Советы ближних

– Вот тебе – «до скорой встречи»! – Я показала Оклахоме фигу и захлопнула альбом.

Из крана капало, но не было сил встать и прикрутить его до конца.

Почему нет спокойной жизни? Когда в доме тишина, и дыхание сына за моей спиной, и мерцание фонарей за окном…

Нет, я не вынесу, если он женится и уедет!

Перебираю письма в поисках злополучной приписки. «Ничего теплого не нужно, это не по форме – старшина отберет». Не то… «К нам приезжал начальник штаба. Чистили, драили все до блеска…» Это первый год службы…

Вот она, черт ее побери!..

«Р. S. Срочно!

Я вам недавно прислал свое фото, где снят со всеми знаками и значками – „Специалист первого класса“, „Отличник ВВС“, „Гвардия“ и другие. Мать, будь добра, пересними на хорошей бумаге и вышли мне. В принципе мне нужна одна фотография. Поезжай в Марьину рощу. Второй проезд, дальше не помню… Эта фотография нужна мне немедленно…»

Я сижу, уставясь в четвертушку тетрадного листа. Одна фотография, на хорошей бумаге, срочно!

Только слепая курица могла не заметить, что сын влюбился!

«…А какие тут закаты! Вокруг ночь, только на западе пламенеет горизонт – закат. Несколько часов назад здесь пролетели бомбардировщики, оставив за собой газовый шлейф. И вот ярко-малиновый горизонт весь исчерчен этими темно-фиолетовыми полосами. Впечатление такое, как будто стоишь на гигантской эстакаде в окружении звездного неба и смотришь на планету Марс, медленно выплывающую из черноты космоса, всю изрезанную тайнами и каналами…»

Господи, это же все о любви!

– Борис! – позвала я, устав смотреть в темный потолок. – Боря, случилась ужасная вещь!..

– Мм-м? – спросил он.

– Ужасная вещь, Боря! Витька женится!..

– Спать! Спать! – сказал Борис и, не открывая глаз, похлопал меня по плечу.

– Он сказал, что бросит институт…

– Почему обязательно ночью? – пробормотал Борис и шумно повернулся на другой бок.

Наше утро начинается в семь. Борис поднимается первый. Он принимает душ, бреется и ставит чайник. Когда чайник вскипает, он будит меня. Мы вместе завтракаем, и Борис убегает. После чего я бужу Витьку. Он неплохо устроился, работает в трех кварталах от нас. Неторопливым шагом минут пятнадцать. Ну, а мне вообще к часу дня. Я логопед – занимаюсь исправлением речи у младших школьников.

– Слушай, мне приснилось, что Витька надумал жениться? – спрашивает Борис, помешивая ложечкой в стакане.

– Если бы! – говорю я. – К сожалению, это явь!..

Борис приготовляет себе бутерброды. Намазывает хлеб маслом и сверху кладет ломтик колбасы без жира.

– Как ее зовут? – спрашивает он.

Я ожидала любой реакции, только не этой.

– Неужели тебе не безразлично, как ее зовут? Можно подумать, что дело в имени! Остальное тебя вполне устраивает!..

Меня просто бесит спокойствие, с которым он жует свой бутерброд.

– Так вот, твой сын вчера заявил, что хочет бросить институт, жениться и уехать на Север с молодой женой, – говорю я. И мстительно замечаю, что процесс жевания прекращается.

Борис смотрит на меня ошарашенно, потом делает глотательное движение и наконец произносит:

– Это надо поломать!..

– А как ты это поломаешь? Как? – Я прикрываю кухонную дверь, чтобы не разбудить Витьку. – Она к нему приезжала! Да, брала три дня за свой счет. И он уже ставит ее мне в пример!.. Откуда я знаю, до чего у них там дошло?

– Не делай большие глаза, – говорит Борис. – Мы это поломаем!

Он смотрит на часы. Ему пора. Он целует меня в щеку и на цыпочках пересекает проходную комнату, где стоит Витькина тахта. Я провожаю его до передней. Зимний плащ на подстежке тесноват ему в груди – верхняя пуговица всегда отрывается. И сейчас она висит на честном слове.

– Не застегивайся на верхнюю, – говорю я. – Вечером пришью…

Я привожу себя в порядок. Грею воду для термических бигуди. Тоня, у которой я причесываюсь к праздникам, их презирает. «Разве чтоб добежать до парикмахерской», – говорит она. Все же они меня выручают. Я смотрю на себя в зеркало без отвращения. Красивой я никогда не была. Красивой считает меня только Борис, хотя именно он дал мне прозвище Обезьянка. У него это звучит ласково. Иногда и Витька пытается называть меня так, вслед за отцом. Но я ему запрещаю. Нечего фамильярничать! Конечно, ему повезло, что у него молодая мама! Но это еще ничего не значит!..

Мне жалко его будить. Он спит, обняв подушку, как-то подмяв ее под себя, словно боится, что ее у него отнимут. Внешне он похож на меня, такой же смуглый и темнобровый. Волосы тоже темные, только начали отрастать. Босая нога – сорок третий размер – торчит из-под простыни. Да, тахту придется менять! Придется ли?..

Я все время думаю о вчерашнем. Слова Бориса меня слегка обнадежили. Может, и правда поломаем?.. И я принимаю решение – с Витькой об этом ни слова. Пока он сам не заговорит.

– Ефрейтор Звонцов! – зову я и исполняю сигнал «подъем». Он меня обучал этим сигналам.

– Ты все перепутала, – говорит он, приоткрыв один глаз. – Ты сыграла «отбой», и теперь я должен еще вздремнуть!..

Я включаю радио на полную мощность передают увертюру к опере «Аида» – и убегаю готовить завтрак. Витьке ничего не остается, как вскочить с постели и убрать звук.

Он делает зарядку, пуская в ход гантели и растягивая на груди эспандер. Иногда снимает с гвоздя боксерские перчатки – он их приобрел еще до армии – и тузит дверной косяк со зверским выражением лица.

Потом он плещется под душем, и, когда возникает передо мной в тренировочном костюме, с ясным и детским лицом, я весело рапортую:

– Ефрейтор Звонцов! Разрешите доложить – кушать подано!..

Сегодня его любимый завтрак: взбитая яичница и кофе.

– Ну, что? Дома лучше, чем в армии? спрашиваю я ревниво.

– Смотря в каком смысле, – говорит он. – Если в смысле еды, то нас кормили неплохо. Питание в армии – дело государственной важности!

– Но такой яичницы ты там не ел? Сознайся!

– Сознаюсь! О такой яичнице я мечтал два года! Каждое утро, когда я зачеркивал масло, я приближал к себе миг, когда смогу ее съесть в условиях нашей кухни!..

– Да, тогда ты мечтал о доме, – говорю я. И умолкаю. Нет, ни слова о вчерашнем! Возможно, это его удивляет. Ну что ж, вчера он удивил меня. Так удивил, что я всю ночь не могла уснуть!..

По утрам он зачеркивал масло. Кто-то из остряков подсчитал, сколько за два года службы солдат должен съесть масла. Проглотив свою порцию, они зачеркивали в самодельном календарике очередную цифру. Эта игра особенно утешала салаг-первогодков в первые месяцы службы в армии. Салага, Солобон, Салапет, Чижик – насмешливо-нежные прозвища новобранцев. Год прослужил, и ты уже на полпути к дому. Ты уже не Салапет какой-нибудь, а Шнурок, Черпак, Фазан!.. И служить тебе веселее. Но дни идут, и вот ты уже Старик, а там и Дед – это уже после того, как опубликован приказ министра обороны об увольнении в запас твоего призыва… Два месяца до гражданки! Нижняя койка в казарме – уважение и почет! И вместе с нетерпеливым желанием увидеть своих, по которым соскучился, легкая грусть – прощание с друзьями по службе…

Я все это знаю из Витькиных писем. Таких откровенных, как мне казалось.

– Ну, я пошел, – говорит он. – Если мне будут звонить, скажи, придет поздно…

– Ты не зайдешь домой после работы? Прямо в институт? – спрашиваю я.

– Еще не знаю, – говорит он. И достает новый свитер – наш с отцом подарок к его возвращению. – Возможно, я на занятия не попаду…

Я смотрю на него. Как он тщательно причесывает перед зеркалом свои вихры. Как придирчиво разглядывает себя, нахмурив брови и придав лицу строгое выражение.

– Что значит – не попадешь? – Я помню свое решение и сдерживаю себя изо всех сил. – Разве это зависит не от тебя? Сегодня четверг!..

– Да, сегодня четверг. А завтра пятница. А послезавтра, как ты сама понимаешь, суб… Чур, не драться!..