Советы ближних

Я тоже невольно поддаюсь общей панике. У меня все готово для встречи: настольная елочка – натуральная, а не пластмассовая, полусладкое шампанское – его любит Тетя. Она любит также мой фирменный «Наполеон» с заварным кремом, и в канун Нового года я уже с утра бью поклоны духовке – пеку коржи. Если б не Тетя, у меня бы совсем опустились руки. Все-таки в доме гость!.. Мика с Женей уходят куда-то, где бывают художники и артисты. Они нам уже звонили, поздравили с наступающим и сказали, что теперь позвонят только через год, – их обычная шутка. Это значит, что они позвонят нам завтра.

– Тебе помочь? – спрашивает Витька. Он отбирает у меня щипцы и начинает колоть орехи. – Вы будете встречать втроем? – говорит он.

– А что нам еще остается? Ты вырос, а мы постарели…

– Мама!..

– Да, постарели!.. И во многом ты виноват! Ну что ж! Будем, как в прошлом году, встречать в обществе Тети…

– Но это замечательно!.. То есть я хочу сказать, что Тетя – замечательный человек!.. Она вырастила моего отца и дядю Мику, и это в порядке вещей…

– А мы вырастили тебя! И это в порядке вещей, что ты уходишь в новогоднюю ночь неизвестно куда и к кому?.. И это когда все люди мечтают попасть домой!..

– Мать! Будем друзьями!..

Он обхватывает меня своими ручищами, я вырываюсь, но все же ему удается меня поцеловать. Куда-то между щекой и ухом…

– Привет отцу! – говорит он и уходит.

Я стою у окна. В арке он оглядывается и машет мне рукой.

Борис спит. Когда есть такая возможность, он всегда старается ее использовать. По воскресеньям он всегда ложится днем поспать. Дневной сон необходим ему, как островок, на котором он отдыхает, переплывая с берега на берег широкую реку дня.

Тем более сегодня. Ведь придется нарушить режим! Не ложиться же в самом деле в ноль часов тридцать минут, как солдаты в армии.

У меня все готово. Можно сделать несколько звонков. Я звоню двум сослуживцам, потом соседке по дому – той, у которой такса. Мы с ней в приятельских отношениях. Нужно позвонить Нонне, но что-то не хочется. Станет хвалить своего Илью и ругать Витьку. И мне будет тем тяжелей, что она права…

В детстве они дружили, Илья и Витька. И потом, в школьные годы, встречались иногда, бывали на днях рождения друг у друга. Это была уже не дружба, но доброе знакомство, основанное на дружбе матерей. Но потом что-то расклеилось. Витька писал ему из армии, и тот отвечал – «для поддержания боевого духа», как Илья однажды изволил выразиться. Но вот Витька вернулся, и они почти не встречаются. Конечно, Илья – умный парень, у него своя студенческая компания!.. Не то что братва из мастерской! «Скинулись и посидели!..» Правда, Витька этим не грешит. Ему сейчас никто не нужен. Никто, кроме этой…

За окнами темно, снежно. Скоро явится Тетя – маленькое, доброе существо с беличьей муфтой. Она достанет из муфты два сверточка, новогодние подарки мне и Борису. Ему перчатки, а мне кошелек. Или наоборот – кошелек Борису, а мне перчатки. В подарках Тетя отличается редкостным постоянством. И Витька получит неизменную шоколадку. Я даже не решилась сказать ей, что он встречает не с нами. Представляю, какое старушку ждет разочарование!..

Пора будить Бориса, но я медлю. А что, если сейчас?.. «Здравствуй. Это Наташа. Какая Наташа?.. Та самая, которую вы с Колей когда-то раскрасили акварельными красками и вам попало от взрослых. Я хочу поздравить тебя с Новым годом и пожелать…»

Я поднимаю трубку и чувствую, как у меня от волнения вспотели ладони. Его номер я помню наизусть. Я слушаю длинные гудки и смотрю на его окна. Освещено лишь одно, то, где торшер.

– С Новым годом! – говорю я. – Это Наташа…

– Здравствуй, Наташа! – говорит он. И не спрашивает какая.

– Леха, милый! Я хочу пожелать тебе счастья…

– Спасибо. Я в этом сильно нуждаюсь… Что-то в его голосе меня настораживает.

– Ты нездоров? В этом году у тебя нет елки…

– И не только елки. Но это все ерунда. Под Новый год надо быть веселым… Позвони как-нибудь…

– Я всегда смотрю на твои окна, – говорю я зачем-то.

– А ты никогда не думала, что за два года с людьми может всякое произойти?.. – говорит он. И добавляет: – Я всегда ждал твоего звонка!..

У него совсем не изменился голос. Какая я дура, что не звонила два года! Милый Леха Колесников! Друг моего Коли! Единственный свидетель детских лет! На душе у меня тревожно и одновременно какое-то чувство приподнятости – так бывало только в ранней молодости… Неужели я все еще в него влюблена?.. Нет, просто когда-то была в него влюблена. «Так храм оставленный – все храм»…

Я бужу Бориса. У него свежее, младенчески-розовое после сна лицо. Он мнителен и говорит, что такой цвет лица в его возрасте бывает лишь у сердечников. «За час до смерти», – добавляю я обычно. Мнительность сама по себе тяжелая болезнь, и если есть от нее средство, то это юмор.

– Где ефрейтор? – спрашивает он, зевая.

– Ефрейтор Звонцов отбыл в неизвестном направлении, – рапортую я. – Он велел передать тебе привет…

– Все из-за тебя, – говорит он и берет с блюда пирожок с капустой. – Ты же запретила Мике действовать…

– Да, запретила! Это крайняя мера…

– Такого определения степени наказания не существует! Есть высшая мера!

Он отдохнул, к тому же Борис, как и его брат Мика, любит поесть. Вид празднично накрытого стола приводит его в благодушное состояние.

– Можно, я буду в тапочках? – спрашивает он.

– Ни в коем случае!

– Тетя не заметит…

– При чем тут Тетя? Нельзя пить шампанское из хрустальных бокалов и при этом быть в тапочках!..

Я надеваю свое лучшее платье – голубое с белым. Оно несколько летнее, но в квартире жарко. И потом, к нему у меня есть новые туфли – белые, на небольшой платформе, с модным прямым каблуком. Борис тоже в новом костюме, мы купили его случайно, а сидит он лучше пошитого на заказ. Темно-синяя шерсть выглядит вечером очень эффектно.

– Ну как, Обезьянка? Теперь я тебе нравлюсь?..

– Ты неотразим, – говорю я. И вспоминаю, что салат еще не заправлен.

И тут является Тетя.

Она входит и наполняет наш дом цветочным благоуханием своих любимых духов. Борис помогает ей снять пальто, а я уношу в комнату два маленьких свертка, которые она сует мне с видом заговорщицы. Потом из муфты возникает шоколадка.

– А это вручишь Витюше, – гудит она прокуренным баском.

– Он встречает не с нами, – говорю я. И жду бурной реакции.

– Вполне естественно, – гудит она. – Но ведь шоколадку можно вручить и завтра. Не правда ли?..

Странный человек наша Тетя. Как будто все дело в том, когда вручить ее шоколадку!.. Я готова вспылить, но Тетя так всплескивает ручками при виде нашей маленькой елки! Так неподдельно восхищается убранством стола, тортом, который испечен по ее заказу! На нее невозможно сердиться…

Мы смотрим по телевизору праздничную программу. Тетя комментирует выступления артистов, большинство из них она видела в театре по нескольку раз. И потому воспринимает их почти как родственников. У нее есть свои кумиры, причем явное предпочтение она отдает представителям мужского пола. От них она требует таланта, мужественности и обаяния, тогда как женщине, по ее словам, вполне достаточно быть хорошенькой…

На телеэкране люди тоже сидят за столиками вокруг украшенной елки, звучат новогодние речи Снегурочки и Деда Мороза… Я знаю, что это отснято за месяц, а то и больше до встречи Нового года – об этом рассказала мне мать моей ученицы, оператор телестудии, – и меня это несколько расхолаживает. Я смотрю телевизор вполглаза и думаю сразу обо всем: о Витьке – где он сейчас болтается? О своем разговоре с Лехой… «Я всегда ждал твоего звонка!»… Что стряслось с ним за то время, что я набиралась духу ему позвонить? «С людьми может всякое произойти»… Но «под Новый год надо быть веселым»…

Тетя возбуждена. Она так искренне и непосредственно воспринимает каждую реплику, звучащую с экрана, словно она гость «Голубого огонька» и все камеры наведены на нее. Я даже начинаю ревновать!.. Но вот объявляют танцевальный номер, и Тетя возвращается к нашему застолью. Мы пьем за минувший год и за то, чтобы «все было хорошо», – любимый тост Тети. Он действительно емкий, этот тост. Каждый может вложить в него свое содержание.