Страница 3 из 61
Позднее я убедилась, что наши страхи были беспочвенными. Однажды командир звена Анатолий Сергеевич Мацнев сказал мне:
- Я знаю немало хороших летчиц нашего аэроклуба - Валерию Хомякову, Ольгу Шахову, Марию Кузнецову. Они не уступают нам, мужчинам, в мастерстве вождения самолета. И все же… не женское это дело. Так вот…
И стал упорно убеждать меня, чтобы выбрала другую профессию. Услышь я эти слова от ограниченного человека, наверное, не обратила бы внимания. Но он, Анатолий Сергеевич, был не только опытным мастером и хорошим командиром. Он был умным, разносторонне образованным человеком. К его мнению я, естественно, не могла не прислушаться. И признаюсь: в душу закралось сомнение. Что, если он прав и я понапрасну трачу время и силы?
Как- то, не выдержав, поделилась своими мыслями с Дужновым. Выслушав меня, он ненадолго задумался и уверенно сказал:
- Успокойся, Марина. Все новое не сразу укладывается в голове человека. Нужно время. А Анатолия Сергеевича мы постараемся переубедить.
Может, это случайность, но Мацнев больше не заводил со мной разговора на эту тему…
День, от которого отсчитывают жизнь
К аэродрому с одной стороны подступали наполненные птичьим щебетом леса. С другой - ромашковые луга с красными россыпями клевера. Это был очаровательный в своей неброской красоте кусочек среднерусской земли.
Летное поле нашего аэроклуба находилось в деревне Набережной по Северной железной дороге. В весеннее и летнее время мы ездили туда на электричке. От станции Соколовской до аэродрома шли пешком через речку [11] Клязьму и деревню Набережную. Докладывали о прибытии, переодевались и отправлялись на старт.
Когда начинались каникулы в институтах и школах, мы на все лето перебирались в лагеря. Заводская молодежь приезжала на полеты после работы.
Жизнь на аэродроме начиналась с восходом солнца и утихала, когда солнце уходило за горизонт. Работы было невпроворот, но мы не хныкали, мы успели полюбить небо.
Перед полетами помогали технику Васе Никитину подготовить самолет, а к вечеру вместе с ним мыли, чистили, заправляли, привязывали к штопорам, зачехляли машины и лишь после этого уходили в палатки, чтобы помыться и привести себя в порядок. Чуть позднее инструктор проводил разбор полетов, анализировал работу каждого курсанта, ставил задачи на следующий день.
После этого можно было идти на ужин. Потом - кино, встречи с опытными летчиками, лекции, дискуссии. А утром снова полеты.
Раз в неделю нас отпускали домой. Если увольнение совпадало с воскресеньем, я с отцом отправлялась в город. Он очень любил Ленинские горы, и мы часто бывали там. Москва открывалась тогда с птичьего полета. Вдали виднелся Кремль, солнце золотило его купола, а улицы разбегались вразлет, как лучи…
С большой неохотой я расставалась с отцом. Мне всегда было интересно и радостно с ним…
* * *
Первое время инструкторы «разыгрывали» для нас весь полет на земле. Учили правильно садиться в кабину, последовательно действовать при «взлете». Задания с каждым разом усложнялись.
И вот начались ознакомительные полеты. Впервые поднявшись в воздух, я так разволновалась, что просмотрела и разбег машины, и ее отрыв от земли. Опомнилась, когда под крылом уже замелькали красные крыши деревни, разбросанной у реки. Меня охватило какое-то блаженное оцепенение. Забыв наставления, я подняла руку над козырьком кабины. Тугая струя от винта отшвырнула руку назад, ударила о край кабины. Я испуганно взглянула на инструктора: заметил ли он все это. Наверное, Дужнов сам испытал когда-то нечто подобное. Улыбнувшись, [12] он положил У-2 в крутой разворот, да так, что у меня дух захватило.
Так начались учебные полеты и курс летной подготовки. Вначале осваивали простейшие упражнения, отшлифовывали полет по кругу - взлет, разворот, построение маршрута, посадку. Летали с инструктором. Он находился в задней кабине и через дублированное управление исправлял ошибки ученика. Со временем ошибок становилось все меньше.
Убедившись, что я «кое-чему», как он выразился, научилась, Дужнов разрешил мне самостоятельный вылет. Это было в августе 1939 года.
Первый самостоятельный! У кого не замирало сердце при одном этом слове! Когда Михаил Павлович после очередного задания подошел ко мне и сказал, чтобы готовилась к первой пробе сил, я не сразу поняла его.
- Одна полетишь, ясно? - повторил он.
* * *
Аэродром просыпался рано. Обычно на выходной все уезжали в Москву. Старшина группы Николай Гусев предупредил, чтобы на этот раз мы ночевали в лагере. Было известно - инструктор наметил несколько человек для самостоятельных вылетов. Но кого? Каждый втайне надеялся, что выбор падет на него. Воскресенье я провела как во сне. Все думала о завтрашнем дне, мысленно представляла себе, как Дужнов произнесет мое имя, проводит до самолета, на обшивке которого еще дрожат капли утренней росы, как взмахнет флажком стартер, давая разрешение на взлет…
Нет! Лучше об этом не думать.
Утро в день полетов выдалось на редкость тихое, ласковое. Я проснулась задолго до подъема, вышла из палатки. На лугу под солнцем сверкала обильная роса, предвестница теплого, сухого дня. Над гладью реки стлались космы тумана, а в просветах между ними на другом берегу мелкими волнами колыхалась рожь. Мне показалось, что слышится легкий зеленый звон…
Со стороны деревни доносились невнятные голоса, тянуло горьковатым дымом. На реке гулко шлепал по мокрому белью валек. Над землей вставал новый день.
Я представила, как сегодня ворвусь в прохладную гладь небес, взбудоражу ее ревом мотора и оттуда, с высоты, [13] буду глядеть на землю, по которой хожу, которая взрастила меня и за которую я, если понадобится, не задумываясь, отдам жизнь. Отдам вот за это самое чудное мгновение, за это утро, за его свежесть, за тихий перезвон зеленой ржи и пение жаворонка, за все то, что вмещается в одно короткое, но емкое слово - Родина.
В первый полет Дужнов, захватив техника, ушел сам… Мы знали, он хочет опробовать машину и убедиться в се исправности. Делалось это для того, чтобы курсант с первого самостоятельного вылета навсегда поверил в машину.
Приземлившись, инструктор зарулил У-2 на старт и с минуту основательно «погонял» мотор. Потом вылез из кабины, не спеша подошел к нам, медленно обвел нас глазами, словно испытывая наше терпение и выдержку.
- Что ж, друзья, - сказал наконец Михаил Павлович, - сегодня у нас по плану самостоятельные вылеты. С кого начнем?
Дужнов помедлил, наши глаза встретились.
- Чечнева, в самолет!
Привычно, но не так быстро, как во время учебных занятий, я влезла в кабину, пристегнула ремни. Самолет на линии предварительного старта. Дужнов уже доложил командиру звена Мацневу о моей готовности к вылету.
- Перед самостоятельным полетом два круга с вами сделает командир звена, - поясняет Михаил Павлович. - Летать, как со мной… Спокойнее, Чечнева. Все будет в порядке.
Я киваю.
Легко сказать - спокойнее. При взлете я, конечно, волнуюсь, и лишь в воздухе постепенно ко мне возвращается уверенность. Все пока идет как надо. Главное теперь - четко и грамотно, как учили, выполнить все элементы полета. Мацнев в свое время уговаривал меня бросить авиацию. Осрамиться перед ним я просто не имею права…
Выполнив два полета, с замиранием сердца жду замечаний Мацнева. Он покидает машину и жестом показывает, чтобы на инструкторское место положили мешок с песком для сохранения центра тяжести. Дужнов улыбается, одобрительно кивает мне. Он сам выпускает меня в воздух, идет, держась за нижнюю плоскость. Потом протягивает руку вперед. Старт дан. [14]
Увеличивая обороты, ревет мотор, У-2 набирает скорость и отрывается от земли. За спиной никого, я одна. Только я и верный мой друг - самолет, заслуженный ветеран, поднявший на своем веку в воздух не одну сотню ребят и девчат.