Выиграть время

Ягайло, задавая вопрос, был прям и откровенен, не менее откровенным был и полученный им ответ. И великий князь оценил честность и прямодушие старого русского воеводы.

— Ты прав, воевода, недруги сейчас Литва и Русь, а потому враги и мы с тобой. Ох как нелегко будет нам сегодня разойтись на этой дороге.

— Что ж, великий князь, каждый из нас исполняет долг перед своей родиной. Не на хмельной пир собрались я и мои русичи, а на смертельный бой за родную землю. И коли суждено нам сложить головы в этом чужом лесу, немалой ценой заплатит Литва за свою победу, кровавой будет ее тризна. Мы ждем тебя, великий князь, и готовы к встрече, чем бы она для нас ни закончилась.

Воевода Рада снова поднял руку в тяжелой железной рукавице, и холодный озноб пробежал по телу великого князя. Тесно сомкнутые ряды русичей, стоявшие до этого неподвижно, дрогнули и быстро раздались влево и вправо, еще шире охватывая выход дороги из оврага. А в просветах между копьеносцами показались такие же плотные ряды русских лучников. В шлемах, кольчугах, с мечами на поясах, они стояли, положив стрелы на тетивы луков, щиты и копья лежали возле их ног. Как и копьеносцы, они были неподвижны, но великий князь знал, что по первому же сигналу или команде они поднимут луки, натянут тетивы, и ливень стрел обрушится на сбившуюся в овраге литовскую конницу. И это будет началом конца, потому что ни одна из стрел не пропадет даром, каждая отыщет цель и принесет врагу неминуемую смерть.

Им, стоящим вверху русичам, выросшим в походах и закаленным в боях, одинаково метко стрелявшим в пешем строю и с мчащейся на полном скаку лошади, попадавшим даже в узкие прорези тевтонских рыцарских шлемов-масок, будет сущим пустяком расстрелять потерявшую воинский порядок, скучившуюся на дне оврага толпу литовских конников, полностью лишенных возможности маневра и пути к отступлению.

Лишь от него, великого князя Ягайлы, зависела в эти минуты жизнь и смерть тысяч лучших литовских воинов. Только он мог решить, погибнуть ли в этом овраге и ему самому, дав повод для торжества многочисленным врагам, или, уступив сейчас чужим уму и силе, остаться жить, чтобы при следующем, более благоприятном для него случае сполна рассчитаться за сегодняшний позор.

И великий литовский князь сделал свой выбор.

— Воевода, чего ты хочешь? — спросил он, глядя в глаза собеседнику.

— Великий князь, я и мои воины-русичи идем на смертный бой с вековым недругом нашей родины — татарской ордой. Наше место там, под русским стягом, среди русских воинов. Если не желаешь лишней крови и тысяч напрасных смертей — уйди с нашего пути.

— Пусть будет по-вашему, — помедлив, сказал Ягайло. — Вы вольны идти куда желаете, и никто не встанет на вашей дороге. Это все?

Под вислыми усами воеводы Рады мелькнула улыбка.

— Прежде чем уйти отсюда, ты дашь нам княжеское слово в том, что не бросишь нам вслед свои тысячи, которым мы сейчас, как и тебе, дарим жизнь. Таково наше условие, великий князь.

Жестокими и обидными были слова русского воеводы для великого литовского князя, однако сейчас он не мог дать воли гневу.

—Добро, воевода. Никто из литовских воинов не встанет на твоем пути и не будет преследовать. Даю тебе в том свое великокняжеское слово. Ты доволен?

— Да, великий князь, — прозвучал ответ. — Теперь твои воины пусть продолжают движение. Тевтонский рубеж ждет их.

Рада поднял руку, дважды махнул над головой. Неподвижная стена красных русских щитов на гребне оврага шевельнулась, сомкнула ряды, скрыв за собой лучников, и через мгновение перед глазами великого князя опять были только лес и кустарник. Ягайло повернулся к группе литовских воевод, что в течение разговора безмолвно стояли за его спиной.

— Боярин Старкус, — обратился он к одному из них, — ты поведешь воинов дальше и будешь командовать ими на кордоне. Делай, что я велел.

Старкус склонил в знак послушания голову вытянул коня плетью и поскакал в голову литовской колонны. Пока мимо великого князя медленно тянулись усталые панцирники, а затем ровными, четкими рядами двигались в обратную сторону полки русской пехоты и конные дружины, он не проронил ни слова.

Лишь когда вокруг все стихло, Ягайло хмуро оглядел десяток всадников, оставшихся с ним, задержал взгляд на Адомасе.

— Запомни этот лес, боярин, — сказал он. — Здесь, даже не обнажив меча, я потерял шестнадцать тысяч лучших воинов.

— Двенадцать, великий князь, — поправил его Адомас. — Четырех тысяч полочан и восемь тысяч литовцев, что займут их место на тевтонском кордоне.

— Шестнадцать и ни на человека меньше, — упрямо повторил Ягайло. — Потому что против четырех тысяч полочан, что сейчас ушли к моим врагам, я буду вынужден бросить в сражение столько же своих воинов. Вот арифметика боя, боярин.

— Но полочане еще не у твоих врагов, великий князь, — тихо сказал Адомас, отводя глаза в сторону. — Они еще в Литве и целиком в нашей власти. Ведь под твоим началом не только те восемь тысяч воинов, что ушли на западное порубежье.

— Я дал русичам княжеское слово, что не трону их.

— Разве обязательно тебе самому вести воинов? Или нет у тебя верных воевод, которые могут не знать о данном тобой слове?

Тяжелый взгляд великого князя заставил Адомаса съежиться.

— Боярин, сегодня русичи подарили мне и тебе жизнь. Я, великий литовский князь, тоже обещал им жизнь. И покуда они находятся на моей земле, я сдержу эту клятву.

7

Они сидели рядом на старом, поваленном ветром дереве. В десятке шагов от них хрипели и били копытами кони, на которых прискакал князь Данило со своими людьми. В отдалении, на поляне, горел костер, вокруг которого виднелись дружинники боярина Боброка.

— Князь, что заставило тебя скакать ко мне? — тревожно спросил Боброк, стараясь рассмотреть в темноте лицо Данилы. — Ведь знаешь, что после ухода полочан к Андрею Ольгердовичу вокруг твоей усадьбы полно глаз и ушей боярина Адомаса.

— Знаю, боярин, только не было времени ждать твоего человека, а своего посылать опасно: неровен час, схватят его ищейки Адомаса. Вот и пришлось скакать самому, надеясь, что на меня они без ведома Ягайлы напасть не посмеют. Как видишь, так и случилось.

— Что за известие ты привез?

— Беда, боярин. Вчера прибыли к Ягайле гонцы с русского порубежья с вестью, что князь Дмитрий оставил в Москве лишь брата Владимира Серпуховского с малым войском, а сам со всей русской ратью двинулся через Коломну против Мамая. Уже сегодня Ягайло приказал готовить свое войско к походу. Того и гляди, каждую минуту может навалиться на Ольгердовичей или направиться на соединение с Ордой. А московской рати еще далеко, ой как далеко до Дона.

Боброк опустил голову, невесело усмехнулся.

— Торопится Ягайло, торопится. Знает, что у князя Дмитрия втрое меньше сил, чем у Мамая. Вот и не хочет в случае татарской победы свою часть добычи упустить.

— Неужто он решил не дожидаться гонца, которого Мамай должен прислать ему перед походом на Русь?

— Кто знает, князь. Ягайле сейчас не до ордынских грамот. Ему надобно не опоздать и себе кусок русской земли отхватить.

От рязанского князя Олега, преданного общерусскому делу, однако в силу обстоятельств вынужденного играть роль союзника Мамая, князь и боярин уже знали содержание той грамоты, что отбили их сотники с Дорошем на степном литовском порубежье.

Две недели назад литовские и рязанские послы встречались с ордынскими посланцами и договорились, что все три войска должны соединиться на Дону первого сентября. В грамотах, посланных в Рязань и Литву, Мамай сообщал, что в его планах ничего не изменилось. Но поскольку наемная итальянская пехота, навербованная в Генуе, прибыла позже, чем обещала, он вынужден задержать выступление на Русь на несколько дней. Поэтому он пришлет князьям Олегу и Ягайле еще одно сообщение уже об окончательном месте и времени их встречи.

Вот на этого гонца с новой ханской грамотой возлагали Боброк и князь Данило свои надежды. Поэтому лихорадочная активность литовцев после получения Ягайлой известия о начале движения русских войск на Дон могла нарушить их план.