Страница 3 из 9
Домой я ехал не сказать чтобы полностью довольным, но все-таки моими настояниями порт начнет строиться на несколько лет раньше. Похоже, Иоанн Васильевич проникся и моими предложениями по устранению Батория, и сейчас над этим работают. И успехи этого года в Ливонской войне не будут временными победами.
Ну а раз к нам собрался ехать датский астроном, то надо подумать над попыткой создания телескопа. Плохо только, что в сутках всего двадцать четыре часа и мне просто не провести в жизнь всех идей, которые приходят в голову.
Дома меня ждал сюрприз. Во дворе стояли телеги, полные какого-то товара. Два мужика при моем появлении бухнулись на колени и уткнулись лбами в землю. На мои попытки их разговорить только еще больше кланялись и молчали. Но тут из дома показались двое – мой ключник на пару с тиуном. Увидев меня, Лужин, как обычно, сдернул свою шапку и радостно завопил:
– Сергий Аникитович, так мы это, товару нового привезли с мельницы нашей тряпошной! Вот изволь посмотреть, что получилось.
Он сдернул дерюгу, закрывавшую груз, и размотал один из тюков. Передо мной лежала бумага. Конечно, это был далеко не ватман. Я вытащил один лист и начал разглядывать, вроде все было как надо, даже мой водяной знак был виден.
Ключник ходил вокруг с отсутствующим видом. Наверняка уже подсчитывал, сколько серебра нам отвалят за привезенное сокровище. Несло от них уже прилично.
– Ефим, ты же тиун, что же сразу за водку?
– Дык, Сергий Аникитович, мы тута с Федькой, как цены-то московские на бумагу узнали, никак не могли без энтого дела обойтись. Да вот еще что интересно: раньше мы, пока все караулы проедем, так только с нас мыто и стребовали. А сейчас как кто услышит, что людишки боярина Щепотнева товар везут, так сразу нам все пути-дороги открыты. Ну, от такого дела вон наши мужики чуть от страху не сомлели. Мы, говорят, и не думали, что наш боярин важный такой есть.
Я повернулся к по-прежнему стоявшим на коленях мужикам:
– Эй, вас что, силой, что ли, поднимать? Давайте идите в людскую, поешьте хоть с дороги.
Потом, уже повернувшись к тиуну, сказал:
– Ты, Ефимка, как тиуном стал, заважничал – чего мужиков не накормил?
Тот заюлил глазами:
– Виноват, Сергий Аникитович, так вот получилось, заговорились мы тут с ключником.
– Точно так, – подтвердил, покачиваясь, Федька.
– Ох, пораспустил я вас, – угрожающе сообщил я им, – в будний день водку трескаете. Ладно, на этот раз прощаю, но еще такое дело – и на конюшню, а то у меня конюх засиделся, заскучал, вчера еще жаловался, что давно розог в руках не держал.
Пока я разговаривал с людьми, на крыльцо вышла моя жена и с улыбкой смотрела, как я распекаю подчиненных.
– Сергий Аникитович, – крикнула она, – хватит уж отчитывать, иди скорее, ужин ждет.
Еще зимой, перед свадьбой это была девчонка с блестящими любопытными глазами, но беременность изменила ее совершенно. Даже походка сделалась другой. И она уже стала не девочка, а женщина, осознающая свою красоту и новую жизнь, которую носит в себе.
И вновь, как почти каждый вечер, я подумал: «Как же мне повезло, ведь на ее месте могла оказаться любая другая женщина». Но сейчас мне казалось, что мне всегда нужна была только она одна. Нет, наверно, все-таки есть Бог на белом свете, что подарил мне такое счастье, которого никогда у меня не было в прошлой жизни.
Я закончил разговор и быстрым шагом поднялся на крыльцо и, поцеловав Иру, прошел вместе с ней в дом под многозначительное переглядывание дворни.
После ужина я вызвал к себе Ефимку, который уже достаточно протрезвел и был в состоянии обстоятельно рассказать о делах в моих владениях. Кроме того, с собой он принес две корзины. Из первой, пахнущей керосином, он начал извлекать жестом фокусника небольшие бутылки, заполненные фракциями нефти, полученными уже в Заречье.
– Лужин, мать твою! Ты что, совсем ума лишился, зачем ты эту вонь сюда приволок?! Давай пойдем во двор, покажешь, что там есть! – закричал я на него.
Тот вновь аккуратно сложил все бутылки обратно в корзину, и мы пошли во двор, а по дороге Ефимка обиженно бормотал, что он специально принес в кабинет и никому не показывал, думал, что это тайна великая.
Я прямым ходом направился в мастерские к Кузьме, где Лужин поставил корзинки на пол и стал заново вынимать бутылки, воняющие керосином. Во второй корзине, переложенные стружкой, лежало несколько стеклянных плафонов для керосиновых ламп.
Ефимка, с интересом глядя на них, сказал:
– Слава тебе господи, наконец хоть узнаю, что это за штуки. У нас там все от любопытства помирают, что это такое будет, а больше всех Дельторов – он даже сам хотел ехать смотреть. Хорошо хоть стрельцы его не пустили.
– Кузьма, – спросил я, – где там твои светильники, которые ты мне делал?
Кузьма, который с не меньшим любопытством смотрел за извлекаемыми из корзин вещами, полез наверх и снял две керосиновые лампы, пока еще без стекол.
Под внимательным взглядом обоих мужиков я обнюхивал каждую бутылку и наконец, найдя жидкость, по цвету больше всего напоминающую керосин, капнул ее на плошку и поджег… Да, пожалуй, это было похоже больше на керосин, чем на соляру. Снял с обеих ламп крышки с протяжным устройством для фитиля и креплением плафона и налил в них немного керосина. Затем продел уже давно приготовленные фитили в протяжное устройство и надел крышки назад. Когда я поджег фитили и они загорелись тусклым коптящим пламенем, в глазах Кузьмы мелькнуло разочарование, и, похоже, он еле удержался, чтобы чего-то мне не сказать.
Я тщательно протер два плафона и вставил их в держатели на лампах. Подождав пару минут, чтобы они прогрелись, я немного прибавил длину фитиля – и яркий свет цивилизации осветил темное до этого помещение мастерской.
Потрясенные наблюдатели, открыв рот, смотрели на невиданное чудо. Затем они оба посмотрели на меня. И если в глазах Кузьмы было преклонение перед умом придумавшего такой светильник, то в глазах моего тиуна, похоже, мелькали одна за одной серебряные монеты, которые будет зарабатывать мануфактура.
– Вы еще не все поняли, – сказал я, – эти стекла, если сразу огня прибавить, будут трескаться, и вообще их уронить можно, разбить, так что если кто такую лампу купит, за стеклами к нам все время приходить будет.
Но деятельный ум Кузьмы уже решал следующую задачу:
– Сергий Аникитович, а почему под колпаком получается огонь ярче?
– Так ты, Кузьма, легко сам на этот вопрос ответишь: тяга-то под колпаком воздушная сильнее, и огонь жарче и ярче, а изменение нагрева – по-научному называется температура. Если она ниже – то холод, если выше – то тепло.
– Погодите, Сергий Аникитович, я сейчас слово это запишу. – И мой ювелир на стене, где у него уже был записан не один десяток слов, аккуратно, под мою диктовку, периодически глядя в алфавит, написанный там же, записал современными русскими буквами: «Температура».
Я уже с весны активно внедрял среди своих учеников новые слова. А лекари – те вообще писали только на современном русском языке. Решение было простым: если я хочу, чтобы моя школа была центром медицины современного мира, то про латынь надо забыть, да и с церковью проблем будет меньше, хотя она все равно будет сопротивляться любому нововведению. Но я в беседах с митрополитом налегал на то, что лекарям нужен свой язык, на котором они все будут учиться, а ежели кто из иностранцев когда-то будет учиться у нас – пусть также учит этот язык, чтобы понять, о чем ведет речь преподаватель.
Конечно, это значительно прибавило мне работы. Все-таки до переноса я много лет работал в узкой специальности и забыл массу терминов. И сейчас по вечерам, нарисовав очередную кость, начинал сочинять названия для очередных бороздок, щелей и отверстий.
Если бы не молчаливая поддержка царя, глыбой возвышающаяся за моей спиной, гореть мне уже, наверно, на костре. И хотя я всеми силами старался не раздражать церковь, она настолько своими нитями пронизывала всю жизнь общества, что все время возникали какие-нибудь коллизии.