Страница 82 из 148
— По-моему, мы все об этом молимся, — тихо сказал он. Он потрепал исстрадавшуюся женщину по плечу кивнул сыновьям и, опустив взор, пошел дальше.
Но Сет был не в силах просто так повернуться и бросить убитых горем родственников.
Старший сын попробовал утешить Дорис:
— Мам, ничего, ничего. Скоро он отмучается.
— Нет-нет… Каждая минута — и то слишком. Почему Бог не отвечает на мои мольбы? Почему не спасет его и не даст ему умереть? Мне хочется пойти туда и вырвать из его вен все эти трубки.
— Тихо, тихо, мам, — прошептал сын.
— Мне плевать! Мне на все плевать! — закричала она. — Я только хочу, чтобы он перестал страдать.
Вся семья Гаткович обступила несчастную женщину, словно пытаясь оградить ее от боли, которая, казалось, исходила от постели их отца.
Им было не до молодого доктора, ставшего молчаливым свидетелем их страданий.
Сет таким образом составил себе расписание, чтобы его ночные смены совпадали с дежурствами Джуди. Сейчас он сидел в ординаторской и отчитывал своего коллегу Джоэла Фишера за курение.
— Как ты можешь это делать, Джоэл, — зайди в любую палату на этом этаже и увидишь, что ты делаешь со своим организмом!
— Ничего не могу с собой поделать, Сет, — отбивался тот. — Как ни глупо это звучит, но сигарета — единственное, что приносит мне облегчение после зрелища этих мучений.
— Ладно, — сказал Сет и встал, чтобы выйти из прокуренной комнаты. — Но я не намерен тут сидеть и разрешать тебе тащить меня с собой в могилу.
Он вышел в темный коридор, и тут его перехватила Джуди.
— Фрэнсин вышла поесть, — шепнула она. — Мы тут одни.
— А Джоэл? — напомнил Сет, кивнув в сторону ординаторской.
— Я его отвлеку разговором, — успокоила она — Какая его любимая тема?
— Секс, — хмыкнул Сет. — Он сейчас на стадии развода. Расскажи ему обо всех покладистых девочках, перед которыми можешь замолвить за него словечко.
— Но у меня таких подруг нет!
— Так придумай. Мне нужно от силы пять минут.
Джуди кивнула и собралась идти. Сет вдруг схватил ее за рукав и зашептал:
— Я правильно решил? Как ты считаешь? Мне что-то страшно!
— Я знаю, — ответила она. — Но бедняга не должен больше так мучиться!
— Клянусь: если он без сознания и я не получу его согласия, я этого делать не стану!
Они разошлись в противоположные стороны.
На сестринском посту Сет взял ампулы, приготовленные для укола мистеру Гатковичу в двенадцать и в три часа, то есть двойную дозу. Еще одна была у него в кармане халата.
Он вошел в палату. Спит Гаткович или бодрствует, определить было трудно: он уже давно жил в полузабытьи, которое не приносило ни радостей бодрствования, ни утешения сна.
Сет подошел к постели. К обоим локтевым сгибам больного подходили трубки капельниц, но правая рука была выставлена из-под одеяла. Сет взял ее и прошептал:
— Мистер Гаткович, если вы меня слышите, сожмите руку.
Он почувствовал, как мозолистые пальцы больного стиснули ему ладонь.
— Мэл, мне надо задать вам несколько несложных вопросов. Если ответ утвердительный, сжимайте мне руку один раз, если отрицательный, то два. Вы меня поняли, Мэл?
Пальцы стиснулись. Один раз.
— Мэл, — продолжал Сет, — вам говорили врачи, что вы скоро умрете?
Опять один раз.
— Вам не страшно?
Два раза. Он готов встретить смерть.
— У вас сильные боли?
Больной сильнее прежнего сжал ему руку. Один раз.
— Не хотите, чтобы я вам помог? Вы уснете навеки и больше не будете чувствовать никакой боли.
Бедняга стиснул Сету руку и уже не отпускал. Тому показалось, он хочет сказать: «Избавьте меня от этой пытки. Именем Господа, дайте мне уйти!»
— Я понял вас, Мэл, — прошептал Сет. — Не волнуйтесь, сейчас я вам помогу.
С иглой возиться не пришлось: Сет просто отсоединил одну трубку и ввел ему первую дозу морфина.
Больной моментально впал в бессознательное состояние. Тогда Сет ввел ему следующую дозу и наконец — последнюю, свой резерв. Сунув в карман все три ампулы, он посмотрел на умиротворенное лицо несчастного и прошептал:
— Благослови вас Бог, мистер Гаткович.
И тихонько вышел.
Под утро Мэла Гатковича нашли мертвым. Медицинское заключение о смерти больного, наступившей в результате множественных злокачественных новообразований с сопутствующей дыхательной недостаточностыо, было подписано доктором медицины Джоэлом Фишером и доктором медицины Сетом Лазарусом.
На известие, сообщенное ей по телефону, вдова среагировала слезами и возгласом облегчения:
— Слава богу! Слава богу!
Поскольку хроникам на ночь давали снотворное, ночные смены у Барни Ливингстона проходили спокойно, и он завел обычай звонить по телефону своим однокашникам, если те тоже находились на дежурстве. (Лора даже попробовала синхронизировать свой график с графиком Барни.) Еще можно было звонить на Западное побережье, где в силу разницы во времени люди уже освобождались и отправлялись спать.
В одном таком разговоре Ланс Мортимер небрежно заметил:
— А кстати, я дал твои координаты человеку по имени Линдси Хадсон.
— Это он или она?
— В случае Линдси пока трудно сказать, он еще сам не решил. Мы с ним учились в колледже, а теперь он редактор еженедельника «Вилледж войс». Он спросил, не знаю ли какого-нибудь грамотного врача, поскольку они встречаются еще реже, чем доброкачественные опухоли. Вот я тебя и предложил.
— Спасибо, Ланс — ответил Барни, искренне польщенный. И пошутил: — А почему только меня одного? У тебя же всегда есть запас.
— Доктор Ливингстон, на сей раз в запасе никого не оказалось.
Ланс не соврал. Через два дня позвонил Хадсон и попросил Барни написать небольшой очерк с анализом психодинамики пьесы Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?».
Барни работа очень понравилась, и он дал понять что в будущем охотно откликнется на подобные предложения.
Естественно, ему поручили рецензию на кинематографическую версию биографии Фрейда, снятую Джоном Хастоном. Барни определил ее как «наименее удачные часы жизни Великого Мастера».
Заметка привлекла внимание редактора недавно созданного журнала «Нью-Йоркское книжное обозрение», и тот пригласил Барни пообедать в «Четыре времени года».
На другой день ему был доставлен экземпляр «Доктора Живаго». Задание формулировалось так: написать об образе медика в литературе, взяв за основу роман Пастернака.
— Кастельяно, я погорячился, когда взялся за это дело, — признался он в тот же вечер. — Это было самонадеянно с моей стороны.
— Перестань, Барн, насколько я могу судить, такая самонадеянность — основа всего журнала. А кроме того, я не сомневаюсь, что ты прекрасно справишься.
Он собрался попрощаться, но Лора неожиданно добавила:
— Впервые, Ливингстон!
— Ты о чем?
— Впервые мне пришлось вселять в тебя уверенность, а не наоборот.
— Ливингстон, я хочу прочесть тебе письмо, которое только что получила от Греты Андерсен.
— А можно в другой раз? Я правда не в настроении.
— Нельзя! — строго отрезала она. — Заткнись и слушай. «Дорогая Лора, надеюсь, у тебя все в порядке. Я парю в небе, как флаги в День независимости: я поборола свои фобии и стала полноценной женщиной…»
— Лора, — взмолился Барни, — неужели мне так необходимо выслушивать эти банальности?
— Слушай дальше. — Она продолжила: — «Больше того, мне наконец повезло. Это настоящая любовь. Энди говорит, у него никогда не было такой замечательной…»
— Что еще за Энди? — перебил Барни.
— Эндрю Химмерман.
— Тот самый Химмерман? Который написал эту классную книгу о становлении личности у подростков?
— Именно тот самый. Судя по всему, он поработал над «личностью» Греты. От колен и выше.
— Что? — возмутился Барни. — Это противоречит всем этическим нормам. Хотя… от истерички Греты этого следовало ожидать. Лора, ты же была на практике в психиатрическом отделении. Ты никогда не слышала о таком понятии, как перенос?[29]
29
Психологический термин. Перенос качеств одной, наиболее важной для пациента личности на другую личность, с которой он в данный момент общается.