. Однако заметила, что после недолгого совещания корабль сменил курс. Вскоре к ней подошел офицер, присутствовавший при ее разговоре с капитаном.

— Мы все полагаемся на вас, леди, — тихо, чтобы не услышал Симмонс, проговорил он. — Капитан слишком молод и неопытен, чтобы командовать кораблем. И этого не случилось бы, не умри так внезапно его отец. Старый Симмонс непременно последовал бы вашему совету и выскочил бы в открытое море. Но наш капитан несколько… трусоват. Он слышал сказки об инквизиции. Может, там все так и есть, не знаю, да только он ужасно боится угодить в лапы «донов». Он хочет обогнуть Кошачий остров и затем, направив корабль к острову Элевтерия, рвануть в Филадельфию.

— И что вы думаете о его плане?

Офицер пожал плечами:

— Я думаю, он всех нас угробит. Но приказ капитана есть приказ.

Каролина, опираясь на перила, задумчиво смотрела на приближающиеся галионы. Море было ярко-синим, небо — лазурным. Они шли так близко от островов, что слышно было щебетание лесных птиц. Над Каролиной гулко хлопали белые паруса, и даже не верилось, что с ними может случиться несчастье. Тем не менее галионы явно преследовали их. Если бы только капитан мог проявить твердость и волю… Но он был лишен и того, и другого.

Весь день они играли с испанцами в кошки-мышки, огибая Кошачий остров с востока. А ночью оказались у опасных рифов изрезанного мысами берега Элевтерии. И тут капитан решился наконец взять севернее, на Филадельфию. Ночь выдалась на редкость темная, безлунная. Их словно накрыли одеялом. Паруса повисли в безветрии, и судно едва тащилось. Оставалось лишь гадать, где окажутся испанцы утром. Каролина задавала себе этот вопрос, когда ложилась спать. А что, если их захватят испанцы? Какая участь ждала ее в этом случае?

Каролина старалась об этом не думать. Впрочем, не думать об испанцах оказалось совсем не трудно. Теперь, когда оцепенение прошло, стоило ей остаться одной — и мысли неизменно возвращались к Келлзу. Но Келлз погиб, и теперь даже испанский плен казался не таким уж страшным. Каролине вдруг стала почти безразлична собственная судьба. Не все ли равно, что с ней случится, если Келлза не будет рядом?

Жить ей или умереть — решит провидение.

Вот уж не зря говорят: не родись красивой, родись счастливой. Каролина могла добавить к этому, что богатство тоже ничто по сравнению с удачей.

Но ни она сама, ни ее старшие сестры не были любимицами фортуны. Пенни, старшая из них, красавица, девушка, как говорят, с характером — пропала много лет назад и, наверное, уже покоится где-нибудь в филадельфийской земле. Вирджи, средняя сестра, мало видела в жизни счастья, пока наконец не вышла замуж за брата Келлза. Впрочем, в своем нынешнем пессимистическом настроении Каролина не была вполне уверена в том, что семейная жизнь ее сестры в Эссексе так уж безоблачна.

Что же до самой Каролины, то ей довелось испытать немало всего, пока она не оказалась рядом с Келлзом. Но и потом не все шло у них гладко. Трижды между ними пробегала кошка: вначале они едва не расстались из-за взаимного непонимания, потом — из-за наветов и кривотолков, а теперь их навеки разлучила досадная, трагическая случайность. Если бы Келлз не вернулся в город в тот самый день, в тот час…

Более удачливый человек избежал бы такой нелепой смерти.

Женщина удачливее Каролины смогла хотя бы попрощаться с любимым по-человечески.

Губы Каролины сложились в горькую усмешку. Кто сказал, что добро торжествует над злом? Достаточно взглянуть на Робина, маркиза Солтенхэма! А чего стоят Реба и ее мать! Вот они действительно торжествуют в мире, где правит зло! Это они, а не Каролина роскошествуют в Англии, абсолютно уверенные в том, что Робину никогда не придется отвечать за свои преступления! Разве мучает их раскаяние от сознания того, что за него будет страдать невиновный, тот, кого они оболгали и заставили покинуть родину?!

А теперь Келлз мертв и никогда не сможет выступить против Робина, никогда не сможет восстановить свою репутацию честного человека.

Каролина смотрела в темноту с мрачной решимостью. Что ж, она возьмет на себя труд и смелость, сделает так, чтобы правда восторжествовала. Она должна это сделать во имя и от имени Келлза.

Перед ее глазами возник Робин, возник таким, каким она помнила его и каким некогда любила или думала, что любит. Каролина вспоминала время, когда едва не променяла Келлза на красавца маркиза. Как могла она, завороженная дьявольской красотой этого мужчины, не увидеть пустоты в его холодных серых глазах? Келлз и Робин — как похожи они внешне, но при этом такие разные. Робин был словно оборотной стороной Келлза. Келлз олицетворял собой свет, Робин — ночь. Две стороны Луны… Когда-то Каролина тешила себя мыслью, что сможет изменить Робина. Наивная дурочка! Ночь не превратить в день, черное не сделать белым…

Теперь Каролина стала старше и мудрее. Теперь она знала, что люди не меняются, меняются лишь обстоятельства.

Робин и ее подруга Реба, маркиз и маркиза Солтенхэм, смело шагали по трупам, не слыша стенаний тех, через кого они переступили, строя на телах поверженных фундамент своего собственного благополучия.

Жизнь — жестокая штука.

Упав на койку, Каролина закрыла голову руками. Ей хотелось уснуть навечно, навсегда покинуть этот жестокий и несправедливый мир с его уродливыми реалиями.

Так она и уснула — уткнувшись головой в подушку. И ей снилась маленькая девочка, какой она была не так уж давно… Ей снилась девочка, горько рыдающая о потерянной кукле, рыдающая от обиды на отца, который почему-то никогда не любил ее.

Сквозь слезы в туманной зыбкой дымке она вдруг увидела Келлза. Не зная, то ли спит, то ли бодрствует, Каролина поднялась на кровати, а затем снова провалилась в сон. Теперь ей снилась Тортуга, то время, когда она то любила Келлза, то ненавидела. И потом — по-прежнему во сне — большой белый корабль, покачиваясь на волнах, уносил ее вдаль, и Каролина знала, что там, вдали, ждет ее родной дом и счастье.

Впервые за долгое время Каролина, проснувшись, почувствовала себя отдохнувшей и свежей. Она вышла на палубу, когда небо еще было окутано розовой предрассветной дымкой; и в этом совершенно особенном, только тропикам свойственном утреннем свете море стало таинственно-лиловым. И вдруг Каролина поняла, что корабль снова развернулся.

Причина такого маневра была очевидна.

И дело не только в двух испанских галионах, плывших в отдалении, мимо коралловых рифов, окружавших берега Элевтерии, но еще и в том, что прямо на них, со стороны открытого океана, шли два корабля под французскими флагами. Симмонс развернул корабль к западу, надеясь проскочить мимо французов. Наверное, капитан не успел понять, что, следуя этим курсом, он загоняет себя в ловушку: мощным течением судно неизбежно снесет в пролив Провидения.