Рассказы

   -- Я полагаю, что прямо,-- с жестом правой руки горячо заговорил Алексей.-- Потому как душа детская невинная, она безгрешная..,

   -- А ты женат? -- спросил барин,

   -- Я-то? -- удивился Алексей.-- Нет. У меня никого нет. Один я. Чисто. Совсем один.

   -- Дорогу-то разглядывай! -- прервал его Петр Егорович.

   Алексей вздрогнул и притих.

   -- А лекарства с тобой нету, барин? -- немного погодя робко спросил он.

   -- Какого лекарства? -- удивился Петр Егорович.

   -- Да вот грудь у меня все ломит; грудь и спину... Чахотка, что ли, доктора называют?

   -- А-а! -- протянул Петр Егорович.

   -- Ничего мне легче нет, а целую бутыль я на себя извел: все терся, все терся... Болит!

   -- Лекарств у меня нет, я не врач,-- сказал Петр Егорович.

   -- Вот ведь горе-то! -- сокрушенно вздохнул Алексей.-- Кто без меня за садом уходит? Теперь сколько дела! Мне все Иван Афанасьевич показал, всему научил: "Молодые деревца, говорит, окутай, обвяжи..." Ах, барин, уж и сад: цветочков мы из ящиков по весне высадили, так еще теперь цветут. Астрой называется цветок. Красив! Ты, барин, посмотри у нас астру. Опять еще капусту не рубили. Веселая капуста! Только бы мне здоровья! а здоровья не будет, кто за садом?..

   Петр Егорович уже не слушал, он дремал, увернувшись в шубу. Сквозь легкую дрему ему все еще мерещилась степь, костры...

   И эти костры стягивались кругом него, подбираясь все ближе и ближе, окружая его все теснее со всех сторон. Ему становилось жарко и душно от дыма и пламени. И вдруг впереди него метнулась громадная фигура Алексея и взмахнула руками.

   -- Братцы, к богу, к богу! -- восторженно вскрикнул он, закидывая голову с искаженным от мученической радости лицом.

   -- К богу!

   Он ринулся в костер, прямо в пламя, а в степи прошел гул, словно стон, побежали тени маленьких темных людей, и эти люди тоже стали бросаться в костры и кричать: "к богу"!

   Петра Егоровича что-то сильно ударило в голову. Он проснулся и выпрямился, освобождая лицо из воротника шубы. Кругом было темно, но когда Петр Егорович огляделся, он увидал, что они стоят внизу, в балке, у поворота на мост, а на мосту кричат и суетятся люди. Алексея на козлах не было.

   -- Что такое? Что случилось? -- крикнул Петр Егорович.

   -- Держал бы вправо... вправо! -- кричал чей-то голос.

   -- Говорят ему, лешему!..

   -- На мост лезет... В объезд бы...-- доносились до Петра Егоровича отдельные возгласы.

   -- Что такое? Алексей! -- крикнул он, привставая.

   Алексей подбежал и опять по-обезьяньи полез на козла.

   -- Куда ты, дурак, пропадал? Что случилось?

   -- Да мужики... мужики, вишь, на мосту завязли. Лошадям было ноги поломали. Разве же этот мост для езды? -- возбужденно пояснил Алексей.

   Петр Егорович разоспался и был не в духе.

   -- Чего это их?.. целый обоз?

   -- Обоз. С работы ушли, от Андреева.

   -- Куда едут-то?

   -- Да так... Нанимаются. Прослышали, что на Вилков хутор рабочих берут, вот и поехали. Ох, барин, держись!

   Тарантас охнул, погрузился по подножку в жидкую грязь и понесся, подскакивая, вверх по крутому откосу балки.

   "Без дороги жарит, дурак!" -- подумал Петр Егорович, распахиваясь и хватаясь за что попало, чтобы удержаться на месте. Мельком он увидал обоз; несколько телег в одиночку и парой, медленно ползли вдоль темной балки, и среди скрипа колес слышались голоса и пискливый крик ребенка.

   -- Отчего они уехали? -- строго спросил он, кивая на обоз.

   Алексей пустил лошадей шагом.

   -- От обиды,-- тихо ответил он,-- от обиды уехали.

   Вдруг он опять обернулся лицом к Петру Егоровичу.

   -- А что, барин, как по-вашему, по-ученому,-- заговорил он,-- правда это, что всякая обида, всякая слеза к богу росой поднимается?

   Барин опять уже начинал дремать.

   -- А не знаю, брат,-- сердито ответил он, кутаясь в шубу.

   Впереди небо было темно и облачно, и только справа эффектным зрелищем догорала солома, которой выжигали ток. Она одна еще освещала сбоку тарантас и задумчивую фигуру на козлах.

   -- Ну, пошевеливай! -- приказал Петр Егорович.

   Алексей заволновался, подобрал вожжи.

   -- Теперь до самого хутора, барин, костров не будет, в стороне оставим,-- сказал он.

   Петр Егорович что-то промычал. Алексей повернулся, и его испитое, длинное лицо слабо озарилось далеким отсветом.

   -- Ишь, курится...-- мечтательно произнес он.-- Люди-то с своим горем-нуждой на земле, а кровь-то их ишь... в небе! Это бог их видит и сказывает... Люди-то!

   -- Ты у меня будешь править... или нет? -- гневно крикнул Петр Егорович.

   Алексей вздрогнул; плечи его поднялись, и худощавое тело вытянулось на козлах. Лошади пошли рысью, разбирая дорогу в темноте.

   -- Вот они какие! люди-то! -- после долгого раздумья восторженно заметил Алексей и сейчас же умолк, словно испугался собственного голоса.

   А небо было темно и облачно, и только изредка, то тут, то там, занималось в нем слабое зарево, дрожало, бледнело...

   Это бог видел людскую нужду, видел и сказывал.

   Петр Егорович спал.

НА ЧУЖБИНУ

   Кучер с трудом остановил разбежавшуюся тройку, привстал на козлах и, вытянув шею, глядел вперед и по сторонам.

   -- В объезд надо брать, не проехать,-- решил он.

   -- Да что тут такое? откуда столько наехало? -- удивленно спросил Накатов и тоже приподнялся в экипаже, держась одною рукой за металлический ободок козел.

   Под яркими лучами летнего солнца, на большом протяжении между станционными зданиями и длинным рядом постоялых дворов, питейных заведений, колониальных и других лавок копошилась, гудела и скрипела колесами сотни телег многоголовая, беспорядочная толпа крестьян. До слуха Накатова доносился только смутный, неумолкаемый гул, из которого случайными отдельными звуками вырывались то ржанье коня, то плач ребенка, то бабий визг или отрывок удалой песни.

   -- Что тут такое? -- спросил опять молодой человек, обращаясь к проходящей бабе. Та, видимо, спешила и, не останавливаясь, кинула на Накатова тревожный взгляд.

   -- Переселенцы, батюшка, переселенцы. Девяносто дворов.

   -- Куда? -- крикнул он ей вслед.

   -- В Оренбургскую... Тетка тут у меня, попрощаться бегу.-- И она действительно побежала и сейчас же затерялась среди толпы.

   -- В объезд, значит? -- спросил кучер.

   -- Пойдем пешком, Катя,-- предложил Накатов, оглядываясь на сидящую рядом с ним девушку. Та, видимо, колебалась.

   -- Ну пойдем! -- согласилась она,-- с тобой не страшно.

   Они быстро выпрыгнули из экипажа и, взявшись под руку, направились прямо через толпу к станции.

   -- Взгляни, Катя, все пьяно! -- с оттенком досады и брезгливости сказал Накатов.-- Едут бог знает куда, набрали кое-какие крохи, и как набрали! Дома свои, скотину, весь скарб свой за полцены сбыли и теперь пропивают все, до копейки! -- Молодой человек пожал плечами и нахмурился.

   -- Народ, народ! Наш умный, добрый русский народ!

   Он сделал широкий жест свободной рукой и усмехнулся. Они стояли уже среди толпы. Не общий гул, а отдельные, резкие звуки раздавались в их ушах. Вдоль и пперек дороги как попало стояли телеги; одна из них ушла двумя задними колесами в канаву, и тощая лошаденка тщетно силилась вытащить ее на ровное место. На телегах и рядом с ними прямо на земле сидели и стояли мужики и бабы, лежали мешки, узлы... Почти все мужчины были пьяны: одни шатались, кричали, пробовали плясать и петь песни, другие, уже окончательно опьяневшие, лежали на земле без голоса и без движений. Попадались и пьяные бабы.

   -- Зачем это они? Зачем?-- прошептала Катя.

   -- Эй! барин! -- весело окликнул Накатова молодой мужик.-- Прощай, барин!