Страница 13 из 16
-- Говорили -- налоги непомерные... Седьмую шкуру, будто, дерут.
-- Кто семь шкур носит, с того седьмую и дерут... -- неохотно ответил Васька; ему не хотелось разговаривать; тело продолжало болеть; где-то внутри родилась, и пошла разгуливать по всему телу мелкая противная дрожь.
-- Не хошь ли хлебнуть? -- неожиданно и вполне дружелюбно предложил солдат, вытащив из-за пазухи бутылку с мутной жидкостью. -- Рисовая, ханшин называется. Градусов на пятьдесят будет...
Васька отказался. Солдат хлебнул сам, спрятал бутылку и достал из кармана краюху серого хлеба. Разломив ее пополам, солдат предложил Ваське. Хлеб был сырой и невкусный, весь в крупинках махорки; Васька стал, однако, есть с удовольствием. В штаб притащились к вечеру. Китайские солдаты окружили Ваську и повели в низенький, опутанный колючей проволокой, дом. Представитель китайского генерала -- некий чин в шелковом халате -- был надут и важен. Русский офицер с одутловатым лицом казался его подчиненным.
-- Ты что, комсомол? -- лениво и нехотя спросил офицер, наставляя на бумагу американскую автоматическую ручку.
Васька молчал.
-- Молчать будешь? -- так же лениво продолжал офицер. -- Хуже будет, сукин сын. Прижгут подошвы -- заорешь белугой.
Васька молчал.
-- А, вот ты какой, голубчик? Ну, ладно. А в общем могло бы и обойтись. Например: паек, жалованье и все такое. Свобода. Как думаешь? Все молчишь? Все равно -- заговоришь, да поздно будет... Так вот: с тебя требуется только одно: признай, что большевики прислали тебя и других на подмогу китайским большевикам. И что едет еще несколько партий.
Васька молчал. Офицер встал, лениво раскачиваясь, подошел к Ваське и внезапно, со всего размаху, ударил его по носу. От неожиданности Васька ударился о стену, но тотчас же пружиной отскочил и ринулся на офицера. В тот же момент Ваську схватили сзади несколько человек.
Очнулся Васька -- зверски избитый и связанный -- на платформе бронепоезда; кругом сидели несколько русских солдат с винтовками. Ваську куда-то везли.
24. Красные пики
Все началось очень просто: старшина приказал Чин-Бао-Си отдать в пользу ангодзюна последнюю и очень тощую овцу. Когда Чин-Бао-Си стал возражать, старшина пригрозил ему минь-туанами. Чин-Бао-Си отвел овечку в дальнее поле, посадил в яму и прикрыл негодным бамбуком. Тогда пришли минь-туаны и стали бить Чин-Бао-Си по спине, по животу и даже по лицу -- до тех пор, пока Чин-Бао-Си, охая и кряхтя, повел минь-туанов в поле и показал овцу. При этом минь-туаны всю дорогу говорили Чину о том, что он, старый слон, не хочет, чтобы во всей Небесной стране настал мир, а наоборот: хочет войны и беспорядков.
Чин-Бао-Си очень хотел мира и порядка, но еще больше он хотел, чтобы никто не мешал ему обрабатывать свое поле, чтобы никто не отбирал урожая, чтобы его животные были действительно его животными, чтобы никто, в том числе минь-туаны, не приходили с дракой отбирать их в пользу какой угодно армии.
-- Вот вам овечка, мои почтенные, -- слезливо сказал Чин-Бао-Си, сбрасывая негодный бамбук. -- И это -- последняя моя овечка. Свинью забрали солдаты еще в позапрошлый урожай, и забрали вместе с урожаем. Другие солдаты отняли кошку. Собака пропала неизвестно куда.
Сказав так, Чин-Бао-Си заплакал, потому что его разжалобили собственные слова. Но минь-туаны не плакали, наоборот, они пошли в деревню с большим весельем, потому что, обирая бедняков, они освобождались от податей ангодзюна сами и сохраняли свое имущество. Чин-Бао-Си сидел в овечкиной яме, пока не стемнело. В темноте он пошел в деревню, но его остановили какие-то люди.
-- Стой! -- крикнули эти люди. -- Кто смеет ходить по дорогам после захода солнца? Разве ты не знаешь, что это запрещено нами?
-- Я не знаю, кто вы такие, мои почтенные, -- жалобно ответил Чин.
-- Также не знаю я, почему запрещено ходить в темноте. А я -- я бедный маленький Чин-Бао-Си, у которого взяли последнюю овечку.
-- Кто же взял у тебя овечку? -- грозно спросили люди. Чин объяснил, и люди позвали его с собой. Они пришли к речке, переправились на плоту на ту сторону и там увидели костер. Вокруг костра стояли и сидели люди, и Чин-Бао-Си узнал в них кое-кого из знакомых и соседей. Один из людей стал говорить, и Чин-Бао-Си слушал и думал, что никогда не слыхал столько слов сразу.
-- Почтенные друзья, -- говорил человек. -- Все мы -- мирные люди и не хотим никакой войны. А между тем, вот уже пятнадцать раз прошел великий праздник нового года, а война не прекращается. По всей нашей благословенной провинции Шань-Си разгуливают генералы, цзяни, и у каждого цзяня есть солдаты с пушками и ружьями, и эти солдаты хотят есть, пить и спать, не работая...
-- Это очень верно, -- важно заметил Чин-Бао-Си, потому что ему казалось, что человек обращается главным образом к нему.
-- Но этого мало, почтенные друзья, -- продолжал говоривший. -- Солдаты уходят, но на их место приходят другие и отбирают все, чего не успели отобрать те. Потом приходят третьи, четвертые, пятые солдаты, и все они сердятся, потому что нечего больше отбирать... Но гораздо хуже поступают цзяни, потому что они не только сердятся и дерутся, а еще велят рубить землепашцам головы. Так вот, поэтому, почтенные друзья, -- мы уходим в горы и присоединяемся к тайному союзу "красных пик"... Мы будем бороться и с солдатами, и с цзянями, и с минь-туанами, и с белыми дьяволами, -- со всеми, кто препятствует нам мирно жить и работать...
Чин-Бао-Си решил, что все это правильно и остался с "красными пиками".
В горных перевалах скапливается лед -- может быть годами, может быть десятилетиями, а может быть -- и веками. Но бывает так, что лед не выдерживает больше своей собственной тяжести и -- сначала медленно, потом все быстрей и быстрей, наконец -- стремительно двигается вниз, сметая все на своем пути. Грозна ледяная лавина. Смерть ждет всех, кто станет на ее пути. Таковы и крестьянские восстания всех времен, веков и народов. Таково и движение китайских "красных пик".
Красные пики выступили рано утром на заре. Чин-Бао-Си был вместе со всеми, и он был вооружен серпом, надетым на длинную палку. У других повстанцев было такое же оружие, но некоторые были вооружены и огнестрельным оружием. К полудню красные пики подступили к железнодорожному пути. Первые же люди, подошедшие к насыпи, сковырнули рельсы. Путь был закрыт. Волей восставшего народа унижение больше производиться не могло. Чин-Бао-Си ликовал; он решил, что красные пики уже победили. Машинист бронепоезда, наполненного русскими кондотьерами [кондотьеры -- наемные солдаты; в этой роли выступают в Китае русские белогвардейцы], вовремя заметил опасность и пустил в дело тормоз. Поезд остановился, но со всех сторон на него устремились полуголые, оборванные, истощенные люди, вооруженные косами, палками, серпами и просто дубинами. Заработали пулеметы, -- наперебой, как весенние гуси -- и с насыпи покатились люди, сшибая по пути еще не задетых пулями, но неуклонно карабкавшихся кверху. Чин-Бао-Си ползком добрался до самого верха насыпи, но здесь-то его и срезал пулемет, -- Чин-Бао-Си склонился к песку и замер.
Васька Свистунов слышал шум боя, ровную и точную работу пулеметов, но сделать ничего не мог: ему только и оставалось -- смотреть вверх. И вот, вверху показался крестик аэроплана, стал увеличиваться, снижаясь, и повис над поездом. -- Друг или враг? -- лихорадочно думал Васька. -- А что, если друг? -- Аэроплан стал описывать круги, словно выискивая удобное место для спуска. Внезапно где-то недалеко ахнул взрыв.
-- Что такое? -- закричал один из пулеметчиков, высунувшись за борт платформы.
-- Японец бомбы бросает, -- ответили откуда-то извне.
Пулеметы работали, заглушая рокот мотора и рев наступавших китайцев. Но новый взрыв заглушил их равномерный стук.