Потоп. Том 1

— Ты, я вижу, вельможный пан, — заметил Кмициц, — не больше добра желаешь шведам, чем я.

Незнакомец с опаской оглянулся по сторонам, но тотчас успокоился и продолжал:

— Чтоб их чума передушила, вот чего я им желаю и не скрываю этого, потому вижу, ты человек порядочный, а коль нет, так все едино меня не свяжешь и к шведам не отвезешь, потому не дамся я, у меня челядь с оружием, да и сабля на боку.

— Можешь быть уверен, вельможный пан, что я этого не сделаю, напротив, мне по душе твоя смелость. Да и то мне понравилось, что не задумался ты оставить свое имение, — ведь враг в отместку не замедлит разорить его. Весьма похвальна такая любовь к отчизне.

— Да что я, дурак, что ли? У меня первое правило, чтоб мое не пропало, небось то, что бог дал, надо беречь. Я сидел тихо до жатвы и обмолота. А вот когда весь урожай, скот, орудия, все добро продал в Пруссии, тогда и подумал себе: пора в путь! Пусть теперь мстят, пусть забирают, что им понравится.

— Но землю-то и строения ты им, пан, оставил?

Кмициц невольно перешел на покровительственный тон и заговорил как начальник с подчиненным, не подумав о том, что такие речи могут показаться странными в устах худородного шляхтича-барышника; но незнакомец, видно, не обратил на это внимания, он только хитро подмигнул ему и ответил:

— Э, да я ведь у мазовецкого воеводы арендовал Вонсошское староство, и у меня как раз кончился контракт. Я и денег последних не уплатил за аренду и не уплачу, потому мазовецкий воевода держит, как я слышал, сторону шведов. Пусть же у него за это аренда пропадет, а мне денежки пригодятся.

Кмициц засмеялся.

— А чтоб тебя, милостивый пан! Вижу, ты не только храбёр, но и ловок!

— Ну а как же! Ловкость всему голова! — ответил незнакомец. — Однако мы не о ловкости с тобой толковали… Почему ты, видя обиды, которые чинят враги отчизне и королю, не пойдешь в Подляшье к этим честным солдатам и не вступишь в хоругвь? И богу послужишь, да и самому может привалить счастье, — ведь сколько раз случалось, что худородный шляхтич кончал войну паном. Ты, я вижу, человек смелый и решительный, и коль род тебе не помеха, можешь за короткое время нажить какое ни на есть богатство, только бы бог добычу послал. Не трать только попусту, что в руки плывет, так и мошна у тебя будет полна. Не знаю, есть ли у тебя усадебка, а коль нет, так с мошной и имение арендовать нетрудно, а там с божьей помощью и свое завести. Начавши так вот со стремянного, можешь кончить свои дни хорунжим, или при какой-нибудь должности в повете, только бы от работы не отлынивал, ибо кто рано встает, тому бог дает.

Такой смех разбирал Кмицица, что он только трясся да ус кусал, кривясь от боли в засохшей ране.

— Принять они тебя примут, — продолжал незнакомец, — люди им нужны. А впрочем, ты и мне пришелся по сердцу, беру тебя под свое покровительство, и теперь ты можешь быть уверен, что по службе пойдешь вперед.

Тут молодой незнакомец спесиво поднял пухлое лицо и стал горстью поглаживать ус.

— Хочешь быть моим оруженосцем? — спросил он наконец. — Будешь саблю за мной носить да за челядью смотреть.

Кмициц не выдержал и расхохотался с непритворным весельем, показав в смехе все зубы.

— Что это ты смеешься? — насупился незнакомец.

— Да очень рвусь к тебе на службу.

Но незнакомец оскорбился не на шутку.

— Дурак тот, кто научил тебя такому обхождению, — сказал он. — Ты смотри, с кем говоришь, да знай свое место.

— Ты уж прости, вельможный пан, — весело промолвил Кмициц, — я ведь не знаю, с кем имею честь говорить.

Незнакомец подбоченился.

— Я — пан Жендзян из Вонсоши, — сказал он надменно.

Кмициц раскрыл было рот, чтобы назвать свое вымышленное имя, но тут в корчму торопливо вошел Белоус.

— Пан нач… — И оборвал речь под грозным взглядом Кмицица, смешался, запнулся и наконец с усилием выдавил из себя: — Пан Бабинич, какие-то люди едут.

— Откуда?

— Из Щучина.

Кмициц смутился, однако тотчас овладел собой.

— Будьте начеку, — приказал он. — Много ли их?

— С десяток сабель.

— Мушкетоны держать наготове. Ступай!

После того как солдат вышел, Кмициц обратился к Жендзяну из Вонсоши:

— Уж не шведы ли?

— Да ведь ты к ним идешь, — ответил Жендзян, с удивлением глядя на молодого шляхтича. — Стало быть, рано или поздно должен с ними встретиться.

— Уж лучше со шведами, нежели с разбойниками, которых везде полно. Барышник должен быть при оружии и всегда начеку, потому лошади — это очень лакомый кус.

— Коли правда, что в Щучине стоит Володыёвский, — заметил Жендзян, — так это, наверно, его разъезд. Прежде чем стать на постой, полковник хочет разведать, безопасно ли тут, ведь бок о бок со шведами спокойно не усидишь.

Услышав такие речи, пан Анджей метнулся туда-сюда и забился в самый темный угол корчмы, где на конец стола падала густая тень от шатра печи. Тем временем со двора долетел топот, зафыркали кони, и через минуту в корчму вошло со двора несколько человек солдат.

Впереди выступал огромный мужичище, стуча деревянной ногой по половицам, которые ходуном ходили под ним. Кмициц бросил на вошедшего взгляд, и сердце заколотилось у него в груди.

Это был Юзва Бутрым, по прозвищу Безногий.

— А где хозяин? — спросил Юзва, остановившись посреди хаты.

— Здесь я! — ответил корчмарь. — К твоим услугам, милостивый пан.

— Корму лошадям!

— Нет у меня корму, разве вот паны дадут.

С этими словами корчмарь показал на Жендзяна и барышников.

— Что за люди? — спросил Жендзян.

— А сам ты кто?

— Староста из Вонсоши.

Собственные люди Жендзяна величали его так, как арендатора староства; в особо важных случаях он и сам называл себя старостой.

Видя, с какой высокой особой он имеет дело, Юзва Бутрым смешался, снял шапку и сказал примирительно:

— Здорово, вельможный пан! В потемках и не узнаешь, с кем говоришь.

— Что за люди? — подбоченясь, повторил Жендзян.

— Лауданцы мы, наша хоругвь была прежде пана Биллевича, а нынче пана Володыёвского.

— Боже мой! Так пан Володыёвский в Щучине?

— Собственной персоной и с прочими полковниками, которые пришли из Жмуди.

— Слава богу! Слава богу! — обрадовался староста. — А какие же полковники с паном Володыёвским?

— Был пан Мирский, — ответил Бутрым, — да его по дороге удар хватил, остались пан Оскерко, пан Ковальский, два пана Скшетуских…

— Скшетуских? — воскликнул Жендзян. — Не из Бурца ли один из них?

— Откуда он, я про то не знаю, — ответил Бутрым, — знаю только, что герой Збаража.

— Боже! Да это мой пан!

Тут Жендзян спохватился, что такой возглас странно звучит в устах старосты, и прибавил:

— Я хотел сказать, мой пан кум.

Староста не солгал, он и в самом деле был вторым восприемником при крещении старшего сына Скшетуского, Яремки.

Тем временем у Кмицица, сидевшего в темном углу корчмы, мысли вереницей неслись в уме. В первую минуту душа его возмутилась при виде грозного сермяжника и рука невольно схватилась за саблю. Кмициц знал, что Юзва был главным виновником убийства его товарищей и самым заклятым его врагом. Прежний пан Кмициц тотчас бы приказал схватить его и разметать лошадьми, но теперешний пан Бабинич превозмог себя. Мало того, тревога овладела им при мысли о том, какие опасности могут грозить ему и всему его предприятию, если только шляхта сейчас узнает его. Он решил поэтому остаться неузнанным и все больше отодвигался в тень; наконец, опершись локтями на стол, положил голову на руки и притворился спящим.

Однако он успел шепнуть сидевшему рядом Сороке:

— Ступай на конюшню, лошадей держать наготове. В ночь едем!

Сорока поднялся и вышел вон.

Кмициц по-прежнему притворялся спящим. Воспоминания роем поднялись в его уме. Эти люди напомнили ему Лауду, Водокты и те короткие дни, что миновали, как сон. Когда Юзва сказал, что он из старой хоругви Биллевича, при одном этом имени сердце затрепетало в груди пана Анджея. И вспомнилось ему, что такой же был вечер и так же пылал огонь в очаге, когда он как снег на голову свалился в Водокты и в первый раз увидел в людской Оленьку среди прях.