Выиграть время

— Ту, косожскую, что с чернью по ножнам. Люблю тонкую работу, особливо по серебру, — простодушно признался Дорош. — Да и клинок должен быть неплохой. Я их встречал и знаю: надежен, легок, остер. Как раз для моей руки.

— Послушай, атаман, но договор был только о коне и шеломе, — запротестовал Векша. — Ты мне ханскую грамоту, я тебе — белого аргамака и аланский шелом с бармицей.

— И саблю в серебряных ножнах с чернью, — упрямо повторил Дорош. — Станешь торговаться, уйду и сыщу другого покупателя, а заодно скажу ему что вначале предлагал грамоту тебе, а ты пожалел за нее саблю дать. Пускай великий князь Ягайло знает, как ты о благе Литвы печешься и что его милость и расположение к себе дешевле какой-то сабли ценишь. Ну как, боярин, даешь саблю в придачу? — прищурился Дорош.

— Ладно, бери и саблю, — заметно потускневшим голосом ответил Векша. — Для тебя мне ничего не жалко.

— Тогда добро, боярин, — расцвел Дорош. — Говори, где и когда завтра встречаемся?

— У Старого дуба на поляне, — предложил Векша. — Надеюсь, то место еще не забыл?

— Помню, боярин. В полдень с двумя хлопцами буду тебя там ждать. До встречи.

Развернувшись, Дорош неторопливо направился к выходу из светлицы. Ударом сапога распахнул дверь, прошел между двумя парами боярских челядников, неподвижно стоявших по ее сторонам. Едва замер шум его шагов, ковер с оружием, висевший позади Векши, зашевелился. Из маленькой ниши в стене, которую он скрывал, в комнату шагнул старший сын боярина, Николай.

— Слышал? — спросил его Векша.

— До единого слова, — нехотя буркнул сын. — Хотя, откровенно говоря, с большим удовольствием услышал бы твой сигнал, чтобы разделаться с этим разбойником.

— Потерпи. Степной атаман может сослужить нам вначале неплохую службу.

По губам сына пробежала презрительная усмешка.

— Ты на самом деле веришь в его сказку о ханской грамоте?

— Я собственными глазами видел и своими руками держал печать великого золотоордынского хана. Так что ошибиться я не мог никак

— Печать еще не грамота, — назидательно заметил Николай.

— Верно, поэтому завтра я и встречаюсь с Дорошем. Если у него действительно грамота Мамая, я не пожалею за нее целого табуна, а не только твоего аргамака.

— Думаешь, это грамота, которую сейчас так ждет из Орды великий князь Ягайло?

— Уверен в этом. Судя по рассказу Дороша, речь идет о ханском посольстве, которое на днях бесследно сгинуло в степи. Печать подтверждает его слова.

— Тебе видней. Скажи, ты на самом деле собираешься отдать атаману моего лучшего скакуна? — нахмурился Николай.

— Я отдал бы ему даже своего… Пока не получил бы из его рук грамоты, — хихикнул Векша.

Сын понимающе улыбнулся.

— Ты прав, отец. Этого человека нельзя отпускать живым. Если получим от него ханскую грамоту он будет ненужным свидетелем того, каким образом она очутилась в наших руках. К тому же его труп лучше всяких слов докажет, что мы отбили грамоту у степного разбойника в бою, рискуя жизнью, а не обменяли ее.

— Он должен умереть, даже если у него ничего нет, — с металлом в голосе произнес Векша. — Это мой и твой враг, недруг всей нашей семьи. Чтобы спокойно жили мы, не должно быть его.

— Завтра он навсегда останется на поляне, где собирается встретиться с тобой, — твердо сказал Николай. — Имеется у него грамота или нет, это будет последний день его жизни.

— Будь осторожен. Я знаю казаков, их не так просто обхитрить, а в бою с ними лучше не встречаться.

— Я отправлюсь на поляну еще затемно и обоснуюсь там с вольными задолго до прибытия Дороша. Я вовсе не собираюсь рисковать.

— С Богом, сын…

Боярин Векша прибыл на поляну ровно в полдень.

Атаман и два его спутника уже ждали боярина. Их вид был вполне мирным и дружелюбным и не вызвал у Векши никаких подозрений. Пока Дорош любовался конем и вертел в руках шлем и саблю, боярин с любопытством рассматривал его спутников. Он многое слышал о воинственных и свободолюбивых выходцах из русских земель, бежавших от княжеского и боярского гнета в пограничные с Ордой степи и живущих там своими ватагами и станицами. Он несколько раз встречал в походах их быстрые, неуловимые конные отряды, в мгновение ока исчезавшие в степи. Однако видеть казаков так близко, лицом к лицу ему приходилось впервые.

Сейчас, глядя на их суровые, обветренные и обожженные солнцем лица, на сухощавые, мускулистые фигуры, на легкую пружинистую посадку в седлах, боярин ощутил в сердце неприятный холодок Вот они какие, ненавистные ему и другим боярам казаки. Те, что своим существованием заставляли теплиться в душе каждого смерда и холопа извечную мечту о воле и как магнитом притягивали к себе из их числа самых смелых и отчаянных.

Эти отважные, не признающие над собой ничьей управы воины всегда были опасны для княжеской и боярской власти. Вначале, во времена Киевской Руси, беглецы устраивали пристанища в низовьях Дуная и именовали себя берладниками. Позже стали уходить за Дон и Днепр и называться ватажниками, станичниками, черкасами, а чаще всего казаками. Если отношение к ним русских властей постоянно было враждебным, то ханы Золотой Орды старались проводить в их отношении гибкую политику. Сначала, считая всю степь собственной вотчиной, они безжалостно истребляли незваных пришельцев, затем, боясь роста могущества Руси и борясь с ее централизацией, стали поощрять отток мужского населения из центральных областей Руси на окраины, способствуя этим упадку военной и экономической мощи русских княжеств. Ордынские баскаки даже получили указание организовывать в степном пограничье с Русью и Литвой поселки для русских беглецов из княжеских и боярских вотчин.

Однако не для того бывшие смерды и холопы покинули родные избы и хаты, чтобы сменить кабалу русских и литовских князей и бояр на гнет татарских ханов и баев. Собираясь в вооруженные ватаги и станицы, ценя пуще всего свободу и беспрекословно подчиняясь своим выборным атаманам и сотникам, беглецы стали представлять настолько грозную военную силу, что вскоре отбили у русских и литовских бояр всякую охоту бороться с ними и заставили кочевавших рядом татарских и нагайских мурз искать с собой мир и дружбу.

Никто не знал точно даже происхождения их названия — казаки. Одни исследователи в своих изысканиях возвращались к тем далеким и скрытым туманом истории временам, когда в степях, где сейчас обитали казачьи отряды, господствовали племена скифов и сарматов, и искали корень подобного названия в их языке. Другие считали, что это слово пришло из языка татар, теперешних ближайших соседей казаков, означая собой свободного, независимого человека, и были уверены в его тюркском происхождении. Третьи, менее глубокомысленные и потому наиболее многочисленные, вполне серьезно утверждали, что корень слова взят из названия дикого степного животного — козы, мясо которой было основной пищей казаков, вооруженные отряды которых быстротой и осторожностью ничем не отличались от поведения этого пугливого животного.

Веселый голос подъехавшего вплотную Дороша вывел боярина из задумчивости.

— Вижу, сдержал ты свое слово, — сказал атаман, разворачивая коня рядом с Векшей. — Коли так, вот тебе ордынское послание.

Он сунул руку за пазуху и протянул боярину пергаментный свиток, обвязанный шнуром с ханской печатью. Схватив грамоту, Векша лихорадочно развернул ее, впился в пергамент глазами и не смог удержать возгласа разочарования.

— Что это? — с недоумением спросил он. — Я здесь ничего не понимаю.

— Что отбили у гонца, то и передаю, — невозмутимо ответил Дорош. — А ежели тебе не суждено понять написанного, так это немудрено. Не боярину Векше сия грамота послана, не ему разуметь ее.

В словах казака была определенная логика, и Векша успокоился. Осторожно свернул грамоту, снова перевязал шнуром и, стараясь не потревожить Мамаеву печать, сунул себе за пазуху.

— Вот, атаман, и свершили мы каждый свое дело, — сказал он. — Прощай и не поминай меня лихом.