Страница 10 из 30
Ближе и ближе бурая, чуть посыпанная снегом, громада утесистого мыса, скрывавшего от нас бухту... Если кто есть -- ворвемся неожиданно!.. А вдруг с той стороны тоже караулят?.. Сердце билось так шибко, было так жутко и так хорошо...
Никого!..
Оба миноносца, описав по бухте дугу, выскочили в море и тем же порядком осмотрели следующую.
Опять -- никого!.. Весь наш задор пропал даром...
Как только, сигналом, я донес, что обе бухты свободны от неприятеля, "Амур", приказав "Гиляку" и "Гайдамаку" ждать его на прежнем месте, сам пошел ставить мины. Мы, т. е. "Решительный" и "Стерегущий", получили приказание следовать за ним несколько в стороне и сзади, чтобы расстреливать (топить) неудачно поставленные и всплывшие мины, которые могли бы указать неприятелю место заграждения.
Это конвоирование минного транспорта, шедшего со скоростью 5--6 узлов, было только скучно...
Возвратившись к месту, где нас должны были ожидать "Гиляк" и "Гайдамак", мы их не нашли. Бродили взад и вперед, искали... наконец, ввиду скорого наступления сумерок, пошли в Дальний без них. Здесь оказался "Всадник". Наутро, справившись по телефону, узнали, что, не найдя нас среди метели, оба наши конвоира (по собственной инициативе или по приказанию начальства -- не знаю) возвратились в Порт-Артур. Признаюсь, такое простое решение задачи не слишком мне понравилось. После гибели "Енисея" у нас оставался только один минный транспорт -- "Амур", который стоило поберечь. Потому-то и придали ему в охрану канонерку, минный крейсер и два миноносца. Теперь имелись налицо только два последние. Между тем главную силу охраны представлял "Гиляк" со своими 120-мм пушками.
"Амур" стал в глубине гавани, а "Решительный" и "Стерегущий" -- в северных и южных воротах охранными судами.
Стоянка была отвратительная. Приливо-отливное течение, направлявшееся либо в ворота, либо из ворот гавани, упорно держало миноносец поперек крупной зыби, шедшей с юга. Мотало до такой степени, что, несмотря на всю привычку, на все практикой приобретенное искусство "заклиниваться" в койке, -- спать было невозможно. Пожалуй, что охранная служба от этого только выигрывала, но зато мы -- жестоко терпели.
Печальный опыт "Боярина", видимо, не прошел даром. Минирование Талиенванского залива решено было закончить по строго определенному плану, и с утра следующего дня портовые паровые баркасы занялись подготовительной работой -- постановкой вех, места которых точно обозначались на карте и между которыми должны были расположиться линии заграждения.
5 февраля произошел инцидент сам по себе незначительный, но причинивший мне немалое огорчение.
Я стоял борт о борт с "Амуром" и принимал уголь. Погрузка еще не была закончена, когда меня потребовали к адмиралу.
-- Можете ли вы немедленно дать ход?
-- Так точно!
-- Рабочие баркасы почему-то возвращаются. Им было приказано возвращаться, если увидят что-нибудь подозрительное... Ступайте, узнайте, посмотрите. Если ничего нет -- прикажите им продолжать работу.
-- Есть!
Через несколько секунд "Решительный" уже мчался из гавани навстречу медленно двигавшемуся рабочему отряду. Поравнялись. Застопорили машины.
-- В чем дело?
-- В море как будто японский миноносец!
-- Сколько?
-- Один!
-- Большой?
-- Не разобрать! Далеко!
Всего вероятнее -- какое-нибудь недоразумение: либо свой, либо -- померещилось. Погода ясная -- ни тумана, ни снега. Что же делать тут, при подобных условиях, среди бела дня одинокому миноносцу? А если забрел, то -- ему же хуже! Я ни минуты не колебался.
-- Возвращайтесь на работу! Я его прогоню!
Пока неуклюжие баркасы с гребными шлюпками на буксире разворачивались своим черепашьим ходом, "Решительный", лихо рассекая невысокую, но крутую встречную волну, весь в пене и брызгах, мчался к проливу между островами Сан-шан-тау.
Опять -- боевая тревога; опять -- с возбужденными, радостными лицами разбежались по своим местам офицеры и команда...
Выскочили в море. Горизонт совершенно чист. Видимость миль на 10. Кругом -- ничего, кроме одной китайской шампунки, четырехугольный парус которой, стоявший вкось, действительно можно было издали принять за трубу...
-- Не везет нам, ваше высокоблагородие! Второй раз! -- не удержался от фамильярного замечания старший рулевой.
-- А может быть, и есть?., за угол спрятался?.. -- нерешительно, словно про себя, промолвил мичман, стоявший на ручках машинного телеграфа.
Сам я не верил в подобную возможность, но эти два замечания показались мне голосом народа, т. е. всего экипажа, и я подумал, что было бы крупной ошибкой не поддержать этого настроения бодрого, молодого задора, этого порыва переведаться с врагом...
-- Ну что ж? Поищем. Может, и подвезет! От нас не спрячешься! Самый полный ход! Смотри в оба, молодцы!
Загремели звонки машинного телеграфа... Пробежали к одному мысу, к другому, заглянули -- никого. Никакого признака неприятеля.
-- На чистоту-то не смеют! -- Что говорить! -- Третий день мотаемся -- хоть бы кто! -- слышались самоуверенные голоса среди команды...
-- Нет нам удачи! -- печально вздыхал мичман...
Пошли обратно, в гавань Дальнего, для доклада адмиралу, но по пути встретили "Всадник".
-- Остаться в море, на подходе к рейду и охранять рабочую партию! -- сигналили с него.
Вернулись и целый день мотались на зыби.
К вечеру, возвратившись на свое охранное место, я поехал на "Амур" с рапортом. Адмирал встретил меня весьма сурово и, выслушав доклад, заявил:
-- Вам было приказано только узнать, посмотреть и донести, а не пускаться в авантюры!
-- Но, ваше превосходительство, на основании того, что я узнал, я считал себя вправе действовать...
-- Вы не имели права рисковать своим миноносцем! Вы обязаны беречь вверенное вам судно!..
Возвращаясь с "Амура", я был совсем... расстроен.
-- Как? -- думалось мне. -- Не рисковать?.. Но ведь вся война -- это сплошной риск и людьми, и судами! Разве любая атака миноносца, даже в самых благоприятных условиях, не есть, с точки зрения благоразумной осторожности, самый отчаянный риск?.. Беречь свое судно!.. Но ведь если его берегут в мирное время, то единственно для боя! Если беречь суда от встречи с неприятелем, то лучше всего было бы спрятать их в неприступные гавани, но тогда на кой черт сам флот?!
"Не рисковать" -- вот формула, которой с одинаковым успехом держались: Алексеев -- на море, а Куропаткин -- на суше.
Сколько раз вспоминал я эту формулу в течение войны, вспоминал со злобой... с проклятием... Ведь рискнуть все-таки пришлось, но только уже после целого ряда неудач, бесплодно растратив немало сил, не использовав первого подъема духа... В результате -- Мукден и Цусима...
Тогда, в то время, я, конечно, не знал и не мог знать, чем дело кончится, но правдивый сам пред собою, в своем дневнике не мог не отметить, что в душе всецело присоединяюсь к тому глухому ропоту, который слышался кругом и который я по долгу службы старался утишить...
Полагаю, понятно, что, вернувшись домой на миноносец, я ни словом не обмолвился о моей беседе с адмиралом. Я считал, что то настроение задора, предприимчивости, жажды сцепиться, подраться, которое каким-то неведомым путем создалось и овладело офицерами и командой, -- необходимое, первое условие успеха деятельности такого судна, как миноносец. Я считал преступлением расхолаживать их, внушать, что мы не должны "рисковать" (чем? -- встречей с неприятелем?) и "беречь вверенное нам судно" (от чего? -- от неприятельских снарядов?).