Страница 8 из 54
И всё же есть у берёзки «крупный недостаток» — типично женское коварство. Стоило мне осознать замечательную роль берёзки и перестать с нею бороться, стоило мне назвать её царицей огорода, как она нас покинула! «Чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей…». И удивляются многочисленные гости отсутствию берёзки в нашем огороде. Некоторые даже выпытывают, не в «ноу–хау» ли каком дело. А ларчик открывается совсем просто — мы перестали берёзку срезать и выдергивать, т. е. «размножать». Теперь перед нами новая задача — как бы вернуть это бесценное растение в огород. Именно бесценное, а не сорное растение! Ценнее любого культурного!
Чтобы мои дифирамбы берёзке не показались чудачеством маргинала, сошлюсь на опыт С. С. Антонца. В хозяйстве Семёна Свиридоновича нет огульной «ганьбы» сорнякам. К примеру, по ходу дела выжимается максимум пользы из осота (!). Осот тоже не даром ест свой хлеб!
В. Т. Гридчин восторженнее, чем я о берёзке, говорит о мокрице (звездчатке). Кроме всего прочего, мокрица — «склад» кремния и весьма уместна в салатах (чего не скажешь о берёзке, которую не едят даже домашние животные).
Пятый пример. Слова «картофельный куст» никого не заставляют недоумевать, воспринимаются как должное. Часто–густо можно услышать фразы типа «Пойди, выкопай пару кустов картошки!» или, скажем, «В этом году мы посадили 200 кустов картошки». Вместе с тем, никто не видел что–либо похожее на куст на убранной картофельной делянке: после уборки на земле всегда лежат одинокие стебли. А куда же деваются кусты! Да никуда! Их отродясь не было! Их не существует в природе. А то, что мы целое лето зовем картофельными «кустами», на самом деле — колонии самостоятельных растений!
Когда картошку сажают клубнями, то из отдельных глазков вырастает несколько стеблей, которые и образуют как бы куст. Материнский клубень — единственное, что связывает, «роднит» эти стебли. Эта связь эфемерная. После того как клубень разлагается, в одной лунке оказываются независимые растения с собственными корневыми системами, конкурирующие друг с другом за воду, свет, питательные вещества. В этой колонии идёт обычная внутривидовая борьба. Те растения, что больше всех преуспели в этой борьбе, дают самые крупные клубни, менее удачливые — клубни помельче, а неизбежным «горохом» мы обязаны растениям–слабакам, аутсайдерам.
И что интересно — не сажает ведь никто в одну лунку, скажем, 10 арбузов или 7 саженцев перцев. Даже два саженца капусты в одной лунке не дадут ни одного стоящего вилка, и капусту непременно рассаживают по одному растению в лунку. Так почему бы не расселить картофельные растения по « изолированным квартирам», не сажать картошку глазками, не дать каждому собственную зону питания? Кстати, многие помнят, что в войну успешно выращивали картошку из кусочков и даже очистков, но списывают это на лихую годину. А сейчас, мол, к чему? Не война ведь (слава богу)!
Расход площади (и посадочного материала) при посадке клубнями и кусочками приблизительно одинаков. Вот грубая прикидка. При обычной посадке на 1 кв. м приходится 5–6 клубней, т. е. 30–40 ростков, так что на каждый росток приходится в среднем около 300 кв. см площади. Таким образом, если сажать глазки по разумной (с агрономической точки зрения) схеме 12x25 или 15x20, потребуется примерно та же площадь, что занимают клубни (фото 22).
22 . Картошка, посаженная глазками по схеме 15x25x12
Поскольку окучивание не предусматривается, глубина посадки должна быть хотя бы 12 см, чтобы при удавшемся урожае клубни не выдавились и не озеленились. Именно такую глубину предусматривает палка с шишаком, с помощью которой сажает картошку В. Т. Гридчин. Похожей была посадочная палка и у В. В. Фокина, создателя плоскореза, по праву носящего его светлое имя.
В течение нескольких лет я использовал оба приема посадки картошки — и глазками, и, для контроля, клубнями. И каждый раз убеждался в преимуществе первого приёма. Каждый глазок неизменно давал 4–6 относительно крупных клубней, без мелочи.
Особенно заметной была разница в 2009 году. В нашей округе сезон был крайне неподходящим для картошки. За одну неделю в начале мая температура подскочила с минусовой под 40 с плюсом, и продержалась такой около 5 месяцев (правда, местами в нашей зоне случались губительные несущественные осадки). Картошка не получила фактически ни одного из позарез нужных ей 40–50 стартовых прохладных дней. Ситуация оказалась настолько неблагоприятной для картошки, что расположенный в Мерефе под Харьковом Институт овощеводства и бахчеводства НААН вообще не продавал свой семенной картофель для 2010 года.
Так вот, даже в этих невыносимых для картофеля условиях глазки дали терпимый урожай. Во всяком случае, мне не зазорно было демонстрировать картофельную делянку очередной экскурсии. Целые же клубни, мягко говоря, «воздержались». Помимо устранения конкуренции, важную роль сыграло и то обстоятельство, что «распределённые» стебли равномернее «кустов» укрывали землю от палящего солнца.
Мы, как говорят, были с картошкой (притом — не с варёной) и в 2010 году, когда три месяца подряд зашкаливало термометры.
И теперь я считаю себя вправе совсем отказаться от посадки картошки клубнями. Это правда, что «отправляемый в отставку» способ посадки несколько производительнее «преемника». Но если бы дело сводилось только к тому, чтобы «закопать» семенные клубни! К тому же, некоторое замедление посадки окупается с лихвой — и экономией посадочного материала, и ростом объёма и качества урожая, и резким сокращением трудозатрат (в целом за сезон).
Словом, я просто обратил внимание на то, что после копки картошки на земле валяются одиночные стебли, задался вопросом «А где же кусты?» и — после некоторых раздумий, не сразу — пришёл к посадке кусочками. Не по нужде, как в военные годы, а «по ботанике». Впрочем, не я один такой «умный». В садово–огородных центрах Северной Америки вообще не продают семенные клубни — только Tuber's cuts (кусочки клубней).
Вернусь к феномену распадения картофельной «семьи» после гибели материнского клубня. Нечто похожее довелось мне наблюдать и в человеческом социуме. Правда, начать историю придётся с одного летнего дня далёкого 1934 года.
На колхозном поле в моей родной кубанской станице Георгие—Афипской (ныне — посёлок Афипский) женщины полют табак. Среди них — моя мама и Пелагея Диденко (в быту — Диденчиха), жившая точно против бабушкиного дома через улицу. Диденчиха — вдова, у неё двое сыновей: 12-летний Андрей и 6-летний Митя.
Приезжают в поле председатель колхоза с кем–то из активистов и начинают агитировать подписываться на заём. Это была такая система отсоса денег у населения: человек отдавал месячную зарплату и получал взамен облигации, которые через несколько лет начинали «играть» в выигрышных тиражах.
Подписываясь на месячный оклад (очень поощрялось перевыполнение!), рабочие и служащие просто лишались, грубо говоря, 1/12 части годовой зарплаты (удерживались заёмные деньги в рассрочку). А колхозники работали за мифические трудодни (учётные палочки). Иногда (по итогам года) им перепадала мизерная натуроплата (скажем, мешок–другой зерна в год). «Живые» же деньги они стали получать только при Хрущёве. Так что для колхозников в ту пору подписаться на какую–то денежную сумму означало продать телёнка, поросёнка и т. п., т. е. лишиться весомой части надежды на прокорм семьи или даже на её выживание.
И вот тётя Поля, открещиваясь от займа, поминая вдовью долю, детей, пустой двор, нищету, говорит агитаторам: «Та на мені навіть спідниці немає» («Да на мне даже юбки нет»), приподнимает сбоку юбку и показывает голую ногу. Тогда женщины (на Кубани, по крайней мере) носили под верхней юбкой вторую (так называемую споднюю, спідницю). Жест был истолкован так, будто она показала… советской власти. Тётя Поля за глумление над этой властью получила 14(!) лет, отбыла их в лагерях на Урале «от звонка до звонка» и вернулась на Кубань лишь в 1948 году.