Страница 35 из 39
Он приехал снова только в конце марта, на целый месяц. Ещё более замкнутый, подавленный, он плохо спал и кричал во сне, но не рассказывал ничего про тот ад, в котором побывал, не пытался переложить часть своей боли на чужие плечи. За командировку ему заплатили хорошие деньги; Сергею активно не нравились мои предложения «взять у меня и забыть про эту проклятую войну», он считал, что содержать семью обязан мужчина. Поэтому согласился на уговоры и посулы начальства: ещё три месяца — и повышение в звании, премия, какие-то льготы, перспективы…
Мы подали заявление в ЗАГС. За два дня за регистрации Серёжу снова вызвали в штаб. Что-то случилось… Он привычно не стал объяснять. «Не имею права. Прости, надо срочно ехать». Усталые, отрешённые стальные глаза, плотно сжатые губы, скупые точные движения… А я стояла и с ужасом думала о том, увижу ли его ещё раз. Раньше я запрещала себе такие мысли, но в тот момент была готова не плакать — а выть от страха, от охватившего меня жуткого предчувствия. Валяться в ногах, умолять, не пускать… Только знала — это не поможет. Серёжа — человек долга. И он не изменит себе даже ради меня…
Он обернулся от двери, глянул на меня — слабую, съёжившуюся — и вдруг отшвырнул сумку, рванулся ко мне, схватил на руки, исступлённо прижался такими родными обветренными губами.
— Алечка… любимая… прости… Я вернусь. Я ВЕРНУСЬ!!
Потом так же резко выпустил меня и опрометью кинулся вниз по лестнице.
Через двадцать четыре дня мне позвонили из его части…
Я с трудом отогнала мучительные воспоминания. Как бы то ни было, Серёже пришлось во много раз тяжелее, чем мне. Пока я кое-как залечивала в Германии душевные раны, он страдал от тяжких физических. Был плен, был побег, подступившая вплотную инвалидность и долгие месяцы тяжелейшей реабилитации. А ещё — всё это время он пытался меня найти. Где живёт моя единственная подруга Аня, он не знал, документы из Школы я забрала, не дожидаясь окончания сессии. Единственной зацепкой был вильнюсский телефон моей тётки, случайно оказавшийся в его записной книжке. Он звонил туда несколько раз, но там отвечали исключительно по-литовски, он ничего не понимал. Могла ли тётя Нелла узнать его? Я предпочитаю думать, что нет, так легче…
Сергей мимоходом пошутил, что главной проблемой после возвращения было даже не собрать деньги на дорогостоящую операцию на искромсанной ноге, а доказать, что он — это он, а не «призрак коммунизма». Официально он несколько месяцев считался погибшим, соответственно, вычеркнутым из всех списков, и, если бы не активная помощь сослуживцев, он бы «откинул копыта под дверью очередного чинуши». Общими усилиями они всё же добились его восстановления, выбили деньги на операцию и даже обещанное «герою» внеочередное звание. Сергей уверил, что особенно хандрить в то время было уже некогда, он почти всё время проводил сначала в реабилитационных центрах, потом вернулся на службу — и усиленно осваивал новую для себя роль преподавателя в учебном центре. И только по ночам возвращалась щемящая тоска по девушке, которая живёт где-то (как? с кем?) и до сих пор думает, что он не сдержал тогда своего обещания…
— Наверное, было бы лучше, если бы мы не увиделись, правда?
— Нет! — решительно возразила я. — Наоборот! Ты понимаешь, какой это был мизерный шанс — встретиться сегодня именно здесь? Я сама не была в Тракае сто лет, а ты…
— А я приехал всего на день, из Вильнюса, тоже где-то наобум…
— Ты в отпуске?
Он покачал головой посмотрел на меня с неожиданно мягкой улыбкой. Я тут же ощутила предательский комок в горле…
— Я приехал, чтобы тебя найти. И забрать с собой.
Опускаю глаза. По клетчатой скатерти неуверенно ползёт крохотный паучок…
— Ты был у тёти?
— Да. Пробил по телефону адрес. Она в отъезде, прислуга по-русски не понимает, всё твердила «несупрату-несупрату». Но когда я показал твою фотографию — реакция была слишком явной… Один друг смог достать список недвижимости, что принадлежит вашей семье. Нехилый, однако, список! Вот я и катался по адресам. Везде пусто или посылают… На Побережье я уже не успевал, думаю, съезжу хоть в Тракай напоследок, раз недалеко. Еле нашёл вашу усадьбу… Сторож — единственный, кто неплохо говорит по-русски, мы пообщались. Он сказал, что ты давно здесь не появлялась, лет пять, одно время жила в Германии. И больше ничего я от него не добился…
Мы помолчали, потом Сергей протянул руку и осторожно взял меня за подбородок, заставляя смотреть себе в лицо. Под его пристальным взглядом я на какой-то миг почувствовала себя всё той же девочкой Алей. Но теперь «котёнок» вырос, превратился во взрослую «кошку», и этого уже не изменить. Мы оба стали другими.
— Знаю, что не должен спрашивать тебя об этом, что это нечестно. Но всё равно спрошу. Ты поедешь со мной?
Он наклонился к самому лицу, перевёл взгляд на стиснутые губы, которые были теперь так близко от его губ. У меня едва хватило сил отстраниться — но я должна была это сделать. Не поддаться искушению, не дать своему телу «вспомнить»…
— Серёжа, ты… забыл… Я замужем.
— Я не забыл. Потому и спрашиваю.
— А иначе просто запихнул бы в чемодан и вывез контрабандой? — сумела усмехнуться я.
— Не исключено… Ладно, прости. Надо было спросить по-другому: ты любишь этого парня? Ты по-настоящему счастлива? Я, конечно, всё тот же голодранец, но…
— Ты ведь помнишь, для меня это всегда было неважно. Серёжа, я люблю своего мужа. Я долго была одна. После тебя просто не могла ни на кого смотреть… И то, что я встретила Ирга — это для меня как подарок судьбы. Я только-только оттаяла, успокоилась и начала новую жизнь. Но даже не это главное… Серёжа, я просто не смогу его сейчас предать. Прости… Тогда получается, что я предаю тебя. Но…
Он легонько коснулся пальцем моих губ.
— Не надо оправдываться. Всё в порядке, я понимаю…
С силой провёл рукой по лицу, словно точку поставил. Я рискнула погладить большую жёсткую ладонь, так непохожую на «аристократическую» ладонь Ирга. Да, они были совсем разные, и любила я их, наверное, как-то по-разному. Но Ирг был теперь моим настоящим, «настоящим настоящим», а Серёжа… Его место по-прежнему никому не занять.
Как же правильно, что мы встретились сегодня! Я узнала, что он всё так же существует на этой земле, но смогла окончательно освободиться от «той» зависимости, она не изменит мою жизнь сейчас — как тогда. Но только сможем ли мы все жить, как раньше? С этой болью от невольного предательства, с обманутыми в который раз надеждами? Сможет ли Сергей простить меня — ту, что не дождалась, и тоже начать всё сначала? Сколько на это потребуется времени?
И — простит ли Ирг? Ведь я предала и его тоже. Я знала, что не должна была уходить, оставлять его одного, даже ненадолго. Но я всё-таки ушла… Зачем ему такая жена, такое бездушное чудовище??
Серёжа в ответ тоже погладил мою руку, отвлекая от горьких мыслей. Его улыбка была грустной, но в тоже время в ней сквозило неожиданное облегчение.
— Знаешь, Аля, а ведь это действительно судьба. Что сложилось именно так, что мы всё-таки встретились, и что ты оказалась замужем. Ты только не казни себя, не вини ни в чём, ладно? Помнишь — всё, что ни делается — к лучшему? Ты за это время изменилась, я чувствую, и даже если бы согласилась сейчас уехать со мной — кто знает, чем бы всё это закончилось. Мы просто не можем взять и вернуться к прежним отношениям, слишком много всего произошло. Тебе-сегодняшней уже подходит кто-то другой. А я… Знаешь, я хочу тебе признаться в одной вещи. Когда я два месяца провалялся в реабилитационном центре, разрабатывая свою дурацкую ногу, был момент, когда я почти сдался. Устал, думал, что всё напрасно, что я навсегда останусь хромым инвалидом… Со мной занималась одна девушка. Врач. Такая вредная, настойчивая… Мне казалось, ей доставляет удовольствие мучить меня этими бесконечными упражнениями, даже кричать (представляешь, какая-то пигалица позволяет себе орать на такого бедного меня, обзывает трусом и слабаком. Меня!!) И только перед выпиской она призналась, что тайком ревела от жалости, но снова заставляла себя быть стервой, потому что, только разозлив, могла поставить меня на ноги. Это была её методика, и она сработала…